Сберегая силы своих жеребцов, Радж прекратил поездки, поставив колесницу на прикол рядом с хижиной. Но свои тренировки продолжил, в сопровождении гепарда бегал в доспехах по степи, отыскивая лучшие пастбища для Рыжего и Золотого, даже придумал расчищать им снег метлой, приделав к боевому посоху связку жестких прутьев. Надобность в охоте пропала, пастухам приходилось резать ослабевших животных.
Иногда выбирался порыбачить на озеро. Прорубив лёд, вместе с местными мальчишками ловил колючих судаков и скользких брюхатых налимов. Суслику неожиданно пришлась по вкусу рыба, особенно жирная налимья печень, довольно облизываясь, гепард косился на лунку — в темной воде медленно кружились стылые льдинки. Радж резко дернул жилку и на присыпанном голубоватым снегом льду, забился, заплясал красноперый подлещик, сверкая чешуёй и разевая в немом крике рот.
Усталое зимнее солнце далеко отбрасывало длинные вечерние тени; по замерзшей глади озера, взъерошив меховую опушку, промчался порыв студеного ветра. Суслик спрятался за широкую спину хозяина.
Но по-настоящему скверно стало, когда внезапно потеплело, а потом стужа вновь сковала мертвящим холодом, оттаявший было снег. Пришло время бескормицы — джуза. Сильные жеребцы жалобно ржали, раня ноги об острую ледяную корку, оставляя кровавые лунки следов в не глубоком замершем снегу, начался массовый падеж скота.
Раскрасневшийся, взопревший Радж упрямо топтал и крушил шестом проклятый наст, освобождая корм для ослабевших Аруши и Хемана, хорошо, что не успел скормить весь ячмень после заездов. Вечерами он протягивал скупыми пригоршнями зерно жадно повизгивающим и толкавшимся жеребцам, бережно собирая упавшие на снег крохи.
Злые ветра конца зимы принесли лютую стужу, колючий мороз кусал лица, в лесу трещали и лопались деревья. Радж с пастухами резали стебли рогоза и камыша, их жены плели озябшими руками завесы, к саманной халупе пристроили времянку, загоняя туда на ночь жеребцов. Укрытые от ветра они своим живым теплом создавали дополнительную преграду холоду. Суслик тоже перебрался внутрь, свернувшись в клубок, он спал, прижавшись к хозяину.
С наружи тускло светился сквозь морозную дымку поддернутый мутной пеленой месяц. Набитый снежной крупой ветер яростно стучался об стены халупы, завывая, всхлипывал и уныло стонал.
В степи промерзшие пастухи, раздувая жар разворошенных им костров, прикрывшись от метели стадом, зябко жались к огню, пытаясь получить хоть немного тепла; с болью глядя на лошадей, похожих на обтянутые лохматой шкурой скелеты.
Тяжело захворал сынишка Олуна, его сотрясал надрывный кашель, худенькое тельце плавил жар. Хорошо, что рядом был знахарь. Малыша завернули в шкуру только что освежеванной овцы, затем, не смывая крови, обмазали курдючным жиром, старик тем временем готовил лечебный отвар. Вскоре ребенок пошел на поправку.
Простудился и Радж, к его немалому изумлению. С детства приученный к купанию в холодной воде, он ничем не болел, к тому же Девдас часто пичкал их с Рыбой в лесу настоем маральих пант. В отличие от пастухов, воранг и здесь в любую погоду окунался в речке или в озере, а зимой поутру обтирался снегом.
Видать продуло, когда сильно вспотел, ломая зернистый наст. Заложило нос, першило горло, парень громко чихал, пугая гепарда. Приложив узловатую высохшую руку к его раскаленному лбу, Агил озабоченно качал головой. Пришлось давиться топлёным жиром сурка и пить горькие отвары знахаря, Радж различал знакомые запахи солодки, девятисила, расторопши, можжевельника и полыни.
Взрослые мужчины и женщины, закаленные суровым климатом, не поддавались лихоманке, спасаясь от цинги сырым мясом и кровью, но ослабленные долгой зимой старики и дети тихо угасали под завывания вьюги, тела до тепла укладывали в специальные времянки.
Народ в стойбищах приуныл, один Агил сохранял спокойствие, подслеповато моргая, вглядывался в низкое зимнее небо. Старик жил давно и знал, что бедствие джуза приходит раз в восемь — десять лет, порою унося жизни до двух третей скота и до трети людей. Чуял знахарь и скорое приближение спасительной весны.
По-особому засинело небо, ласковее стали лучи солнца; жадно раздувая ноздри, Радж радостно ловил влажную сырость — запахло весной.
А потом пошел дождь. Небо не скупилось, начавшийся с утра ливень никак не хотел униматься, хлеща по остаткам просевшего снега. Истомленная холодом и мраком земля пробуждалась.
Похудевшие жеребцы катались по мокрому, побуревшему войлоку отавы, оставляя клочья зимней шерсти, кожа обтягивала проступившие ребра. Многие животные не пережили джуз, под оттаявшими снежными буграми лежали их трупы, местами обглоданные падальщиками.
Душа рвалась к Карви, но Радж понимал, что необходимо подкормить истощенных коней.
Бурлящий поток, взбухший от талого снега, зажатый в узкой расщелине между скал, сметал всё на своем пути, недовольно ревел, бунтуя, плевался взбитой пеной; волок камни, землю, ветки, не успевшую удрать живность, вывороченные с корнем, расщепленные и изуродованные деревья. Затопив пойму, постепенно успокаиваясь на равнине, он беспечно разбрасывал превращенное в заиленную дрянь собранное богатство.
Воранг наблюдал за этим буйством стихии много ниже по течению, с каменистой террасы летнего тихого ручья, а сейчас быстрой, норовистой речки. Мутная вода, закручиваясь в воронки, стремительно проносилась мимо, оставляя клочья пены на камнях и осклизлых бревнах. Ослабевших жеребцов он оставил в табуне. Проваливаясь в тучную, податливую жижу сапогом, пропитанным от сырости топленым из костей жиром, сбросил в бурую весеннюю воду мешавшую пройти скользкую, топырившуюся отростками почерневшую ветку. Спустившийся ниже мокрый Суслик трогал грязной лапой выброшенный на берег разбухший труп невиданной им кабарги, просто из любопытства, гепарды не едят падаль.
Натянув тетиву на лук, юноша продолжил пробираться через лабиринт из завалов сучкастых стволов обглоданных водой, выворотней, нагромождения камней и темнеющих вымоин к озеру за добычей.
Первыми гонцами наступившей весны прилетели крикливые грачи, рассаживаясь на ещё голых ветвях, а когда ночная пора сравнялась с дневной, небо запестрело голосистыми жаворонками.
И понеслось, на берегах ещё не вскрывшихся рек, среди лазоревых проталин льда и в любой луже плескалась, голосила перелетная птица, возвращаясь с полуденных краев в родные гнездовья — крякали пестрые утки, гоготали важные гуси, заглушая прочих, трубили красавцы лебеди. Приветствуя весну, радостно взвизгивал чибис. Суматошные чайки, толкаясь, выедали изо льда снулую рыбу.
Закипела жизнь на озерном мелководье, его чёрная грязь и принесенный ручьями заплесневелый бурелом кишели насекомыми, тучи разнообразных куликов, длинноклювых, голенастых, больших и малых; порою будто хмельные, они гонялись друг за другом, суетливо тыкались носами в ил, перепрыгивали с места на место, отряхиваясь и взмахивая крыльями.
Распугав скрипучим голосом окружающих уток, крупный лебедь разгонялся перед взлетом, часто перебирая лапами по поверхности озера, будто отталкиваясь от водной глади.
Среди сухих обломанных стеблей прошлогоднего тростника мастерили свои плавучие гнезда хохлатые чомги. Поодаль, не поделив территорию и уточек, сцепившись клювами, принялись драться селезни, вздымая крыльями веер брызг.
Вслед за мирными пернатыми подтягивались хищный лунь и черный коршун с треугольным разрезом хвоста, вороватые сороки и вороны — разорители птичьих гнезд.
Бурным потоком сбежав с гор, разлились, а затем успокоились и сошли на нет вешние воды. Просохла земля, зазеленели рощи, переливчато засвистели певчие птицы. Широко растеклись по зеленым равнинам стада. Для пастухов настало золотое время — скот отъедался на налитых живительным соком травах, нет пока мучителей-оводов и других кровопивцев, надоедливой мошкары, да и изнурительная жара придет ещё не скоро.
Всё живое радуется теплу. На тучных пажитях речных долин дружно зазеленели ростки злаков.
Зацвел даже саксаул, его ветки, как пшеном, усыпались мелкими желтыми цветами.
Не столь истощенные жеребцы Раджа быстрее других приходили в норму. На свежей траве наливались жиром, скрывая ребра, бока, залоснилась золотистая кожа, заблестели глаза.
Наконец — то настала долгожданная пора возвращения в крепость.
Перед отъездом Радж дал жеребцам оторваться в табуне. Аруша с Хеманом прогнали одного из косячных жеребцов, дружно набросившись на него вдвоём. Выйдя победителями в схватке с волками и демоном, они уже не боялись никого. Почти седмицу золотистые гуляки неустанно покрывали кобылиц.
Колеса безжалостно и равнодушно давили мелкие разноцветные тюльпанчики. Проезжая, под переливчатый свист иволги, мимо цветущих кустов, юноша полной грудью вдохнул душистый и сладковатый аромат тамариска.
Напоил коней и сам набрал фляжку из поблескивающих струек негромко журчащего ручейка, стекавшего с предгорий, умытых весенними ливнями. Зачерпнул ладонью и пригубил, ощущая пронзительную свежесть талой воды, напомнившую о счастливом детстве в лесной глухомани.
Увидит ли он когда-нибудь Учителя и побратима?
В разнотравье у ручья приметил мелкие цветы незабудки — ярко голубые с желтыми солнечными глазками. На былом свидании у реки Карви вдруг погрустнев, сказала, показав на эти скромные цветки — Как увидишь их, вспоминай обо мне.
Радж тогда улыбнулся, привлекая девушку к себе.
— Я и так всегда о тебе помню.
Поправил волосы, стянутые налобной повязкой расшитой руками любимой.
В зарослях травы легкой тенью мелькнул и исчез рыжий бок поджарой степной лисицы-корсака.
Выглядывая юрких мышей, над головой застыла в воздухе, трепеща крыльями пустельга.
Суслик потянулся и широко зевнул, дернул ухом, сгоняя назойливую муху, крутнул круглой головой.
Припекало, Радж был в доспехах, капли пота скатывались по вискам, струились по телу, но юноша, готовя себя к воинской стезе, старался не обращать на эти мелочи внимания.