Стремительный и яростный воин, он презирал внешние почести и паразитов, обступивших трон, приближая к себе людей дела, прежде всего таких же отважных, как он сам, бойцов.
Готовясь освобождать родину, он в походах крепил и сплачивал войско, достойное бросить вызов непобедимым прежде старым врагам. Земля тряслась от тяжелой поступи его пехоты и грохота копыт сотен колесниц.
Пришлось повоевать и Такему, в набеге на южных кушитов, когда они на барках поднимались к порогам, он принес начальнику своего отряда пять отрубленных вражеских рук, получил за это «золото похвалы» и должность десятника.
Когда в следующем походе, раздвигая широкими плечами ряды вражеского войска, появился огромный чернокожий нубиец и, размахивая копьем, стал вызывать смельчаков на поединок, он вышел против него с двумя простыми палками, переломал гиганту руки и прикончил его же собственным оружием.
За это Великий Дом, анх уда снеб (жизнь, здоровье, сила) включил его в число личных телохранителей — «людей свиты». Тогда же получил и приметную татуировку.
Большая война началась, когда хэка-хасут (правитель чужаков) Апопи в безграничной наглости прислал его господину послание, в котором выказал недовольство тем, что бегемоты, живущие в болотах под Уасетом, своими воплями мешают ему спать в столице Хат-Уарит, расположенной в восточной дельте. Это на расстоянии двухнедельного плавания по течению!
Понятно было, что война неизбежна и Секененра объявил сбор войска.
Вся жизнь Та-Кеми неразрывно связана с великой рекой, да что там, Хапи — это и есть жизнь.
Новый год начинался с появления сияющей утренней звезды Сотис (Сириус), что освещает землю до появления солнца. Священная звезда знаменует начало разлива и первого сезона года — Ахета (Наводнения), когда оживает измученная засухой земля. Могучий потоп с верховий обновляет и еле текущий Хапи, вода которого напоминает по цвету кровь от наносов красного песка безжизненной пустыни, и он разливается на всю ширь по долине, являя собой безбрежное море, с торчащими то тут, то там селениями на насыпях.
Вместе с водой возвращается и жизнь, буйной зеленью пробивается она на побережье, распускается цветами, многоголосыми стаями птиц и несчетными рыбьими косяками кипят ею заросли тростника и папируса.
Спустя три смены луны наступает Перет (Рост) — сезон работ, вода начинает спадать, Хапи возвращается в своё русло, а долина реки заполняется суетящимися «нейджесами» — маленькими людьми, целыми днями гнущими спины на полях — отводящими воду в каналы, пашущими на бычьих упряжках или машущих мотыгами, спеша обработать и засеять удобренную илом землю до наступления засухи.
Дочерна обожженные солнцем, низкорослые и худые из-за нехватки в рационе мяса, они часто полностью голые и по колено в черной грязи — да, тяжела и неприглядна доля простого человека.
И нет возможности её избежать — за пределами узкой долины и на Восходе и на Закате ждет только мучительная смерть от безжалостного солнца пустыни или клыков хищников. Север же и Юг страны сторожат крепости с многочисленными гарнизонами. Конечно, опытный человек сумеет пробраться между дозорами, но тогда его встретят людоеды юга или людоловы севера.
Нейджесов не берут и в армию, пер-оны давно уже не собирают народное ополчение, старосты деревень распределяют подросших детей, решая их судьбы, отбирая наиболее рослых и крепких в войско, остальных — на работу в полях.
Семьи побогаче отдавали сыновей в школы писцов — осваивать сложное ремесло, сулящее в будущем почет, уважение и безбедную жизнь чиновника.
Именно в сезон Перета и собирали Дома Оружия по приказу пер-она войска верхних септов.
По едва просохшим дорогам громыхали отряды колесниц, шагали стройными колонами пехотинцы, спешили на Север, к месту сбора, маршируя мимо тростниковых хижин обмазанных глиной прибрежных селений или домов с плоскими крышами сложенных из высушенных иловых кирпичей.
В отличие от беспорядочных толп дикарей, роме знали построения в шеренги и имели единое вооружение, их ударные отряды давно уже сменили камень на разящую бронзу.
Такем наблюдал их движение, стоя на вершине холма за своим господином, Великий Дом Секененра Таа-кен (Победоносный) был в простой дорожной одежде, лишь головной убор и накидка в царских цветах — сине-жёлтых клетках, отличали пер-она от окружающих вельмож и командиров корпусов. Его сильное, с резкими чертами гладко выбритое лицо выражало недовольство — многие отряды ещё не прибыли. Телохранителей к месту сбора доставили на царских колесницах, последнее время Такем осваивал трудное искусство стрелять из лука с этих движущихся боевых повозок.
Этот день, а точнее ночь, врезался в мельчайших подробностях в память Такема на всю жизнь.
В небе висела полная луна, отбрасывая сияющую дорожку на Хапи, ночь была тепла, воздух, несмотря на близость реки, тяжел и неподвижен. Господину не спалось, и он решил лично осмотреть место грядущей битвы, одевшись, как простой копейщик и взяв в сопровождение его десяток из личной охраны. Такем решил возглавить боевое охранение, прихватив в подмогу самого сильного по телесной мощи бойца — светлокожего ливийца Ребу. Шли налегке, оставив в лагере длинные копья и обтянутые кожей бегемота щиты с круглым смотровым отверстием в верхней части.
Далеко оторвавшись от основной группы, они продвигались в сторону, где накануне заметили дымы вражеских лагерей. Десятник решил отличиться перед лицом пер-она и вызвался взять пленного. Стараясь не шуметь, они осторожно пробирались вдоль прибрежных зарослей устремленных в небо на два человеческих роста метелок папируса. В тех кипела своя жизнь — плескалась кормящаяся в прибрежном иле рыба, приглушенно пискнула какая-то птаха, попавшая в когти хищника. На противоположном берегу слышался раскатистый рёв льва.
Внезапно из дальнего тростника, отчаянно хлопая крыльями, резко рванула вверх вспугнутая птица. Воины тут же присели, укрывшись за кустами.
Впереди послышалось тихое чавканье раскисшей почвы.
Реба повернул к командиру выразительное лицо с короткой бородкой и волосами, заплетенными во множество косичек, в сиянии луны были ясно видны даже его многочисленные татуировки на руках.
Сам Такем предпочитал брить голову, сейчас на ней был шерстяной шлем, похожий на парик.
На тропинке показались две темные, такие же настороженные, фигуры; блеснули в лунном свете наконечники на коротких то ли копьях, то ли дротиках.
Такем плавно достал уже снаряженный лук, мгновенно вытащив из колчана стрелу, показал ливийцу рукой на первого: незнакомцы, что-то почуяв, остановились.
Тогда десятник резко поднялся, одновременно выпуская стрелу, шедший вторым воин повалился, поймав её своим горлом. Ребу резко ломанулся вперед, на ходу уворачиваясь от брошенного дротика. В прыжке он повалил незнакомца, вдавливая того во влажную землю и не давая выхватить нож. Чужак не сдавался и даже сумел перевернуть могучего ливийца, оказавшись сверху. Но тут подоспевший Такем оглушил его, ударив по затылку короткой дубинкой.
Прихватив с первого тела бронзовый кинжал и отрезав у него кисть правой руки, связали пленного, заодно заткнув рот и, приведя в сознание двумя крепкими оплеухами, погнали к своим.
Идущий сзади Такем, неся в руке трофейный дротик, рассматривал широкую спину чужака и гадал, кого же они захватили. Высокий и жилистый, в длинной шерстяной одежде, какую по доброй воле не надел бы ни один житель Страны, судя по добротному оружию и веревках на поясах, чужаки такие же людоловы, как и они. Кровь из разбитого носа пленного залила повязку, стянувшую рот и кучерявую бороду.
Прошагав несколько перестрелов, услышали звуки яростного боя и чужие, гортанные команды; узнав знакомый голос, Такем забыв о пленном, бросился вперед, обгоняя громоздкого Ребу.
Вырвавшись из зарослей и поднявшись на глинистый холм, увидел страшную картину — в лунном свете кипела стремительная схватка, половина его людей уже была убита, а господин в одиночку отбивался сразу от трех чужаков бронзовым мечом-копешем, прикрываясь утыканным стрелами щитом. Метнув в чужую спину дротик, в отчаянном прыжке кинулся вниз ему на помощь и сразу же понял, что не успевает.
В искаженное яростью лицо господина слева врезалась азиатская секира, дробя зубы и рассекая нижнюю челюсть, падающее тело настиг удар другого топора, глубоко разрубившего череп; услышал сзади страшный рёв Ребу, и сознание померкло от внезапного удара по голове.
Очнулся под утро, от мерного раскачивания, его, как какую-нибудь антилопу, несли на охотничьей слеге, один глаз не открывался, слипшийся от крови. Похоже, шлем спас ему никчемную, после гибели господина, жизнь.
В лагере пленника, не отвязывая, бросили на каменистую почву. Мимо с грохотом пронеслись несколько колесниц. Подошел голый по пояс мужик в кожаных штанах с густо поросшей шерстью грудью и животом, даже на расстоянии пяти локтей от него разило вонючим потом. Такема развязав, поставили напротив, он, покачиваясь, с трудом удерживал равновесие, после недавнего удара тошнило, и кружилась голова. Мужик, ни слова не говоря, для начала пнул ему грязным сапогом в живот, повалив на землю — десятника вырвало густой желчью. А потом, что-то пролаял резким голосом, Такем ничего не понял, его не обучали их собачьему языку.
Подошел ещё один человек, по виду роме.
— Кто ты, назови своё имя. Отвечай, животное.
Такем молчал, эти дикари случайно, не узнав, походя, убили Великого Дома, и от него они не выведают эту тайну. Его опять сбили с ног, а потом долго пинали ногами, но лениво, без желания убить. Голову Такем прикрывал руками, и ему сломали, или повредили несколько ребер, пока сознание вновь не покинуло тело, а затем бросили в загон к таким же, как он пленным. Потом пригнали ещё людей, очнувшись, десятник оставшимся глазом высматривал среди них своих воинов, но тщетно. Мучила мысль, как его люди угодили в засаду и что это были за нападавшие, сумевшие, пусть и в большинстве, но так быстро расправится с отборными телохранителями пер-она? Хотя после смерти господина это уже не важно, его наверняка считают если и не предателем, то виновным в его гибели. Из рассказов пленных узнал, что разгрома роме не было, хоть их и изрядно потрепали. Войско возглавил брат господина Камос.