С трудом вытащил из уже остывающего тела чаура своё копьё — как не в живот втыкал. Видать в позвонках наконечник застрял. В слабом утреннем свете разглядел лицо нападавшего — тот самый, с кем переглядывался староста.
Утар вернул топорик, выломанный из головы второго, плохо очищенный от крови и ещё какой-то дряни, вряд ли мозгов. Были бы мозги, не полезли, видели же, что не простые обозники.
Полюбовавшись на страшное, изкуроченное лицо трупа, презрительно сплюнул. «Ведь показали вам, пидакам, груз. Ничего кроме зерна и личного оружия в обозе не было».
Хон наскоро обрабатывал рану скривившегося парня, прижигать не стал — подморозит, присыпал сушеным цветом рогоза и теперь плотно перевязывал тряпками. Рана тяжелая — копье пробороздило тело, ломая ребра, но если сильно не воспалится — выживет.
Оглянулся на восток — а время то быстро течёт, уже совсем рассвело.
Разбойников раздев, покидали в озеро кормить раков, пробив телами тонкий лед. С головами возится не стали, за долгий путь протухнут. Да и нет в том чести, чаур — не воин.
Собрали добычу, с паршивой овцы, хоть шерсти клок. Луки слабые, только один боевой — но добрый, видать того верзилы; четыре ножа взяли, наконечников из бронзы немного — стрел и копейных, топор один. Половина грабителей вообще камнем и костью были вооружены.
Если что и есть ценного, так упрятано у старосты. Вот его бы стоило за яйца подвесить, да расспросить. Но сначала — дело сладить.
Пока провозились, день уже шел к обеду. Надев на скотину иго, погнали телеги обратно к дороге, положив поверх мешков раненного. Пришлось самому взять в руки батог.
Едва отошли на десяток перестрелов — на встречу две колесницы катят. Бойцы насторожились, попрятали лишнее оружие.
Повозки остановились не доезжая, воин на передней был в леопардовой шкуре, старший обоза слышал, что их носят люди из личной скары Базорка. Узнал он и молодого возницу. Развязав повязку на нижней половине лица, поднял левой рукой вверх позеленевшую бляху из старой бронзы. Парень что-то коротко сказал ратэштару. Тот слез с колесницы, неспешно переваливаясь на кривых ногах, подошел к вожаку. Кряжистый, широкомордый и крутолобый, вздернутый нос щерился мохнатыми ноздрями, тяжелая нижняя челюсть поросла полуседой щетиной, похожей на колючки ежа. Осклабился желтыми, крупными зубами.
— Здрав будь, Дакша.
Глава вторая
Лишь только розовое сияние восхода разгоняло утреннюю хмарь, Карви взбегала по ступеням, идущим к крепостным стенам. Сивобородый страж обернулся, услышав легкий скрип деревянных перекладин, улыбнулся красавице и привычно отошел в сторону.
После того как в округе зазеленела молодая трава девушка каждый день поднималась на заплоты, ожидая суженого. Отец поначалу ругался, Майя пыталась удержать.
— Ты хоть поешь досыта, оглашенная!
Всё было без толку, Карви упрямо бежала на частокол и до вечерней зари вглядывалась в дорогу, ведущую на юго-запад. Сменявшиеся стражи были довольны таким соседством, молодые дозорные хорохорились, те, что постарше что-то сочувственно бурчали.
Майя приносила еду и питьё, чуть ли не силой заставляя поесть. Тихо шипела.
— На солнце обгоришь, как даса, от голода высохнешь и подурнеешь, жених от такой в испуге отшатнется. Не вздумай реветь! Глаза покраснеют и распухнут, будут как у поросенка.
Тайком тяжело вздыхала: «Неправильно ведет себя девка, да откуда умишку в её годы взяться».
Но вскоре все смирились, истинная любовь — дар богов, а их воле препятствовать — себе дороже.
Сегодня у Карви было предчувствие, рано проснувшись, девушка с радостью ощутила, что любимый уже близко. Еле дождавшись рассвета, принарядившись, она побежала на стену в надежде на долгожданную встречу.
Радж тоже спешил, не смотря на поползновения Суслика, не тратил время на охоту, взяв припасы с собой, но и загонять своих жеребцов не собирался. Перед последним перегоном устроил длительную дневку, помылся в уже теплой, поросшей камышами и осокой речушке, искупал и почистил своих коней. Внимая неустанному птичьему перезвону, расчесал Аруше с Хеманом хвосты и гривы, отпустил пастись на сочную травку заливного луга. Выдрал с десяток прошлогодних репьев и из хвоста прибежавшего Суслика — где то умудрился их нацепить, репейник обычно растет у дорог.
Наткнувшись на несколько неглубоких бочаг — остатки недавнего половодья, снова разделся донага, оглядываясь по сторонам и держа под рукой снаряженный лук.
— Вспомню детство — сказал, забираясь в воду, внимательно наблюдавшему за ним гепарду.
Взбаламутив глинистое дно, дождался, когда на мутной поверхности покажутся носики оказавшихся в невольной западне щурят и принялся выхватывать их за жабры голыми руками и бросать гепарду. Те были в пол локтя длиной и с ещё мягкими косточками, Радж не боялся, что его питомец подавится. Суслик бодро захрустел рыбой, но быстро насытился и стал играться с ней, как кошка с мышками.
Грязный ниже пояса, даже не сняв присосавшихся пиявок, с луком и стрелой в руке, снова помчался к речке, гепард прыгал рядом. Сильное юное тело овевал легкий ветерок, подсушивая грязь на коже. Пахло речной свежестью, рыбьей слизью и молодой цветущей зеленью. Бережно положив на траву лук, с разбегу прыгнул в воду, распугивая кружащих стрекоз, Суслик рванул за ним.
Молоденький гепард воспринимал Раджа и лошадей, как часть своей стаи, перенимая многие привычки вожака. Неуклюже карабкался на деревья, правда, не высоко; полюбил сидеть ночью у костра, таращась на игру языков пламени, задумчиво поводя ушами. Как все кошки он умел плавать и вслед за хозяином бросался в воду.
Разведя костерок, юноша по-быстрому, слегка обжарив щурят, поел, обрывая головы, заедая рыбу стрелками растущего неподалеку дикого чеснока. Хватало и других съедобных трав и кореньев, был бы котелок, сварил ухи. Закат привычно золотил окрестность — холмистую степь, ленивые воды речушки, прибрежные заросли. Ветер стих, но листва слегка шевелилась; склонившись к воде, осыпала свой цвет черемуха.
В рогозе тихонько трещали камышовки, потом подал скрипучий голос коростель. Пара зябликов что-то клевали под ногами, прыгая друг через друга, услышав тревожную трель, поднырнули под колючие ветви молодой елочки. Парень обернулся.
Среди птичьей ватаги начался переполох, над зарослями бесшумно скользнул разбойник-ястреб, усевшись на прибрежную ветлу, пронзительно вскрикнул, яростно глядя на Раджа с гепардом круглыми желтыми глазами.
«Вот же демонское отродье» — подумал парень, припоминая, как Учитель рассказывал ему, что у взрослых птиц этого вида зрачки красного цвета.
Жеребцы мотали головой и отмахивались хвостами, перед закатом собирался гнус. На неподвижной глади реки отражались застывшие, подкрашенные угасающей зарей облака.
Солнце медленно западало, утягиваясь за окоем, небеса сливались с землею, наливаясь чернотой ночи.
Ближайшее село Радж объехал, хотя можно было заночевать у гостеприимной и красивой хозяйки-вдовы. «Ну их, эти соблазны!» Проведя ночь на берегу, под свист токующих куликов и привычный ор лягушек, поутру неспешно тронулись в путь, чтобы не пылить по подсохшей дороге.
Из недалекого леса неожиданно близко раздалось булькающее рычание, жеребцы испуганно вздрогнули, ускоряя бег, Суслик навострил уши и беспокойно заерзал в повозке, высовывая за борта любопытную морду. Радж сохранял спокойствие, это подала голос чем то недовольная рысь.
Сытые кони быстро влекли повозку, чуя радостное нетерпение седока, а тот вдруг громко запел любовный гимн, гепард удивленно уставился на человека — поющего хозяина он ещё не видел.
Когда уж недолго оставалось до полдня, показались контуры крепостцы; подъезжая к первой ограде, разглядел на второй стене неподалеку от стража тоненький силуэт с развевающими черными волосами. Сердце бешено забилось.
Почувствовав смятение хозяина, Суслик обернулся и вопросительно пискнул, потом что-то быстро прострекотал. Радж тряхнул поводьями, добавив хода, «Оку (Быстрее)» скомандовав жеребцам.
Когда вновь поднял взгляд к стенам, девушки на них уже не было.
Увидел бегущую на встречу любимую у раскрытых ворот, притормозив жеребцов, соскочил с повозки, бросив поводья.
Прижал исхудавшее тело своей девочки, ощущая щемящую нежность, покрыл поцелуями плачущее лицо, чуя солоноватость губ и щек, склонив голову, уткнулся носом в пахнувшие луговыми травами пушистые волосы. Рядом запрыгал Суслик, Карви теснее прижалась к доспехам, испуганно глядя на хищника. Радж шепнул в ушко.
— Не бойся, родная, он хороший.
Придя в себя, парень осмотрелся по сторонам, кругом кучковался жадный до зрелищ праздный люд. Навстречу шагал, недовольно сопя, Малла, из-за его широкой спины бросала тревожные взгляды озабоченная Майя.
Посмотрев на поправлявшую сбившуюся шапочку смущенную Карви, архонт бессильно опустил руки, сдержав рвавшиеся попреки. Всю долгую зиму он с болью наблюдал, как угасала, словно огонек лучины его дочь, лишь весна вернула надежду.
Сзади раздалось ржание, обернувшись, Радж увидел, что его коней пытается распрячь запыхавшийся, взопревший Вяхирь — новики только окончили занятия. Но не тут то было, жеребцы кроме Раджа никого к себе не подпускали; дернулась колесница, предупреждающе клацнули желтые оскаленные зубы. Юноша учтиво поклонился архонту, прижав руку к сердцу; проводил глазами невесту, которую уводила Майя. Призвав гепарда, направился к повозке, поздоровавшись с радостно улыбающимся Вяхирем, принялся распрягать коней.
Стражник отгонял сторожевых псов облаивавших Суслика.
Обнялся с подошедшим Тором, помахал рукой парням, которых погнали обедать в гридницу.
Прибежала с другими детьми подросшая за год Малика, сразу же изумленно уставившись на гепарда. Радж не успел испугаться, как она, восторженно лыбясь, подошла и погладила сидящего Суслика по голове, тот дружелюбно оскалился желтоватыми клыками, высунув розовый язык.