, Арджуну приводят к переживанию такой формы проявления божественного, как сила, которая уносит с собой в непреодолимой абсолютности. В сравнении с величием этой силы любая обусловленная форма существования проявляется как отрицание. Где бы это отрицание активно ни отрицалось, т.е. где всякое ограниченное существование вырывается или уничтожается в натиске, там поэтому этой силе удается достичь ужасного проявления. На этой основе можно точно описать энергию, которая пригодна для того, чтобы вызвать героическое превращение одиночки. Если воин в состоянии действовать в уже очерченных выше чистоте и безусловности, то он разрывает оковы человеческого, он вызывает божественное как метафизическую силу разрушения конечного, он активно тянет эту силу на себя, в ней он находит свое озарение и освобождение. [1939; 5] [ключевое слово «эпифания» (на греческом «явление»): Литература греческой античности знала как мотив появление божества или героя на поле сражения и его интеграцию в боевые действия. Историк Виктор Дэвис Хэнсон видит происхождение этого мотива в дезориентации воина или в преодолении им физических и психических стрессовых ситуаций на поле боя:«Всюду в сражениях греков большое число мужчин не только становились сбитыми с толку и дезориентированным из-за напряжения убийства, но также и теряли их чувства до такой степени, что они больше не знали, что продолжалось, страдая от того, что мы могли бы назвать «военным неврозом», или «боевым шоком». В почти каждом греческом сражении мы слышим об эпифаниях, историях богов и героев, которые в определенный момент спускаются, чтобы бороться рядом с определенным контингентом. Большинство описано как происходящие или прежде или после сражения, и таким образом может быть объяснено как фальшивые хитрости перед сражением, чтобы поощрить мораль, или посмертное создание мифов для объяснения некоторых сверхчеловеческих или невероятных боевых достижений. Все же некоторые кажутся почти точно галлюцинациями или могут быть более поздними, преднамеренными созданиями фантазии. Скорее, в условиях стресса битвы воины утверждали, что видели перед глазами эти образы во время фактической борьбы».Ср. Виктор Дэвиса Хэнсон: Западный путь войны. Пехотные сражения в классической Греции. Оксфорд 1989, стр. 192. Если следовать Эволе, который рассматривает фактическую манифестацию божественного через воина в битве больше, чем литературное прибавление или последствие физического стресса, мысли Хэнсона имеют особое значение.]
Гигантомахия
Боги борются против гигантов (около 525 года до н.э.): На скульптурном фризе мраморного здания сокровищницы в Дельфах представлены борющиеся боги и гиганты. Обе стороны носят типичное для греческих гоплитов оружие и доспехи. Эта гигантомахия стоит у истоков греческой мифологии и подобна описанной в северогерманских сагах борьбе асов против великанов и других мифических существ, которые символизируют хаос и беспорядок.
Убеждающий соответствующий лозунг другого, но принадлежащего к той же традиции текста звучит: «Жизнь как лук; душа как стрела; абсолютный дух как мишень, которую надо пробить. Связаться с этим духом, это как попасть запущенной стрелой в цель».
Если в этом можно заметить наивысшую форму метафизического оправдания борьбы и героизма, то очень характерно, что такое учение представлено в Бхагавад-гите в качестве части праарийского солнечного наследия. Именно оно было передано «солнцем» древнейшему законодателю ариев, Ману, и сохранялось позже династией сакральных королей. За многие века это учение было утрачено, а затем оно снова было открыто божеством не жрецу, а представителю воинской аристократии, Арджуне.
То, что мы представили до сих пор, позволяет нам также продвинуться к пониманию самого глубочайшего значения, которое лежит в основе дальнейшей группы классических и нордических преданий. При этом исходным пунктом нам может послужить наблюдение, что в таких преданиях определенные символические представления встречаются в своеобразном смешивании: это представление души как демона, двойника, гения-покровителя и родственное; представление о вакхических сущностях и богине смерти, наконец, представление о богине победы [античные богини Виктория и Ника], которая часто появляется также в образе богини битв.
Для понимания этих отношений мы хотим, прежде всего, выяснить, что должна была означать душа, понимаемая как демон, гений или двойник. Античный человек символизировал в демоне или двойнике глубинную силу, которая является, так сказать, жизнью жизни, так как она тайком руководит всеми физическими и психическими процессами, к которым не может пробиться обычное сознание, которые в значительной степени обуславливают, однако, существование и судьбу отдельного человека. Между этой сутью и таинственными силами расы и крови представляли тесную связь. Так, например, демон во многих отношениях представляется нам равным ларам[римские боги домашнего очага, которые почитались в маленьких домашних храмах], таинственным сущностям племени или рода, о которых Макробий говорит [римский автор Амвросий Феодосий Макробий, который жил во время правления императора Гонория (395-423), известен, прежде всего, произведением «Сатурналии» (названным по имени римских языческих праздников), которое распространялось и перенималось во всей поздней античности и в средневековье. В «Сатурналиях» обсуждаются основные мифологические и философские вопросы. Интересно, что Макробий подхватывает высказывания решительных представителей римского язычества, которое противостояло христианству (с 391 года римской государственной религии). Макробий в «Сатурналиях» приходит к выводу, что каждый божественный культ коренится в почитании Солнца.]: «Они боги, которые сохраняют нам жизнь – они кормят наше тело и руководят нашей душой».
Можно сказать, что между демоном и обычным сознанием существует связь как между индивидуирующим и индивидуированным принципами. Первый, по учению древних, это сверхиндивидуальная сила, поэтому стоящая выше рождения и смерти. Последний т.е. индивидуированное, обусловленное телом и внешним миром сознание, предопределено на нормальном пути смерти или неясному существованию. В древней нордической традиции представление о валькирии [валькирия германских мифов выбирает погибших в битве воинов и провожает их к местонахождению Вотана. Сравните средневерхненемецкий глагол «kiesen» (выбирать) и его субстантивацию «kür(e)» или «kure» (выбор). Следовательно, валькирия – одна из выбирающих в месте выбора («Wallstatt»), на поле сражения. Всемирно известная художественная адаптация удалась Рихарду Вагнеру (1813-1883) в его опере «Валькирия», впервые показанной в Мюнхене в 1870 году.] приблизительно имеет то же значение, как значение демона. Представление валькирии во многих текстах сливается с представлением о фильгии (fylgya) т.е. действующей в человеке духовной сутью, власти которой предоставлена его судьба. И та кинфильгия (kynfylgya) – валькирия – как древнеримские лары – это таинственная сила крови. То же самое справедливо для фраваши иранского арийского предания. Фраваши – как считает один известный востоковед – это «самая внутренняя власть каждого человеческого существа, то, что поддерживает его и воздействует на него, что родится и существует».
Одновременно фраваши, как и римские лары, поддерживают связь со стихийными силами племени и – как валькирии – возбуждающие ужас богини войны, которые передают счастье и победу. Это первое составление, которое мы должны исследовать. Что общего может быть у этой загадочной силы, которая является глубинной душой расы и трансцендентальным в отдельном человеке, с богиней войны? Чтобы уяснить себе этот момент, нужно вспомнить, что у индогерманской древности было, так сказать, аристократическое и исключительное понимание бессмертия. Не все избегнут самораспада, того призрачного существования, древними символическими образами которого были Аид и Нифльхейм[ад греческого мифа, страна ледовых и морозных великанов германского мифа]. Бессмертие – это привилегия немногих и согласно арийскому мировоззрению преимущественно привилегия героев. Выживание – а именно не как тени, а как полубоги – предоставлено только тем, особенное духовное деяние которых подняло их от одной к другой природе. Здесь мы не можем привести, к сожалению, все доказательства, которые подтверждают следующее утверждение: в техническом понимании такое духовное действие состояло в том, чтобы преобразовать самоощущение обычного человеческого сознания, которое ограниченно и индвидуированно, в глубокую, сверхиндивидуальную, индивидуирующую силу, которая стоит по ту сторону рождения и смерти, и о которой мы говорили, что ей соответствует представление «демона».*
---------
* Для лучшего понимания общего представленного тут учения мы рекомендуем читателю нашу книгу «Восстание против современного мира», Deutsche Verlags-Anstalt, Штутгарт-Берлин, 1935
Однако демон стоит по ту сторону всех конечных форм, в которых он обнаруживается, и это не только потому, что он стихийная сила всего племени, но и с точки зрения интенсивности. Поэтому резкий переход обычного сознания к этой, символизируемой демоном силе повлек бы за собой разрушительный кризис; как удар молнии вследствие его слишком сильного своим напряжением для человеческого круговорота потенциала. Если мы теперь предположим, что при очень исключительных обстоятельствах демон, так сказать, все же проламывается в отдельном человеке и таким образом его разрушительная трансцендентность может давать себя почувствовать: тогда было бы что-то вроде активного переживания смерти, и вместе с тем тут прояснится второе составление, или почему вид двойника или демона мог в древних мифических представлениях сливаться с божеством смерти. В северном предании воин видит свою валькирию как раз в момент смерти или смертельной опасности.