Юлиус Эвола: Арийское учение о борьбе и победе (1940)
Издание и послесловие Зиглинга
Этот доклад был сделан в отделе культуроведческих наук Института Императора Вильгельма в Палаццо Цуккари в Риме 7 декабря 1940 года на немецком языке (опубликован в 1941 году, издательство Антон Шролль и Ко., Вена).
Титульная страница
Упадок современного Запада с точки зрения одного известного культурного критика отчетливо заметен по двум главным признакам: во-первых, в патологическом развитии всего того, что является активным действием; во-вторых, в пренебрежении ценностями познания и созерцания.
Этот критик под познанием понимает не рационализм, интеллектуализм или тщеславную литературную игру – а под созерцанием он не подразумевает отчужденность от мира, покорность судьбе или неправильно понятую монашескую уединенность. Познание и созерцание скорее означают для него нормальные и подходящие формы участия человека в сверхъестественной, сверхчеловеческой и сверхрациональной действительности. Вопреки этому пояснению в основе уже кратко очерченного понимания лежит неприемлемая для нас предпосылка. А именно, здесь по умолчанию подразумевается, что каждое активное действие ограничивается материальной сферой, а более высокая сфера духовного доступна только другими путями, нежели через активное действие.
Умирающий воин
Умирающий воин (около 480 г. до н.э.): На лицевом фасаде храма Афины на острове Айгина, название которого происходит от нимфы Айгины, в Саронском заливе, представлены эпические битвы. Строгость эллинского стиля придает агонии воина героическое достоинство.
В этой предпосылке отчетливо узнаваемо влияние того взгляда на жизнь, который чужд духу арийской расы, но который так глубоко коренится в образе мыслей христианизированного Запада, что мы находим его даже в имперских идеях Данте. [Поэт и переводчик Данте Алигьери, (1265-1321), поэт, создатель итальянского языка как национального. Он всю жизнь был приверженцем императорской партии, которая признавала Италию как «Имперскую Италию» и немецкую правящую династию Гогенштауфенов как законных и предназначенным Богом к правлению властителей, в противоположность стремящимся к автономии итальянским городам-государствам.] Но древнему арийству, напротив, было неведомо противоречие между активным действием и спокойным созерцанием. Активное действие и созерцание не понимались как термины противоположности. Они обозначали только два разных пути к одному в равной степени духовному воплощению. Другими словами: они думали, что человек не только в созерцании, но и в действии может превзойти индивидуальные ограничения и участвовать в сверхъестественной действительности.
Если мы исходим из этой точки зрения, то характер упадка западноевропейской культуры должен расцениваться по-другому. Арийско-западноевропейским расам традиция действия свойственна по самой их природе. Эта традиция постепенно уклонилась с правильного пути. Таким образом современный западный мир пришел к тому, что он знает и прославляет только секуляризированное, лишенное какой-либо трансцендентной опоры и материализованное действие – лишенное святости активное действие, которое обязательно должно было выродиться в горячку, в манию, и стать действием ради действия, или действием, зависящим только от обусловленного временем осуществления. Такому выродившемуся активному действию в современном мире также не противостоят никакие аскетические и действительно созерцательные ценности, а только расплывчатая культура и бледная, формальная вера. Так, на наш взгляд, нужно понимать нынешнее положение.
Если возвращение к истокам – это лозунг каждого современного движения обновления, то непременной задачей для нас должно стать повторное осознание древнеарийского понимания активного действия. Это понимание должно воздействовать преобразовательно и вызвать живые силы в новом, расово-сознательном человеке. Сегодня мы хотим решиться совершить короткую прогулку как раз в мир идей древнего арийства, чтобы снова вынести на свет несколько основных понятий нашей общей традиции, особо обратив внимание на значение борьбы, войны и победы.
В общем, война для древнего ария была подобием вечно продолжающейся борьбы между метафизическими силами. [Ср. традиционный взгляд Корнелиу Кодряну на войну, записанный в книге «Моим легионерам»: «Войны выигрываются теми, кто умели из дуновений, из неба, заклинать таинственные силы невидимого мира и обеспечивать себе их помощь.(…)В конце концов,победы зависят не от материальной подготовки и материальных сил воюющих сторон, а от их способности обеспечить для себя помощь духовных сил».] На одной стороне стоял олимпийский светлый принцип, ураническая и солнечная действительность; на другой грубое насилие, титаническо-теллурическое, варварское в классическом смысле, женственно-демоническое. В тысячах мифических форм проявления мотив этой метафизической борьбы снова и снова появляется во всех преданиях арийского происхождения.
Всякая материальная борьба переживалась более или менее с сознанием того, что она означила один из эпизодов этого противостояния. Так как, однако, арийство рассматривало себя как воинство олимпийского принципа, то также и узаконивание или высшее освящение претензий на господство и имперской идеи даже у древних ариев тоже следует объяснять этим пониманием, причем антисекулярный характер его отчетливо выходит на передний план.
В основанной на традиции системе мира всякая действительность становилась символом. Это относится также и к войне с субъективной и с внутренней точки зрения. Так война и путь Бога могли сливаться в одно. Всем знакомы характерные свидетельства, которые предлагают нам в этом смысле северогерманские саги. При этом нужно подчеркнуть, что эти традиции, в том виде, в каком они дошли до нас, фрагментарны и смешаны, или образуют материализацию более высоких, часто опустившихся к народному суеверию праарийских преданий. Несмотря на это, мы можем констатировать несколько ключевых мотивов.
Прежде всего, – как вообще известно – Валгалла [Зал германского Бога битв и смерти Вотана/Одина] – это местонахождение небесного бессмертия, которое предназначено преимущественно погибшим на поле сражения героям. Хозяин этого места, Один-Вотан, представлен в Инглингасаге как тот, кто своей символической жертвой на Мировом дереве Игдрасиль указал воинам путь, которая ведет наверх к местожительству богов, где расцветает бессмертная жизнь. В действительности, согласно этой саге ни одна жертва или культ не приятны наивысшему Богу так, никакая жертва не приносит более богатые потусторонние плоды, чем та жертва, которую приносят собой те, кто погибает, сражаясь на бранном поле.
Но больше того: за неясным народным представлением о «диком войске», «дикой охоте» кроется следующая мысль: воины, которые, погибая, приносят тем самым жертву Одину, увеличивает войско тех, кто нужен этому богу для последней битвы против Рагнарека [Ragnarökkr, сумерки богов, мировой пожар, конец света и в то же время последняя битва германского мифа. Древневерхненемецкое словоМуспилли,обозначающее этот последний срок, напоминает о «Муспильхейме», стране огня германского мифа] т.е. против рока «сумерек богов», которые с давних времен угрожают миру.
Сражение легионера с кельтским воином
Сражение легионера с кельтским воином (второй век до н.э.): Скульптор отобразил существенные признаки «варварского» воина, а именно страсть, дикость и презрение к смерти, в то время как равнодушие, неустрашимость и дисциплина приписываются легионеру. Воин с длинными волосами и искаженным лицом носит одежду с длинными рукавами и длинный меч. На заднем плане возле дома племени можно видеть дуб. Прическа, одежда и вооружение воина, а также дуб, священное дерево кельтов, указывают на кельтского воина. Но можно предположить в нем также и германца. Легионер защищен панцирем на груди (кожаная чешуя) и шлемом.
Итак, уже здесь отчетливо выражается арийский мотив метафизической борьбы. В Эдде также сообщается: «Как бы велико не было число собранных в Валгалле героев, их никогда не будет достаточно, если вырвется волк» – волк – это здесь символ темных и диких сил, которых удалось усмирить и подчинить культуре асов[семья высших германских богов].
Очень похоже иранско-арийское понимание Митры (Mithra), «воина без сна», который во главе «фраваши» (fravashi), своей верной свиты, борется с врагами арийского бога света. Мы вскоре поподробнее рассмотрим фраваши и установим их соответствие с валькириями северных саг. Но сначала мы хотели бы еще прояснить общее понятие «священной борьбы» с помощью нескольких других единогласных свидетельств.
Не стоит удивляться, если мы сошлемся, прежде всего, на исламскую традицию. Исламская традиция здесь стоит на месте арийско-иранской. Идея «священной борьбы» – по крайней мере, что касается рассматриваемых здесь ее элементов – пришла к арабским племенам из персидского мира идей: таким образом, она обладала как бы значением более позднего возрождения древнеарийского наследия и при таком рассмотрении может использоваться здесь без возражений [1939; 1].
При этой предпосылке в рассматриваемой нами традиции различаются две «священные войны», или «большая» и «малая» «священные войны» (большой и малый джихад). Это различение исходит от высказывания Пророка, который после возвращения из военного похода сказал: «От малой священной войны мы возвратились к большой священной войне». Большая священная война в этой связи относится к явлениям духовного порядка. Малая священная война – это напротив физическая борьба, материальная война, которую ведут во внешнем мире. Большая священная война – это борьба человека против врагов, которых он несет