который служит Ивану-дураку верой и правдой и на котором Иван-дурак отправляется к солнцу. Здесь считывается явная параллель с мифом о Саранью — небесной кобылице, супруге Солнца.
В ведийских мифах Индра подсылает к трехголовому дракону прекрасных дев — апсар, которые призваны служить своеобразным выкупом за похищенных змеем небесных коров. И чего это ради доблестный воин Индра стал заискивать перед змеем, предлагая ему сделку? Очевидно, все дело в том, что трехголовый змеи — это религиозная метафора арийских племен, состоящих из трех варн. Крылатый змей этот объемлет все три мира: небесный, земной и подземный. Он может летать под облаками, может передвигаться по земле и под землей. Змей постоянно изрыгает жертвенный огонь. Три сословия арийского общества: жрецы, воины, земледельцы и скотоводы — связаны этой религиозной метафорой воедино. Противостоять арийскому с оциуму — дело непростое, даже для такого славного и бесстрашного бога-громовика, как Индра.
Можно предполагать, что арии, обитавшие в бескрайней степной зоне Евразии, часто совершали дерзкие набеги на своих соседей, отнимая у них скот, имущество и жен. Это и послужило сюжетной линией для создания мифа. Дерзкая арийская молодежь отправлялась в поход за невестами во владения соседей — таких же, как и они, арийцев. Очевидно, с этим связана легенда о том, что трехголовый змей похищает прекрасных женщин. Для многих европейских мифологий характерны мифы о том, что оседлые жители сопредельных с арийскими кочевниками стран, дабы обезопасить себя от разрушительных набегов, сами отдают молодых девушек ненасытному змею, платя ему ежегодную дань. Можно вспомнить хотя бы мотив древнегреческого мифа о Персее и Андромеде. Подобный мотив мы видим в более позднем мифе о Георгии Победоносце, который освободил жителей некоего ливанского города от ежегодной дани.
Очевидно, в ведийском мифе речь идет о том же — Индра-воин предлагает змею прекрасных девушек, дабы тот не угонял его скот. Однако эта сделка не обезопасила соседей от вторжения, и скот был в очередной раз угнан. Вот тогда Индра, подобно Зороастру, восстает против существующего порядка. Он не желает больше платить ежегодную дань и преисполняется решимостью убить вероломного змея. Он, подобно Зороастру, обращается с просьбой к богам об отпущении грехов. Ибо сам Индра-воин — выходец из того же самого арийского общества.
Можно предполагать, что различные племена кочевых ариев предпочитали брать в жены девушек евразийского происхождения. Существовавшие у ариев кастовые законы запрещали заключать брак с неарийцами. Ведь арии верили, что им предстоит самим, согласно культу предков, родиться в том же сословии, в котором они находились при этой жизни. Жрец должен был родиться в сословии жрецов, воин — в сословии воинов, а земледелец или скотовод — в своем сословии. Очевидно, разные арийские племена придерживались этих суровых кастовых законов. Вероятно, с этим связан миф о кровосмесительной связи братьев-близнецов со своей сестрой. (Отголоски этого евразийского мифа, кстати, сохранились и в мифологии финно-угров, длительное время живших с ариями бок о бок. В этом мифе рассказывается о трех близнецах-братьях Финн, которые по очереди ухаживают за своей сестрой.)
По крайней мере, можно предполагать, что близнецовый миф, распространенный у индоевропейцев и сопредельных народов, закреплял существующий порядок вещей, когда молодые люди брали в жены лишь представительниц своего сословия, пусть даже из соседнего племени. Судя по всему, похищение невест являлось своеобразным спортом, своеобразной инициацией для молодых людей. Отголоски этого можно найти в обычае умыкания невесты, сохранившемся у горцев Кавказа. Очевидно, на излете арийской цивилизации была в ходу такая практика: умыкали не одну, а сразу несколько невест. При этом они все могли стать женами одного мужчины. Невестами торговали. У кого было много золота и скота, тот мог выкупить себе изрядное количество невест и создать большой гарем. Это впоследствии утвердилось как практика многоженства, которая до недавнего времени была распространена в Средней Азии, на Кавказе и в других местах.
Понятное дело, что такое положение вещей уже свидетельствовало скорее о деградации арийского общества. К тому же это не могло не вызвать активные протесты соседей, у которых постоянно воровали молодых девушек и жен. Индра возмутился не зря; задумав убить змея, он все-таки его убил.
В русских сказках мы также порой можем встретить отраженные в виде сказочных образов уклад жизни и бытовые подробности арийской жизни, дошедшие до нас через века. Так, в авторской сказке Пушкина «Золотой петушок», написанной по мотивам народных сказок, все сюжетное повествование весьма напоминает древнее мироустройство арийского общества. В сказке идет речь о некоем царе Додоне, которого постоянно донимали соседи своими грабительскими набегами. И вот некий скопец, по-видимому жрец культа, предложил царю верное средство. Он подарил ему золотого петушка, которого водрузили на спицу. Как только враг замышляет свой грабительский набег, в тот же миг петушок, встрепенувшись, поворачивается в ту сторону, откуда грозит беда, и кричит:
«Кири-ку-ку, царствуй, лежа на боку!»
«И соседи присмирели.
Воевать уже не смели.
Таковой им царь Додон дал отпор со всех сторон».
В образе золотого петушка мы можем угадать иной образ — Жар-птицы или вечного священного огня, который поддерживался жрецами постоянно. По характеру горения пламени жрецы культа предсказывали, откуда придет беда. Это позволяло вовремя подготовить рать и дать отпор врагу.
Но помните, чем закончилось дело у Пушкина? Петушок неожиданно встрепенулся, обратился на восток, стал кричать и биться. Царь немедленно шлет туда рать, которую ведет старший сын. Никаких, однако, вестей оттуда нет: было или нет сражение — царь не знает. А через неделю петушок кричит опять. Опять шлет царь рать на Bocток, которую теперь возглавляет средний сын. И вновь проходит неделя, и петушок кричит опять. Тогда уж сам царь отправляется на Восток, собрав многочисленную рать. И что же он видит после восьми дней пути: в горах стоит шатер, рать вся побитая лежит, а перед шатром его два сына мертвые лежат, мечи вонзившие друг в друга. Вдруг шатер распахивается, и «…девица — Шемаханская царица, вся сияя, как заря, тихо встретила царя. Как пред солнцем птица ночи, царь умолк, ей глядя в очи, и забыл он перед ней смерть обоих сыновей…».
Царь с триумфом возвращается в столицу… и в толпе встречает скопца-жреца, который неожиданно говорит царю: «Подари ты мне девицу, Шемаханскую царицу!» Царь отвечает с возмущением: «Что ты? Или бес в тебя вернулся? Или ты с ума рехнулся? И зачем тебе девица?.. Ничего ты не получишь! Сам себя ты, грешник, мучишь!» «Царь хватил его жезлом по лбу; тот упал ничком, да и дух вон. Вся столица содрогнулась; а девица — хи-хи-хи! Да ха-ха-ха! Не боится, знать, греха…» Тут неожиданно петушок вскочил со спицы, сел к царю на темя, клюнул и взвился… «С колесницы пал Додон! Охнул раз и умер он. А царица вдруг пропала, будто вовсе не бывало…»
Таким образом, завершилось славное царствие Додона. Додон отказался уважить просьбу скопца-жреца — убил его. И в тот же миг умер сам. В этом сюжете, быть может, Пушкин гениально показал конец арийского общества. И гибель этого общества от Шемаханской царицы-чужестранки. И в самом деле, арийские жрецы не просто так настаивали на том, чтобы молодые люди брали в жены девушек из своей касты. Речь идет о вещах более тонких — о реинкарнации. Кастовые устои защищали арийское общество от социального вырождения. Недаром индусы и по сей день, верные заветам предков, стремятся соблюдать кастовые законы.
Другое дело, что в Индии из-за необходимости постоянных контактов с аборигенами Индостана с течением времени эти законы все-таки размываются, и даже в Варне брахманов — наиболее консервативной из всех варн — уже давным-давно можно встретить смуглых дравидоидов и в 5ддоидов. Среди современных индусов преобладают метисные типы, которых антропологи относят к индосредиземноморской расе. Обычно у индусов, если рассматривать в целом, смуглая кожа, темная пигментация глаз и волос, волнистые волосы, узкое лицо.
Побитая рать и два брата, убившие друг друга, — это метафора того конфликта, который разгорелся перед самым закатом арийского общества. Этот конфликт вспыхнул и между индоарийцами и ариями Ирана, а также между иранцами и кочевниками, остававшимися в евразийских степях. В результате социальное разделение на варны утратил о силу и древнее общество просто прекратило свое существование. Царь Додон не послушал жреца, предвидевшего такой исход, и отказался отдать ему Шемаханскую царицу — девушку-чужестранку, привезенную из военного похода. Жрец был убит — царь хватил его жезлом по лбу. Да и сам царь не надолго пережил скопца — его царство развалилось, лишенное жреческой поддержки.
В «Золотом петушке» мы видим образ все того же арийского общества, символизируемого трехглавым драконом: царь — светская власть, народ — земледельцы и скотоводы, два убитых царских сына — воины, скопец — жрец культа, своими магическими прозрениями оберегавший общество от напасти. Золотой петушок — это жреческий огонь, постоянно горевший в капище, глядя на который жрицы предсказывали будущее.
Пушкин гениально и совершенно провидчески отразил закат и гибель арийской кастовой империи.
Как выглядели арии?
Некоторые специалисты стесняются называть ариев ариями. Вероятно, это связано с тем, что во время Второй мировой войны слова «ариец», «арийцы», «арийское наследие» активно использовались идеологами Третьего рейха. Однако обвинять истинных ариев в расизме было бы непростительной модернизацией. В науке утвердился термин «индоевропейцы», который иногда используется как синоним слова «арийцы». С другой стороны, если рассматривать вопрос о происхождении ариев в историческом контексте, то мы должны признать, что те народы, за которыми бесспорно утвердило