ние охотой. Догнали их по следам и закружили вокруг в колесничной карусели, но близко не подъезжали — народ в кольце отчаянный, коней побьют или покалечат.
Колесницы хороши в погоне или в бегстве. Но в бою только половина воинов в деле. А лучников у тех степняков, чуть ли не больше, да и с земли стрелять сподручнее. Всего их насчитал около двух десятков да две боевые повозки, видно было, что люди опытные и хваткие, терять им нечего.
Чернобородый вожак вдруг слез с колесницы, выйдя вперед на пяток шагов, крикнул.
— Эй, крылатый, давай потолкуем.
— Чего предложить хочешь? — Спросил подъехавший ближе Ястреб.
— Отпусти без боя, нам ваши земли не нужны, на юг идем.
Шиена выбрался из повозки, он берег своих людей и не хотел бессмысленной бойни.
— Коли стрелами кидаться не стали, может, миром бы и разъехались.
Вожак махнул рукой.
— То сын брата моего был, молодой ещё, горячий, дури много.
— Чем за дурь расплачиваться будете? Его головой?
— Тот своё уже получил, два раза ранен — в плечо и в ногу. А мы пустые идем, кроме оружия забрать с нас нечего. Хотим на юге наняться, в городах хорошие воины нужны. Родич у меня там, не простой человек, давно зовет, теперь вот решились. Сам видишь, взять нас не просто.
— Пешими не уйдете. Воды поблизости нет, долго не просидите. Подброшу людей на колесницах, все здесь ляжете.
Бородач призадумался.
— Ну, возьми колесницу родича за обиду.
Вожак нравился Ястребу, держится спокойно, уверенно, но без вызова. Потемневший от времени бронзовый шлем в глубоких царапинах и зарубках, левую щеку и подбородок прочертил рваный шрам. Видно, что муж тертый, бывалый. Да и бойцы под стать, поджарые, ловкие, оружие добротное, одеты по-походному.
— Война идет, кругом разъезды. Я выпущу, другие достанут.
— Ничего, просочимся, нам только до торгового пути добраться.
— Аха! (ладно, хорошо). Будь по-твоему. Кроме колесницы, знаниями поделись. Что это за Базорк, басни о котором последние годы по степи ходят?
Бородатый тяжело вздохнул.
— От него и уходим. Скара его поначалу была невеликая, обезлюдели наши степи от засухи и джуда прошлого, да бойцы отборные — молодец к молодцу. А в последнее время многих под себя подмял. Мы вольные люди, а Базорк под себя жестко гнет. Слабые прогибаются, а у сильных хребет трещит, да ломается.
— Всё себе гребет?
Тот усмехнулся.
— Нет, Базорк до богатства не жадный.
— Почему тогда сильному вождю служить не хочешь?
Боец развел руками.
— А не нравится он мне. Думаю, может и не человек он вовсе.
Немного помолчав, добавил.
— Тот верзила сзади тебя, он хорош, может жути нагнать.
Указал рукой на Страшилу.
— Но по сравнению с Базорком он милашка. Не каждый может его взгляд выдержать, бывало, что и обсирались. Хотя лицо его не изуродовано.
Шиена пошел к своей колеснице. Бойцы по обе стороны расслабились. Один из степняков уже вел под уздцы соловых коней запряженных в боевую повозку. Воранг обернулся.
— Вода есть?
Бородач отрицательно мотнул головой.
Ястреб обратился к своим людям.
— Напоите их.
Люди из отряда Жеребху после короткой сшибки преследовали две колесницы степняков, лошадь одной из них угодила ногой в нору песчанки, с отчаянным визгом рванула повозку, опрокинув её. Боец успел выпрыгнуть с луком в руках, молодого возницу придавило колесницей. Ратэштара убили, угодив дротиком в спину, лошадь сломавшую ногу прирезали, а пленного приволокли в лагерь.
Жеребху приказал привязать его на солнцепеке к вкопанной оглобле от сломанной колесницы и не поить.
— Пускай дозреет.
Вечером воевода вспомнил о нем, потянулся, хлопнул по плечу сидящего рядом Мертвяка.
— Пойдем с пленным потолкуем.
Подошли к столбу и жестко примотанному к нему пленнику, Жеребху кивнул стоящему на страже юному Рагину. Для мальчишки это был первый поход, в стае был одним из лучших, и здесь старается, крови уже хлебнул, колесницей управлять учится. До отца ему, конечно пока ещё далеко.
Поднес факел поближе к лицу пленного, на степь уже опустилась тьма. Со лба на нос темнела дорожка запекшейся крови, разбитые губы распухли, под глазом синел кровоподтек. Но видно было, что парню к боли не привыкать — многократно поломанный нос, лицо в мелких шрамах, на левой скуле след от ожога.
Воевода не удивился, приходилось слышать, что на Западе выжить намного труднее.
Пленник без страха разглядывал подошедших воинов, в глазах горели отсветы огня.
— Расскажи мне про Базорка, дружок. — Прохрипел воевода.
Парень попытался плюнуть, но в пересохшем рту не нашлось влаги.
Махим поднес факел поближе, закурчавились и вспыхнули ближние волоски на голове. Пленник отвернулся. Жеребху передал факел Дакше, развернул парню голову и поднес к его правому глазу сверкнувшее остриё кинжала, продолжая внимательно разглядывать лицо.
— Да ты у нас герой! Смотри Дакша, ничего не боится.
Воевода убрал кинжал в ножны. Придвинулся ближе и зловещим шепотом продолжил, склонившись к уху парня.
— Мне-то девки нравятся, староват я свои привычки менять, но мой друг предпочитает мальчишек.
Рожа правда у тебя порченая, ну да ничего, сейчас по другому перевяжем — к лесу передом, к нам задом. Как, Дакша, не побрезгуешь? А потом, глядишь, и другие любители на твою жопу найдутся.
Пленник задергался, а потом, обмякнув, проскрипел.
— Спрашивай.
Воевода снял с пояса узорную серебряную флягу, украшенную блеснувшими агатами.
Поднес ко рту пленника, тот жадно задвигал горлом, ловя струю.
— Ну, будя. А вопрос я тебе уже задал.
Парень прокашлялся и начал речь, постепенно повышая голос.
— Базорк вождь наш, самый сильный от Ра до низовий Джаласвати. Никто его остановить не сможет. Не в этом году, так в следующем за головами вашими придет. Артаваны его живым воплощением бога войны признали. Базорк — как тигр среди людей.
— О, да ты никак гимны складываешь, похоже, из хорошей семьи. Только это мы и сами умеем.
Про другое сказывай. Откуда он взялся, сколько воинов у него, колесниц? Лгать мне не смей.
Узнав, что хотел, воевода недолго подумал. Потом спросил у Дакши.
— У тебя никого в палатке нету?
Отвязал парня от столба, руки пленника обвисли плетьми, лицо скривилось от боли, кровь прилила к затекшим конечностям. Жеребху подтолкнул его вперёд.
— Ходить можешь? — Тот кивнул.
— Тогда ходи вон в ту палатку.
Парень остановился, набычившись.
Жеребху каркающе рассмеялся. Хлопнул пленного по спине.
— Да не бойся. Накормим тебя и воды дадим. Правильно себя поведешь — будешь живым и на свободе.
С рассветом выехали в степь, редеющая туманная дымка поднималась к небу, ноги лошадей потемнели от росы. Ближе к обеду добрались до одинокого, с редкими кривыми ветвями, мертвого дерева, что стояло рядом с глубоким, но не сильно широким оврагом, шрамом пробороздившим тело степи на поприща вправо и влево. Вытащили из колесницы скрюченного пленника, воевода развязал ему руки и прохрипел в лицо.
— Скажи Базорку, что Жеребху с ним наедине говорить хочет. Через седмицу на этом месте два дня ждать буду.
Подтолкнул в спину и бросил под ноги нож.
Парама гордо стоял в колеснице, не смотря на то, что от долгой тряски начала побаливать искалеченная нога. Причудливые тени редких облаков медленно ползли по обожженным солнцем холмам, что левее от дороги. Войска возвращались домой. Слава дэвам, в этом году на западном порубежье было много спокойнее. Попытки вторжения ограничивались короткими стычками, несколько мелких групп степняков просились переселиться в его земли, предлагали дары. Никому не отказывал, люди нужны.
Только напоследок случилась серьезная сшибка. В этот день поднялся тревожный столб дыма — дальний дозор послал сигнал. Ближе всего оказались бойцы Агния, спеша на подмогу, уже под вечер они схлестнулись во встречном бою с большим отрядом внезапно налетевших с гиком и свистом вражеских колесниц.
Силы были примерно равны, сначала развернувшись в линии, перестреливались на расстоянии.
Потом, по примеру Агния, рванули навстречу, яростная схватка продолжалась, пока наступающая тьма не развела врагов. Серьезные потери были с обеих сторон.
Поутру на колесницах из лагеря подвезли пеших лучников. Но продолжения битвы не было, степняки отошли, оставив пару поломанных повозок и трупы лошадей, забрав раненных и убитых.
Парама был недоволен: «Скверно, погибли лично преданные ему люди, у Жеребху потерь почти нет, а воранги скоро домой уйдут».
Полуденное солнце нещадно палило, на плывущей, из-за восходящих потоков воздуха, полоске горизонта зазмеились две пыльных струйки. Сидевший в дозоре Дакша негромко сообщил.
— Гости к нам.
Мягко соскользнул с ветвей, спеша помочь воеводе надеть и застегнуть доспехи. Сидящий в полудреме, прислонившийся к стволу Жеребху поднялся в полный рост, потянувшись, сбросил с себя полотняную накидку. Повозку они укрыли в ближайшем распадке.
К дальней стороне оврага неспешно подъезжали две колесницы. На краю обрыва их встречал, уперев руки в драгоценный пояс, в уже нагревшихся сияющих доспехах Махим. На голове отлитый бабилонскими мастерами бронзовый шлем с плюмажем из конского хвоста, ярко горели золотая гривна и серебряные наручные браслеты.
Из первой повозки выпрыгнул высокий мужчина в пыльном мохнатом, не по жаре, плаще. Лысая голова бликовала на солнце. Уверенно зашагал к кромке.
Жеребху внимательно разглядывал пришедшего на встречу человека. Матерый, уже издали была заметна арийская порода — могучие мышцы на широкой крепкой кости. Одного роста с ним, посконные штаны стягивал кожаный пояс без всяких украшений, края плаща скреплены простой фибулой из позеленевшей меди. На широченной волосатой груди висел такой же медный оберег в виде молнии.
Одет как пастух. Единственная ценная вещь — длинный кинжал за поясом, рукоять блеснула крупным драгоценным камнем. Что-то не так было с плащом, воевода пригляделся — он был сшит из разных, в основном темных, по цвету волос скальпов. Вот оно в чем дело; понятно, почему украшений не носит.