одить по уже протоптанным тропам, на одной из них пацаны под руководством Девдаса поставили самострел, насторожив его в кустах, укрепив ложе на двух, торчащих расщепленными концами, вбитых в снег кольях. Старик решил пополнить истощившиеся за зиму запасы мяса. Через два дня рядом с разряженной ловушкой обнаружили в кровавых пятнах следы лося. Довольно долго пришлось идти по следу, сильное животное никак не хотело умирать. Наконец увидели тушу молодой лосихи, там уже вовсю шел пир, слетелись вороны, на их карканье прибежала недобитая волчья стая. Беспокойно стрекотали, перелетая с дерева на дерево, дожидавшиеся своей доли длиннохвостые чёрно-белые сороки. Увидев приближающихся охотников, серые бросили погрызенную добычу и скрылись в кустах.
— Да, далеко тащить придется. Ну, давайте охотники, разделывайте добычу. Показывайте, чему научились.
Волки не сильно попортили шкуру, в основном грызли мягкое брюхо, да по их обыкновению объели морду, вырвав язык и глазные яблоки. Так ловко, как у Учителя, у мальчишек снять шкуру не получалось, слабыми руками её от туши не оторвать, подрезали ножами, оставляя толстый слой мездры с кусками сухожилий и мяса. Старик вздыхал, глядя на такую работу, но не вмешивался. С трудом ободрали половину шкуры, Девдас принес слеги, с их помощью перевернули тушу. Тут уже за дело взялся дед.
— Смотрите внимательно.
Уже привычно вязали волокушу, оставив большую часть лосихи волкам и падальщикам, на шкуру погрузили и поволокли лучшее мясо, сухожилия и камус.
Рыба, то бишь Уолко, обретя речь краснобаем не сделался, больше молчал. Но Девдас принялся учить его языку бывших сородичей, думая про себя: «Я не вечен, может мальчишке потом пригодится».
Вслух же сказал:
— Немного ведаю, но чему знаю, обучу. В основном — «Твоя — моя, давай мясо, шкурка и женщина».
Отшельник невесело усмехнулся и начал.
— «Илкен» — человек, людьми они только себя считают, ну, тут они не одиноки. «Абду» — скот, хозяйство, «авду» — имущество, добро, опять же, если медведя в берлоге взять удаётся, это тоже «авду». Лесного хозяина они богом почитают, слово «амикан» и бога и бера означает, или зовут «амака» — дедушка, «амакакса» — медвежья шкура. «Дему» — голод, голодный.
Здороваются — «Авгарат бикэл» — будь здоров, значит.
«Асинэт» — невеста, запомни, когда свататься пойдешь. — Старик улыбнулся.
— Язык простой, слов не очень много, только выговаривать мы их правильно не умеем. К примеру «ая» — добро, хороший, красота, а «аю» — больно. Много слов для обозначения разных состояний воды, снега, леса, оленя, лося и медведя».
Радж тоже внимательно слушал, стараясь запоминать.
В воздухе всё сильнее ощущалось приближение весны, проседали сугробы. Южные склоны зарябили проталинами, сквозь пожухлую прошлогоднюю траву пробивались нежные венчики подснежников. На опушке подвывая, свистел перезимовавший сычик, дятел долбил кору и пил сладковатый берёзовый сок.
Проклюнулись почки на ветках, а потом внезапно проросли яркой зеленью. В лесу зазвучали переливчатые трели раньше всех прилетевших пичуг — дроздов и малиновок.
Забеспокоился горностай, принюхивался и вертел головой в поисках ведомых только ему ароматов. А потом внезапно пропал.
— К подружкам своим ускакал наш Гуляка.
Отшельник грустно покачал головой, хоть и не показывал вида, но потеря Найды и Коротышки не прошли для него бесследно. Они ранним утром, без собак, шли по березовой роще, Радж полной грудью вдыхал пряную сырость прошлогодней листвы, внимая веселому пересвисту ищущих свою пару рябчиков. В кустах пронзительно верещали скворцы, на дне глубокого оврага среди остатков снега слабо поблескивала талая вода.
Шли не на охоту, Девдас вел их полюбоваться на лесной праздник — токовище тетеревов.
Внезапно весенний лес взбудоражил отчаянный рев медведя.
Старик рассмеялся: — Это он затычку из задницы давит.
— Как так? — Радж подумал, что Учитель шутит. Но тот продолжил серьезно.
— Перед тем как в логово залечь, бер глину жрёт, себя вылизывает — шерсть собирает. Вот и затычка. Чтобы во время спячки, в его жопе бурундук какой — ни будь сдуру зимовать не надумал.
Радж захохотал, представив эту картину, широко улыбался и Уолко.
Пока шли к токовищу Девдас пояснял:
— Лесные красавцы там устраивают поединки — удаль перед курочками показывают, а они на них поглядеть слетаются. Всё как у людей. Ток старый тетерев начинает, как старейшина. На полянке у каждого косача свой участок, кто посильнее — в центре держится.
Отшельник осторожно подвел их к кустам на окраину болотца, приложил палец к губам. Присели в раскисший снег, укрывшись за зарослями ивы. Вокруг темнели поросли брусничной травы, Радж сорвал замёрзшую ягоду.
Ещё на подходе они услышали неугомонное переливчатое бормотание. На болотистой полянке, среди чахлых сосен и маленьких корявых берёзок, по охряным кочкам важно расхаживали, или с места на место перепархивали, трепеща крыльями, тетерева. Крупные красивые птицы — краснобровые, с переливчато — синей грудкой и ослепительно белым подхвостьем. Развернув веером чёрный широкий хвост, медленно сближались, как-бы не обращая друг на друга внимание. Подняв голову, грозно надувшись, шипели — Чуфыш, Чуфыш-ш … Нерешительно переставляя лапы, робко наскакивали, сталкивались в короткой сшибке, тут же расходясь.
Разочарованный Радж, ожидавший увидеть яростную схватку, заметил движение на другой стороне полянки. Припавшая к земле лиса медленно передвигалась к птицам, волоча по грязи рыжий хвост.
Одна быстрая перебежка, другая… Короткий рывок и краснобровый красавец забился в лисьих зубах, роняя перья. Остальные в панике разлетались, громко хлопая крыльями.
Уолко потянулся за пращой, но отшельник его остановил, глядя, как лисица волочит тетерева в кусты.
— Без нужды зверьё не бей, весенняя шкура плохая.
Когда возвращались домой, Радж заявил:
— Трусливые птицы, хоть и красивые. Кто ж так дерётся.
Уолко согласно кивнул головой.
— Ну не орлы, что ж вы хотели — усмехнулся Девдас.
Над головой описывая круги, парила длинноносая птица, внезапно застыв, камнем упала вниз, засвистев перьями; едва не ударившись о землю, выровняла полет и, описав дугу, вернулась ввысь.
— Бекас это. Курочка на его геройства в траве, затаившись, наблюдает. Голос подаст, он к ней приземлится.
В день, когда ледоход закрутил исковерканным льдом равнинную реку, Уна родила четырех щенков. Мальчишки, а особенно Радж очень любили возиться с потомством Бхерга в свободное время.
Через две седмицы, когда у них открылись глаза, отшельник внимательно оглядел детёнышей, двух самых крупных и подвижных — кобелька и сучку вернул матери, остальных протянул Раджу.
— Этих убей.
Мальчик потрясенно уставился на старика, может, шутит? Но тот серьёзно глядел в глаза.
— Учитель, я не буду это делать.
— Ры … Уолко, сходи за водой.
Когда тот вышел из пещеры, Девдас, цедя слова, начал разговор:
— Ты ещё не понимаешь, что жизнь жестока, хотя и рано потерял мать. В пелэ ты жил в окружении любви и заботы, ни в чем не зная нужды. Ты не сипел, как Рыба, из последних сил цепляясь за камыш.
Ты думаешь, мать с легким сердцем бросила в воду его с братьями? Жить достоин только сильный. Жестокость это тоже сила и иногда, да что там, часто её приходится применять. Этой зимой и по весне у нас и в северных селениях от голода и истощения умерли сотни стариков и детей. У охотников иногда целыми родами вымирают, люди жрут кору, человечину и дерьмо, сходят с ума!
Девдас остановился, а затем продолжил.
— Если бы Найда выжила, она бы принесла такой же приплод, через год родятся ещё. Чем ты их собираешься кормить?
Тебя готовят стать воином, путь воина это сражения, боль и потери. Через несколько зим тебе придется убить, отрезать голову и напиться крови не зверя, а человека, такого же, как ты, не сделавшего тебе ничего плохого … Или умереть.
Вы с Рыбой для меня как дети, и я хочу, чтобы вы жили, а не погибли из-за своей слабости.
Если ты не сможешь убить щенков, я тебя пойму. Отведу в пелэ, пусть отец решает твою судьбу, но воином тебе не быть.
Радж помолчал, затем взял пищащих щенков и понес к реке, оскальзываясь по толстому слою прелых листьев; опустил их в воду, быстрое течение подхватило и понесло детёнышей вперед, поначалу они пытались шевелить лапками, но вскоре волна накрыла щенков с головой.
Глава шестая
Незаметно подходил к концу четвертый год обучения Раджа.
С горных склонов опять побежали звонкие ручьи, речка вздулась и бурлила от талого снега. Девдас в очередной раз вспомнил ручного горностая. Гуляка не вернулся в пещеру в тот год, видать попал в чьи-то когти или пасть.
Сквозь снег и жухлую прошлогоднюю траву, пробивались на волосатых черешках колокольчики первоцветов — сон-травы, медуницы, весенника, хохлатки и мать-и-мачехи. Лесные полянки и склоны гор украсили ковры из лиловых, белых, васильково-синих и желтых цветов, а на альпийских лугах трепетали от малейшего дуновения красные и розовые лепестки ветреницы.
Отшельник сорвал мохнатый стебелёк сон-травы с большими лиловыми лепестками и сердцевиной из сотен ярко желтых тычинок.
— Красивая, но опасная, ни один грызун её луковицы есть не станет — сразу же смерть. Да и человека отравить можно; но ноги, сбитые поначалу, я тебе сон-травою лечил, кожа от неё быстро заживает.
Радж кивнул головой, задумчивый мальчик теперь больше молчал.
Девдас с подросшими воспитанниками собирал птичьи яйца под возмущенные крики пернатых, пикирующих в опасной близости от голов и гадящих на них с высоты. Отшельник не обращал на птичью суету внимания, а Бхерг перехватывал особо рьяных в прыжке и лениво пережевывал добычу. Вот уже почти две седмицы питались в основном яйцами, не жадничали, брали из гнезда не все, ели их сырыми, варили и пекли в золе.