Ангелы не плакали. Демоны не плакали. У них было еще очень много скотины с тонкой сутью-душой, ради которой они бились друг с другом. Самые слабые страданиям отдавались целиком, в слезах агонии благодаря Отца и ангелов за боль. Сильные рычали, плевались и проклинали все земное и неземное, осыпали руганью окружающих и делали свою душу грубой, несимпатичной, серой, совсем не привлекательной для тех, кто за ней охотился. А ведь это всегда была охота. Только с веками все перепуталось. Слабые не могли обладать сильной душой и поэтому считались мусором – «на безрыбье и рак рыба». У сильных души отягощались страшными грехами и в рай не годились, а для ада были слишком хороши. Тысячи душ, не имеющих права взойти на небо, и не впускаемые в ад, слонялись в виде приведений и духов по земле. Жалкие единицы умудрялись разрешить сомнения небесных судей по поводу своей дальнейшей судьбы, и определялись на постоянное место жительства строго по заслугам…
Она прочла Библию, и чувства ее обострились до крайности.
И отец Конрад принес ей «Книгу судеб». Не ту, про которую она слышала от Бенедикта. Обычную, написанную для людей. Снова не было ни в единой строчке и намека на покой и счастье. Вы рождены, чтобы страдать – вот о чем кричала книга. Нет вам места ни на небе, ни под землей, все занято истинными хозяевами, а вы, люди – досадное недоразумение, помеха, которую приходится терпеть. Но придет Судный день…
Арикона не стала читать дальше. Она сидела над раскрытой книгой и изумленным взглядом смотрела в пустоту, в которой пыталась найти искорку, проблеск своей веры… Но не было ее.
Отец Конрад не требовал, чтобы она пересказывала ему прочитанное. Потрясение от вновь узнанного ясно вырисовывалось на лице его ученицы, и спрашивать, что она думает по поводу книг, было по крайне мере глупо.
Когда он решил, что книг достаточно, он вывел ее во внутренний двор. Там расположились многочисленные чучела, изображавшие то ли людей, то ли демонов. Арикона решила, что пришло время для физических упражнений, и с облегчением вынула кинжал кашунов. Но отец Конрад сказал, забирая оружие:
– Пока что это тебе не понадобится. Успеешь намахаться своими кулаками.
Он спрятал оружие подальше.
Слушай ветер, сказал он. И она стала слушать, ничего не понимая. Ветер не хотел с ней говорить.
– Пойми, оружие против войска небесного – это не мечи и ружья, – говорил отец Конрад, неспешным шагом прогуливаясь по дворику, заложив руки за спину. – Оно сражается стихиями.
– Как это? – недоумевала Арикона.
– Видишь снег – стань снегом. Видишь ураган – стань ветром.
– Как? – спрашивала Арикона.
– Сливайся со стихией. Пойми ее. Почувствуй ее суть, и тогда она из противника превратится в союзника.
Она честно пыталась слиться, понять и почувствовать.
– Стань снегом…
Снежинки кружились над головой. Они тяжело опускались на ее горячие щеки и таяли, оставляя мокрые следы. Она поднимала лицо к мрачному небу и видела, как бесконечным потоком сыпется снег, и, казалось, что она поднимается навстречу ему, отрываясь от земли. Закружившийся ветер возвращал ее обратно, смешивая потоки и превращая их в вихри.
– Стань ветром… И огнем… И водой…
Арикона протягивала вперед раскрытые ладони. День за днем. Много дней подряд. Вот я, говорила она ветру. Остановись, поговори со мной, я хочу услышать твой голос – не тот стон, что пугает по ночам одиноких путников и трусливых малышей, жмущихся к горящим каминам, а голос настоящий, живой. Поговори со мной. Я хочу стать частью тебя. Прими меня такой, какая я есть, и не пытайся изменить. Просто прими…
Видишь, взывала она к дождю, я скорблю вместе с тобой о каждой капле, разбивающейся в каменных городах. Я лечу рядом с тобой и впитываю твою воду, как дар и как воздух.
Я хочу отдать свое тело тебе, молилась она рычащему огню, лижущему острым языком ее волосы. Я хочу стать твоим жаром, бушевать в горящих лесах и отражаться в каждом всполохе. Прими меня…
Они смотрели на нее и думали о своем.
Но ветер однажды остановился. Он замер у ее лица и сказал: я слышу тебя, но слышишь ли ты? Да, почти крикнула она, задыхаясь.
… Я всегда одинок, говорил ветер. Я мотаюсь по планетам и вселенным – вечно один. Где-то меня ждут, где-то проклинают, но никто не хочет говорить.
Я хочу говорить, сказала Арикона.
У нас много общего, сказала Арикона. Я одинока, потому что отвергнута и небом, и адом, как любой другой человек. Но люди боятся своего одиночества и твердят, что всегда есть надежда. Они не ищут спасения, они ждут его.
Нет надежды, возразил ветер. Для них никакой надежды, потому что их некому защитить. Сможешь ли ты стать их защитницей?
Я учусь, откровенно сказала Арикона. Но мне нужны друзья и единомышленники.
Ветер промолчал в тот раз. Тогда она сказала снегу: поговори со мной.
Снег ударил ее по щекам за дерзость. Он был весьма гордый и тщеславный. Арикона закрыла глаза и, превозмогая колючую отчужденность, пошла в самую середину снега. Видишь, я просто хочу стать тобой, говорила она спокойно. Я хочу почувствовать твою силу и волю. Я хочу быть такой, как ты – такой же гордой, независимой и сильной. Разве можешь ты отвергнуть меня, ту, которая пришла к тебе за советом и помощью?
И снег принял ее. Остановился бег времени в гуще снегопада. Каждая снежинка была по-своему одинока, почти так же, как и ветер. Останься во мне, говорили снежинки Ариконе и не хотели отпускать. И она оставалась с ними, проникаясь их холодом и огнем одновременно. Деревья гнули ветки под тяжелыми снежными наносами, наклонялись и образовывали ледяной коридор забвения, скрывающий Арикону от всего мира. Солнце появилось и осветило белоснежные шапки деревьев, заискрились волшебными огнями сугробы. Они были одиноки, но теперь с ними говорила Арикона, и снег принял ее.
Хрустела под ногами ледяная корка.
Арикона сцепила пальцы в замок. Будешь ли ты на моей стороне, спросила она снег и ветер. Не уходи от нас, сказали стихии, и мы не уйдем от тебя.
– Ты почти готова, – сказал отец Конрад, и Арикона очнулась.
– Что? – переспросила она.
– Осталось еще одно. Сами.
– Кто такие Сами?
– Тени, которые так здорово отделали тебя в прошлый раз.
– Демоны это или ангелы?
– Это Сами. Не демоны и не ангелы. Должники Отца. Когда-то он оказал им услугу, остановив движение планет и предотвратив их гибель. Тысячелетиями Сами пребывали в неизвестности, но теперь Отец вспомнил об их долге и позвал к себе.
– Они – рабы Отца?
– Не рабы, – возразил отец Конрад. – Они его наемники, если говорить простым языком. Они отдают свой долг.
– Нападая на меня?
– Что ж, работа – есть работа. Им все равно, как отдавать старые долги. Отец воспользуется ими снова.
– Как мне справиться с ними?
– Только не силой, Арико… Только не силой.
– Это я уже поняла, – ответила она, осторожно напрягая спинные мышцы, которые помнили жестокие удары духов. – Они знают все мои слабые места.
– И не только твои. И не только – слабые.
– Я должна найти их?
– Они найдут тебя. Сами первыми встретят тебя, опередив даже Михаила. Он не любит Сами, Сами не любят Михаила. Но этим воспользоваться тебе все равно не удастся – Сами не предадут слуг своего благодетеля.
– Как же мне поступить?
– Сами ценят только одно качество. Благородство. Но благородство принадлежит душе.
– А моя душа где-то в неизвестности, – пробормотала Арикона.
– Она оскорблена. И ее можно понять, – сказал отец Конрад. – Фактически, она оказалась преданной и проданной. Без благородства тебе с Сами не совладать.
– Значит, я должна найти свою душу. Только как же мне вернуть ее?
– Когда ты найдешь ответ на этот вопрос – ты пройдешь последний курс обучения. И обретешь имя, демон.
– Зачем мне оно?
– Имя – священно, говорил отец Конрад. Когда именем называют ребенка – оно, в первый раз произнесенное, уже имеет силу и энергию. А у тебя два имени – двойная сила и энергия. Воспользуйся этим.
– Арикона – имя без жизни, – возражала она. – У него нет хранителя, у него нет ничего, что давало бы ему силу.
– Помнишь, кто первый раз назвал тебя так?
– Нет.
– Везельвул. Он дал тебе это имя. Он дает имена всем демонам.
– Какая разница?
– Слушай, девочка…
И он рассказал ей о том, что и ангелы, и демоны, все живущие на земле, небе и в аду, имеют имена, определяющие их сущность и будущее. Отец Конрад назвал это учение – каббала.
Арикона вскинула на него удивленные глаза.
Каббалистика образовалась из букв и знаков для записывания, смысл и значение которых был скрыт. И Отец, и Лорд знают – у всех цифр и букв есть таинственное значение, в комбинациях их скрыто откровение и объяснение прошедшего, и предсказание будущего. Азбука каббалы включает 24 знака, изображенные символически и имеющие большое сходство с буквами. Эти буквы изображались на нагруднике первосвященника, состоявшем из двенадцати камней, и каждый камень носил свое имя. Камни были шестигранные. Первосвященник, приближаясь к скинии, снимал нагрудник и, молясь с закрытыми глазами, держал его в руках, и затем клал, как попало, в золотую скрижаль, в середину священного ковчега, между херубами или сфинксами, имеющими бычье тело и орлиные крылья. Два сфинкса, служившие застежками для цепи нагрудника, обозначали: правый – Геркулаха или милосердие, а левый – Гебурака – суровость или: "да и нет". Фигуры сфинксов отражались в той или другой грани драгоценных камней, и по значению названий букв или цифр, иссеченных на различных гранях, получавших отражения, читали будущее, которое изменялось в Гебурахе или Геркулахе, смотря по месту расположения сфинксов. Отсюда возник смысл значения таинственности и подал повод к приданию буквам или знакам таинственного значения в отношении к трем мирам: божественному, вещественному и умственному. Две буквы азбуки были, следовательно, всегда заняты сфинксами нагрудника, а остальные 22 буквы образовали кабалистику, и получили свои названия и значения.