Арикона подождала немного, но строки растаяли и опустели страницы. Шевелился серый туман в углах Хранилища.
– Кто ты? – прошипели стены, и Арикона едва не вздрогнула, услышав вопрос.
– Арикона! – громко и вызывающе сказала она. – Меня зовут Арикона!
– Арикона! – вдруг заверещали стены… На страницах книги заметались неясные тени, в спину ударил порыв ветра… Арикона едва удержалась на ногах, ухватившись за постамент.
– Арикона! – застонало Хранилище. Взвились языки пламени по стенам вверх, зашумел огонь и затрещали от жара камни… Через стыки плит пола проступили красно-перламутровые нити жидкой лавы. Арикона прижалась спиной к металлу постамента и широко распахнула глаза.
Весь Дворец ожил. Он зашевелился, зашептал, заскулил, затрепетали стены и задвигались камни, струилась горячими ручьями лава. Из невидимых щелей вывалились клубки змей и стали извиваться, кусать друг друга, захлопали кожистыми крыльями тысячи летучих мышей под потолком, тучи серых крыс, скаля острые клыки, засновали туда-сюда, мечтая вцепиться в чужую глотку. Тяжелый, пахнущий серой туман полз, как кровь, со всех сторон, рождаясь прямо из воздуха.
Арикона обернулась и взглянула на книгу. Дымились страницы, нагреваемые огнем постамента, обуглились края бумаги и скручивалась кожа обложки. Арикона спрыгнула с постамента и бросилась к двери. За ее спиной бушевала нечисть, разбуженная прикосновением постороннего к книге судеб, и визжали вслед страшные духи преисподней… Ничего не боявшееся сердце Ариконы обезумело от собственных быстрых скачков, и колотилось где-то в самой глотке, сбивая дыхание. Она была готова сражаться с миллионами чертей и ангелов, с армией обозленных людей, но здесь, не видя реального врага, она, как сумасшедшая, дергала и дергала неподдающуюся дверь, а змеи и крысы сновали около ее ног, кусаясь и царапаясь, раня ничем не защищенную кожу. Раны тут же затягивались, Арикона отбрасывала крыс, лягаясь, но они, ударившись о камни, вновь бросались в атаку, брызгаясь ядовитой слюной.
Тогда она остервенело принялась топтать кишащую живую массу…
Крик Дворца стал совершенно невыносим. Арикона закричала сама и, напрягая все мускулы, отворила, наконец, дверь. Хлопнуло железо, и тотчас все звуки стихли – Дворец погрузился в дремотную тишину.
Прильнув к холодным камням, она с трудом могла отдышаться. В памяти горели огненные буквы дьявольской книги: « … не демон, и не ангел – создание без души…». Лоб и щеки пылали от возбуждения, ныло от нервной дрожи все тело.
Она закрыла глаза и успокоилась. Дворец спал, и даже коридорная охрана – мерзкие веткоподобные духи в тяжелых железных латах, клевали носами, оперевшись на копья.
Арикона почти бегом пронеслась мимо охраны.
Абигор услышал, как стукнула дверь в спальню. Приподнявшись на локте, он сонно потер опухшие глаза, и уставился на Арикону, быстро скидывавшую с себя одежду.
– Что случилось? – спросил он.
Она нырнула под покрывало и прижалась к нему. Он тотчас обнял ее горячей рукой и с удивлением ощутил мертвенный холод гладкой кожи.
– Просто гуляла, – ответила она. – Проклятые сквозняки…
Больше она ничего не сказала. Отвернувшись, она закрыла глаза, но не могла уже заснуть. До самого рассвета лежала она и смотрела в пустоту, а рядом спокойно дышал Абигор, так и не догадавшийся о том, где была Арикона и что видела…
Глава 22
«…После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего. И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий…»
Утром, едва в коридорах стали раздаваться первые шаги прислужников, она покинула Дворец. С Абигором не простилась – не нашла нужных слов, да и жаль было будить его, он выглядел таким красивым и беззащитным, как ребенок…
На сердце было неспокойно. Где-то в горле стоял комок непонятных слез – было жаль себя, было страшно от прочитанных в книге пророчеств, и стыдно за проведенную с Абигором ночь… Все переживания слились в единый неподъемный камень, и он давил на грудь, на мысли.
Медленно ступая по песку, она шла, опустив голову. Но краем глаза все же успела заметить, как справа и слева от нее сгущались два белых, непрозрачных облака. Чуткое обоняние уже уловило дух святости, но скованные бессилием члены не позволили ей отмахнуться от видений.
Облака подхватили ее под руки и подняли в небо. Она попыталась слабо воспротивиться насилию, но сумела лишь едва шевельнуть губами: Прочь от меня!
Облака или не услышали ее, или не предали значения неслышному стону. Они поднимали ее все выше, пока не достигли белой пелены, освещенной солнцем. Арикона коснулась ногами пелены – и она обрела твердость камня.
Впереди сиял белый свет. Для простых смертных этот свет должен был служить маяком и символом надежды, но для Ариконы он просто горел и не имел никакого значения. Это был свет обители Божьей. Свет престола.
Облака стали архангелами. Молча они вели Арикону вперед, и она покорно следовала по пути к престолу. Обрывки мыслей, которые смогли прорваться сквозь отрешенность, вскрикивали: Отец призывает… не подчиняйся ему…
Архангел Михаил появился из света и предстал перед Ариконой. Она подняла на него опустошенные глаза. Михаил тоже сиял белым светом, смотреть на него было мучительно больно, но Арикона не опускала взгляд. Он чуть наклонился к ней и произнес едва слышно:
– Отец желает говорить с тобой. Не противься ему. Позволь себе простить его…
Вспыхнула и сгорела отрешенность. Арикона словно вдруг пришла в себя и изумленно оглянулась. Заново увидев сплошной молочный туман и двух архангелов, стоящих за ее спиной, она угрожающе положила ладонь на меч кашунов. Архангелы не забрали оружие. Им нечего было бояться на небесах.
– Ты грешишь, Михаил, – бросила она архангелу. – Ты совершаешь насилие над личностью.
– Иного выбора ты нам не оставила, – печально развел он руками. – Пойдем.
Туман расступился…
«…И Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду. И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы. И от престола исходили молнии и громы и гласы, и семь светильников огненных горели пред престолом, которые суть семь духов Божиих. И пред престолом море стеклянное, подобное кристаллу…»
Они все смотрел на нее с выражением неземной скорби. Только однажды пришлось видеть ей всех архангелов вместе, но это выражение виделось каждый раз, когда она вспоминала об Отце. Архангелы скорбили каждую минуту, но… Кому легче от их скорби, в который раз подумала Арикона.
Боковым зрением она увидела огромные серебряные ворота, украшенные блестящими шарами и гроздьями винограда. Совсем как во Дворце Лорда, только там все из золота, подумала она. Ненужная и лишняя роскошь, призванная хоть чуть-чуть осветить суровый темный мир ада.
За серебряными воротами угадывались очертания деревьев и цветущих кустарников, доносилось с той стороны пение птиц и приглушенный радостный смех. То был вход в рай.
– Здравствуй, дитя мое, – раздался голос Отца, и Арикона невольно съежилась от громоподобных раскатов.
– Здравствуй, Отец, – ответила она сдержанно.
Ослепительный свет померк, и Отец явился перед ней сидящим на престоле. Первый раз Арикона смотрела в глаза Бога, и ощущения нельзя было назвать приятными. Он сделал приглашающий жест рукой, и она подошла ближе.
– Я слышал, что ты сделала ужасную вещь, – сказал он. – Ты губишь себя своими грехами. Неужели мало тебе холодного ада и общества Лорда? Чего добиваешься ты своими поступками?
– Ты должен знать – чего, – твердо ответила она.
– Мне больно смотреть, как ты страдаешь, – печально сказал Отец. Так говорил и Михаил, подумала Арикона. – Я хочу облегчить твою боль, но ты отказываешься от моей помощи. Почему?
– Однажды я просила твоей помощи, – Арикона сдвинула брови. – Но ты даже не посмотрел в мою сторону. Я звала тебя и умоляла о снисхождении. Только Лорд ответил мне, и теперь я принадлежу ему.
– Не принадлежишь, пока он не заплатит за твою Душу полную цену.
– Это произойдет очень скоро.
– Ярость – твое проклятие, – сказал Отец. – Ты живешь только одной яростью.
– Я довольна своей яростью. Она помогла мне обрести новую жизнь.
– Твоей Душе очень тяжело. Думала ли ты хоть раз о ней, вспоминала ли? Ты живешь ради мести, а как же Душа?
– Мы разделены, и я больше не чувствую ее. Зачем же вспоминать? Ты отнял у меня все, что я любила и ценила в земной жизни, и должен быть доволен страданиями моей Души.
– Ты веришь, что я поставлен над людьми, чтобы упиваться их страданиями? – спросил Отец, хмурясь. Белые облака потемнели, приобрели сероватый оттенок.
– Если это не так, то зачем ты посылаешь людям столько испытаний?
– Множество моих созданий перенесло гораздо больше горя и потерь, но не обозлилось, а стало служить мне, их Отцу.
– Я всегда была слабее остальных, – мотнула головой Арикона. – И все, что я хочу – увидеть на твоем лике такую же боль, какую видела у своей сестры.
– Ты не слабее, дитя мое, – произнес Отец. – Ты просто заблудилась в темном лесе своего незнания. В испытаниях Души крепнут и очищаются, они приходят ко мне закаленными и светлыми, чтобы вечно блаженствовать в райских садах. Знаешь ли ты:они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу…И хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих… И град, величиною в талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая…
– Знаю, – резко перебила Арикона. – И еще знаю: не раб, не человек, и не свободный дух – придет другой…