недых, назад он не обернулся ни разу. Рядом с колесницей неспешной трусцой бежал огромный волкодав, похожий на хозяина мощным сложением, молчаливостью и даже окрасом. Лучик знал, что его зовут Бхерг — Защитник. Мальчик держался за трясущиеся борта и искоса рассматривал нарядного сегодня возницу, его крепко слепленный профиль с гривой развевающихся светло-рыжеватых волос, стянутых поверху тонким золотым обручем. Не зря отца звали Львом — Симхой, золотая гривна с львиными головами на концах тускло блестела, обвивая могучую шею. Длинный зеленый кафтан вождя с застежками из позолоченной бронзы был расшит треугольным орнаментом по вороту и подолу. Талию стягивал широкий пояс, с золотыми и костяными бляшками в виде стилизованных голов, с подвешенными дорожной чашей в замшевом чехле и кинжалом в красных ножнах. За спиной висел, богато украшенный кожаный, пропитанный костяным жиром, колчан с большим отворотом, прикрывавшим от сырости стрелы. Расправленный лук и два коротких дротика были закреплены на бортах, как и котомка Лучика, черный войлочный мешок и небольшой бурдюк. Сначала проезжали мимо поселения за крепостью; над очагами, вынесенными из полуземлянок по весне, поднимались дымы. Чумазый мальчишка вываливал золу в уличный зольник. Женщины мололи полбу в зернотерках, просеивали крупу в лыковом решете. Некоторые уже закрепляли в очагах остроконечные горшки с елочным орнаментом.
Из общественного загона тянулся на выпас мычащий скот, звонко щелкнул кнут пастуха. Каждый из встречных селян приветствовал человека, под чьим покровительством они жили, улыбался Лучику. Потом ехали по хорошо укатанной дороге вдоль поросшей ивняком реки, рыбаки тянули сеть в долбленку; затем мимо зеленеющих всходов пшеницы, проса и ячменя.
Выбрались в степь, прижатый ночной росой к земле ковыль уже расправлялся под лучами солнца, приветственно махая пушистыми метелками, в безоблачном небе свистел свою радостную песню жаворонок. Колесница прибавила ходу, мальчик, впервые выбравшийся так далеко из селения, с любопытством осматривал окрестности из-за достигавшего ему до подбородка обтянутого сыромятью передка. Освоившись, любопытный Лучик стал задавать бесконечные вопросы: «Как зовут лошадей?», «Куда мы едем?», «Можно ли взять дротик?».
— Ты уже не на женской половине, сын, будущему охотнику и воину пристойны сдержанность и молчание.
Впереди виднелась приближающаяся цепь протянувшихся с востока на запад курганов.
Вскоре проехали между двумя вертикально стоящими менгирами из плотного песчаника. Мальчик успел коснуться шероховатой поверхности бледно жёлтого, с розоватыми прослойками камня. Симха остановил повозку и стреножил лошадей, дальше шли пешком, прокладывая тёмную дорожку в росной траве. По-прежнему в сопровождении волкодава, собака, почитаемое животное, ей дозволено посещать сакральные места в память защитника стад и посевов крылатого пса Симурга. Вождь остановился у крайнего холма, окруженного неглубоким рвом с двумя перемычками, отделявшим мир мертвых от мира живых. Огромный курган в пятьдесят локтей высотой и длиной почти в двести был обложен каменой осыпью с недалекого речного откоса и проросшим дерном, по периметру виднелись плиты ещё нескольких захоронений.
— Это наша родовая усыпальница. Здесь лежит мой отец и твой дед — великий воин. По обычаю на могилу героя устанавливают столько камней, сколько врагов он убил.
Симха показал рукой на ограду вершины кургана. — Тут девять десятков и ещё восемь камней.
— А сколько врагов убил ты, отец?
Вождь усмехнулся.
— Мы давно уже живем в мире с соседями, и счет мой не так велик. Но в нашем роду мужчинами становятся, только принеся голову врага и попробовав его крови. Это предстоит и тебе, но прежде, чем готовится стать Ратэштаром — воином, стоящим на колеснице, я отвезу тебя на обучение к своему учителю и другу.
Они обошли курган, подойдя к плите из белоснежного мрамора, Симха тихо произнес: «Здесь лежит твоя мать Сита — Светлая». Лучик взялся рукой за висевший на шее амулет — зашитый в замшевый мешочек овальный диск солнечного камня — янтаря. Всё, что осталось от неё, кроме смутных воспоминаний — прекрасное лицо на фоне света, тихая колыбельная и голос, повторяющий его имя, имя, данное мамой. Внезапно накатили слезы, но ребенок уже знал, что плакать нельзя. Помог Бхерг, подошел и прижался к груди большой кудлатой башкой.
Ехали молча дальше, в полдень наскоро перекусили вяленым мясом, солоноватой брынзой и уже зачерствевшими лепешками, напившись водой из ключа. Вождь покормил волкодава. К вечеру добрались до стада разномастных коров во главе с черным красавцем быком, тот вышел им на встречу, угрожающе нагнув голову, увенчанную острыми рогами, и принялся рыхлить дерн тяжелым копытом. Пегобородый пастух, издалека заметивший колесницу, беспокойства не проявлял, как и его собаки, уже приветственно обнюхивающиеся с Бхергом. Мужчина подошел, почтительно склонив голову и приложив руку к сердцу. Вождь кивнул в ответ. Распрягли коней, сын старательно помогал отцу, внимательно слушая пояснения.
— Лошадь нельзя поить сразу после работы, надо дать остыть. Сбрую снимай и одевай с левой стороны, также при чистке и купании — начинай слева и сверху, от головы к ногам. Лошадь пуглива, не делай резких движений, не вздумай пролезать у неё под животом или дергать за хвост, может покалечить или убить.
Симха разломил кусок чёрствой ячменной лепешки на две части и отдал сыну.
— Угости их, на открытой ладони подавай.
Лучик осторожно протянул ладошку с лакомством сначала одному коню, затем другому. Те благодарно приняли угощение мягкими губами, обдав тёплым дыханием из широких ноздрей. Мальчик погладил их остро пахнущие потом большие головы.
Напоив, лошадей отпустили пастись со стадом. Заночевали в шатре пастухов. Поутру Симха осмотрел гурт, а затем указал рукой. — Подгони вон ту рыжую телку.
Вскоре уже мальчишка-подпасок подводил обиженно мычащую скотину к колеснице, ей обвязали рога сыромятным ремнем, прикрепив другой конец к поручню. И опять ехали по цветущему разнотравью весенней степи, гудели пчёлы, лошади лениво отгоняли хвостами слепней. Колесница катилась не спеша, ход сдерживала плетущаяся сзади привязанная телка.
Ночевали у озера Сарас, под неумолчный гомон бесчисленных птичьих стай — гоготали гуси, взвизгивали чибисы, гнусаво крякали утки, свистели большие и малые длинноклювые кулики, победно трубили лебеди-кликуны. В поросших рогозом и камышом берегах шебуршала, урчала и скрипуче стрекотала разнообразная живность.
Над птичьим царством, расправив широкие крылья, медленно кружили орланы — белохвосты. Невысоко паря над водой, караулила рыбу скопа, внезапно рухнула вниз, погрузив лапы в воду, зацепила длинными когтями жертву, мощным взмахом крыльев поднялась наверх, неся трепещущую добычу к гнезду. Сквозь кваканье жаб и лягушек из тростника доносились вопли выпи.
Отец натянул тетиву лука и легко сбил одного из гусей, спугнутых Бхергом. Птицу выпотрошили и запекли в глине. Насытившись, сидели у костра, глядя на мерцающую в лунном свете водную гладь, на противоположной стороне высилась гора с плоской вершиной. — Наша дорога — туда, указал рукой отец.
Тронулись в путь, едва на востоке забрезжила алая полоска зарождающейся зари.
К полудню добрались до горы, колесницу оставили у подножья под охраной волкодава. Шли березовой рощей, когда рванув над головами резким зигзагом и напугав Лучика, мелькнула жёлтым боком и чёрным изгибом крыла иволга, промчалась, преследуя соперника. Долго поднимались тропинкой по крутому склону, мимо кизиловых кустов цеплявшихся за каменистые осыпи.
На плато гулял ветер, и одиноко торчала плита из грубо обтесанного, белого гранита — высотою в семь локтей и шириной в три, с весом неподъемным для ста сильных мужчин. На её поверхности, среди выбитых изображений быков и лошадей, неглубокими желобами рдел солярный знак окрашенный охрой. Отец надрезал ладонь и приложил её к рельефу, передал боевой кинжал сыну, тот оцарапал свою ладошку и повторил жест старшего. Неподалеку от менгира лежали костром сваленные бревна, прикрывая заготовленный сухой хворост. В тревожные времена здесь стояла застава, чтобы подать сигнал о вторжении врагов.
У Лучика захватило дух от красоты открывшегося с плоской вершины простора; живописным ковром пестрело разнотравье холмистой степи, местами разрезанной оврагами с белеющими зарослями черемухи и боярышника; синели поддернутые дымкой каменистые увалы, на дальних сопках полыхал розовый пожар цветущего багульника; на севере темной стеной поднималась тайга. Южной стороной гора круто опускалась к сверкающим на солнце водам озера с густо крылыми стаями птиц, разделяя узким перешейком его на соленую и пресную части.
— Слышал сказку, про мертвую и живую воду? Говорят, раньше её ключи здесь били.
— А кто говорил?
— Скоро увидишь.
Ветер трепал светлые волосы отца и сына, донося запахи водной свежести и разнотравья с горькой ноткой полыни.
— Смотри, эта богатая земля на десять дней пути уже больше ста зим принадлежит нашему племени и роду. С трех сторон она защищена горами, а на восходе солнца великой рекой.
Теперь их путь лежал на север, в сторону темнеющих ельником гор; к месту добрались уже к вечеру. Долго ехали по длинному пологому склону, глядя на далеко виднеющийся в наступивших сумерках светляк костра, разбитого под навесом у входа в пещеру. Усталая телка упиралась и протестующе мычала, за спиной догорал закат. На встречу бесшумно скользнули две крупные серые суки, с явной волчьей примесью, за ними спешил коротконогий рыжий кобелек, сразу же разразившись заливистым лаем, но заткнулся, разглядев мощного волкодава. В глаза бросился огромный медвежий череп, насаженный на толстый кол у входа. Отблески огня, играя, порождали на нем причудливые тени, Лучику на миг показалось, что мёртвая голова оживает. У очага с булькающим горшком стоял коренастый черноволосый мальчишка, одетый лишь в короткие штаны, но держа наперевес копьё с кремневым наконечником. В раскосых глазах на скуластом лице застыла настороженность. Из расщелины вышел худой старик в грязно белом балахоне, длиннобородый, полностью седой, но не сгорбленный, с плавными движениями опытного воина. И посох в его руках служил явно не для опоры немощного тела.