Круглый рабочий стол Лорда из полированного черного дерева был завален раскрытыми книгами, записями и чернильными приборами разных мастей. Сам же Лорд восседал в глубоком кресле с высоченной спинкой, из-за которой была видна только седеющая макушка и самые кончики заостренных ушей. Жарко пылал колоссальных размеров камин, и Лорд протягивал к огню руки, потирал их, греясь, ворочался в кресле, отчего оно поскрипывало.
Арикона сделала несколько шагов и остановилась, кашлянув.
– А, девочка моя, – сказал хрипловатым голосом Лорд. – Пришла?
– Мой Лорд желал видеть меня, – ответила она. – У вас будут какие-нибудь поручения ко мне?
Лорд протянул руку в ее сторону и поманил пальцем с наманикюренным ногтем. Она обошла кресло и встала сбоку, осторожно поклонившись.
Огонь камина и мягкий свет свечей падал на смуглое лицо Лорда, еще больше темня его лик, и глубже казались складки у рта, уголков глаз и над бровями. Однако он все еще сохранял былую красоту свою, прибавив к прекрасному облику еще и вековую мудрость. Правильные черты, большие миндалевидные глаза, чувственный рот и немного тяжеловатый подбородок, широкие скулы бойца, греческий нос… Низвергнутый тем, кто его создал, он почти разучился улыбаться, а потому губы его обычно были напряжены и плотно сжаты.
Коротко стриженые волосы со щедрым вкраплением благородной седины необычайно шли ему. Вот только отросшая жесткая щетина на щеках сводила на нет все благородство облика сатаны.
Закутавшись в теплое одеяло, Лорд повернул лицо к Ариконе, и она опустила взгляд, чтобы не сердить своего повелителя.
– Мой Лорд нездоров? – спросила она, уставившись в пол.
– Ад горит, но согреться в нем невозможно, – ответил Лорд, зябко поеживаясь. – Проклятые сквозняки… Я повелеваю Землей, но не могу справиться со сквозняками в собственном доме. Кажется, я немного простыл. Впрочем, это пустяки. Я хотел перекинуться с тобой парочкой слов.
– Как вам будет угодно.
– Ох, оставь этот тон и манеру придворной дамы, – поморщился Лорд. – Присядь-ка.
Он шевельнул пальцем, и за спиной Ариконы тотчас возникло кресло. Она села на самый краешек, выпрямив спину.
– Сдается мне, многие недовольны твоими подвигами, – сказал Лорд, устремив взгляд в огонь камина. – Мне доложили, что кое-где ты выходишь за рамки возложенных на тебя обязанностей и превышаешь свои полномочия. Так ли это?
– Мой Лорд вправе сердиться на меня за некоторые мои поступки, однако, я не совсем понимаю, в чем именно я виновата.
– Мне доложили, что совсем недавно, пару дней назад, ты нарушила течение судьбы, отобрав у неба некого святого. Точнее – потенциального святого, которым он мог бы стать после своей кончины. Было такое?
Арикона наморщила лоб, перебирая в голове события последних дней.
– Возможно, вы имеете в виду того монаха, мой Лорд, который праведной жизнью, молитвами, покаяниями и проповедями готовил себе дорогу на небо?
Лорд сделал неопределенное движение рукой.
– Если речь идет именно о нем, то могу ли я сказать несколько слов в свою защиту, мой Лорд?
Он подпер рукой подбородок и задумчиво уставился на Арикону.
– Насколько я помню, мой господин, в договоре, который мы с вами заключили, четко оговорены мои права. И там сказано, что сила моя, данная для мести и наказания провинившихся перед вами, мой Лорд, распространяется также на тех, кто насильничает или совершает иные непотребности не только над людьми, но и над животными.
– Разве там был такой пункт? – равнодушно спросил Лорд и покосился на тяжелые изумрудно-зеленые занавески из дорогого бархата, скрывающие окна и мрачный пейзаж за ними. Арикона невольно проследила его взгляд и заметила, как занавеска слегка колыхнулась. За ней кто-то прятался, и Лорд это знал. Судя по выражению его лица, он мысленно о чем-то спросил тайного свидетеля этой беседы, и ответ его удовлетворил.
Он кивнул: продолжай.
– Мой Лорд совершенно прав, указывая мне на случай с добрым монахом. Я никогда не приближалась к нему, так как он не совершал ничего такого, что могло бы привлечь мое внимание. Но неделю назад, мой Лорд, этот благочестивый человек, имеющий за собой только один грех – неумеренность в еде и вине, – набил свое толстое брюхо таким количеством благородного напитка из погребов монастыря, что уснул прямо за столом и во сне упал с кресла, опрокинув еще и канделябр с зажженными свечами… Мне продолжать? – спросила она, увидев, что Лорд опять смотрит на занавеску.
Он прикрыл глаза.
– Свечи, мой Лорд, упали, разумеется, на ковры, начался пожар, и огонь перекинулся на все постройки монастыря, чему очень поспособствовал сильный ветер. Запылала и конюшня. Но благочестивый монах, вместо того, чтобы спасти насмерть перепуганных и сгорающих заживо благородных животных, приказал спасать иконы и золотые предметы с алтарей в молельных, а также запасы продовольствия. К его чести сказано будет, что ни один человек не погиб, и все они имели возможность позже опять предаться горячим молитвам перед иконами. Но лошади, мой Лорд… Двадцать прекраснейших животных погибло в жесточайших муках и невероятном страхе только из-за того, что некому было открыть дверь конюшни и денников. Ведь все выносили из огня иконы и образа. Благочестивый монах же, ни минуты не сомневаясь в правильности своих действий, после благополучного завершения всех событий принялся щедро угощаться и возносить благодарные молитвы Отцу за спасение монастыря и добрых монахов.
– И ты взяла на себя роль демона мести за животных?
Арикона почувствовала себя не просто уязвленной, но и несколько оскорбленной. Порозовев, она сжала зубы и с напряжением ответила:
– Мой Лорд, разве не вы дали мне силу и договор? Я мщу за людей, но и за животных в мире земном заступиться некому. Именно поэтому в договор был включен такой пункт.
Лорд едва заметно усмехнулся и щеки Ариконы запылал еще ярче. Мускулы на руках вздыбились железными шарами.
– Ты обрекла его на сильные муки, девочка, – сказал вполголоса Лорд, но, как показалось Ариконе, не осуждающе. Он просто констатировал факты. – Сгорая от внутреннего огня и зная, что стало причиной этого огня, он в предсмертной агонии проклял всех – и тебя, и меня, и Отца своего, и всех живых и мертвых. Таких страшных проклятий даже мне удавалось слышать не часто. Святость его ангелам, по законам неба и земли, пришлось аннулировать, и сей благородный муж был свергнут с облаков в нашу скорбную обитель, чему лично он сам чрезвычайно удивился.
– Это вас расстроило, мой Лорд?
– Нет, ничуть. Мне даже приятно, что наконец-то у меня будет с кем поболтать о законах божьих. В аду тесно стало от грешников – посредственных и никчемных. А тут – … – Лорд развел руками как бы подчеркивая величину сущности монаха, – почти готовый святой. Жаль, что когда-нибудь мне все же придется отдать его на небо – когда он искупит свой грех произнесенных проклятий.
– Отдать? – Арикона чуть не вскрикнула.
– Да, и ты должна это знать. Тут я бессилен что-либо сделать.
Арикона опустила голову, поскрипывая зубами.
– Ну-ну, – произнес Лорд ободряюще. – Увы, никто не всесилен, и даже я не могу удерживать душу в своем царстве вечно. Иначе нарушится порядок равновесия. Понимаешь?
– Как скажете, – ответила Арикона, не поднимая глаз. На щеках ее продолжал гореть гневный румянец.
Несколько бесконечных секунд Лорд молчал, кутаясь в одеяло и глядя в огонь. Арикона не знала, просить ли ей разрешение уйти, или повелитель намерен сказать ей еще что-нибудь. Она собралась было спросить его, но тут Лорд опять же вполголоса сказал, не поворачивая к ней лица и словно бы говоря в пустоту:
– Скорбен мир, в котором нет ни малейшей надежды на справедливость… Ах, справедливость, справедливость… Кому должна она принадлежать? Людям или богам? Кто должен корректировать понятие справедливости и определять – быть ей или не быть?
Арикона не сразу сообразила, что Лорд ждет от нее если не ответа, то хотя бы кивка в знак согласия с его сомнениями. Она поерзала на краешке кресла, испытывая некоторое чувство досады на себя и на этот разговор, и вдруг поняла, что ощущает на своей спине чужой взгляд из-за занавески – страшный взгляд, опасный, жаркий и одновременно безжалостно холодный, как огонь адских костров. Невидимый взгляд этот проскреб по ее коже десятками бритв, оставив кровавые следы и потеки голубого льда. Арикона знала, кто может так смотреть на нее, не скрывая чудовищной ненависти. Впрочем, страха она не испытывала.
– В целом я доволен твоей работой, девочка, – сказал Лорд, поворачиваясь к ней всем телом, и почесывая длинным ногтем мизинца щетинистый подбородок. – Что там случилось с орденом Везельвула?
Вот в чем дело, подумала Арикона.
– А что с ним случилось? – простодушно спросила она, выдерживая пристальный взгляд.
– Разве ничего?
– Последняя наша встреча, мой Лорд, несколько изменила отношение братьев ордена к служению своему божеству, но в целом все осталось по-прежнему.
– Меня же информировали, что братья ордена по непонятной всем причине вдруг стали безумны. Безумие ходит за ними по пятам, медленно убивает их, и даже мое слово не в состоянии помочь им.
– Печать изгнания, мой Лорд, не подчиняется никому. Ее можно ослабить искуплением.
– По-моему, ты забываешься, – Лорд только слегка повысил голос, но пламя свечей тотчас отреагировало на всплеск энергии тревожным подмигиванием. Огонь в камине угрожающе загудел. – Печать изгнание – не розги, и не кинжал. Знай меру.
– В вашей власти было наделить меня силой печати, – твердо ответила Арикона, но дрожь взволнованного голоса так и прорывалась наружу. – В вашей власти и отобрать ее у меня, если я виновата в чем-то. Правила, установленные вами и вашими генералами, нарушать не позволено никому. Вы дали мне власть следить за тем, чтобы правила эти не нарушались. Вы дали мне разрешение применять проклятие печати для того, чтобы наказывать отступников. Что сделала я не так? В чем отступила от ваших законов и пунктов нашего договора, скрепленного кровью?…