Посередине нашего импровизированного шалаша высилась фигура, которая с уровня земли показалась мне просто гигантской. Размеры её впечатляли, и когда я, пошатываясь, встала на ноги. Она была ростом, наверно, не ниже моего отца, но при этом ещё и чудовищной толщины. С перепугу я не сразу определила, мужчина передо мной или женщина. Сбивал с толку голос – резкий, низкий, громыхающий на весь Лес, одежда из широченных шаровар, собранных в мелкие складки, на которые пошло не менее рулона ткани, и полудюжины кофт, напяленных одна на другую. Похожую на тыкву голову венчал здоровенный тюрбан из золотистой парчи. Из-под тюрбана выглядывала тонюсенькая косичка, завязанная пышным бантом. Вокруг этого идола как ошпаренный бегал Моник в сопровождении пяти-шести разряженных девиц и, как ни странно, Лота. На одеяле перед ними важно восседала Ирасмэль. Неподалёку вытянулись застывшие фигуры солдат в форме гвардейцев Гары.
– Эй, – хмуро бросила я. – Что происходит?
– Арин, – Орри появился из-за моей спины, словно материализовавшись из воздуха, – позволь познакомить: Потати́ша, старшая фрейлина Ирасмэль. Они отыскали нас четверть часа назад.
Ага, значит, я умудрилась четверть часа спать под душераздирающие вопли этой… Леший, как её там… Потатиши. Я задрала голову, так, что хрустнули шейные позвонки, и скрепя сердце собралась вежливо поздороваться. Великанша опередила меня, в порыве радости заключив в объятия – с такой силой, что чуть не раздавила пополам, – и нагнула ко мне широкое гладкое лицо, расплывающееся в улыбке. Её огромные глаза лучились искренним счастьем – глаза, меняющие цвет: жёлтые, золотые, карие, опять золотые, словно закатное солнце.
– Здравствуй, милая, – пророкотала она, прижимая меня к груди, к вороху застёжек и пуговиц, и я, уже забыв, что злилась на неё, ответила:
– Очень приятно, Потатиша.
Она ласково потрепала меня по плечу (мне показалось, что плечо будет болеть неделю) и вновь занялась «своим сокровищем», а именно – подхватила Ирасмэль на руки, усадила её в седло вороного, лёгким жестом угомонила стайку девиц и сделала знак гвардии приготовиться. Затем семимильными шагами вернулась ко мне, склонилась и совершила невозможное: прошептала еле слышно, так, что, уверена, никто другой, пусть даже в шаге от нас, не мог различить слов:
– Лорд Грен слышал вчера, что наследник Дирина объявлен пропавшим без вести. Поговаривают, что у него с отцом вышла размолвка. Так вот, Дирин во всеуслышание объявил: если Одри-ир-Рии явится обратно, то будет немедленно прощён. И ему не придётся ночевать в Лесу, пусть даже в компании преданных друзей и юного мага.
– Я не юная, – только и смогла выдавить я вполголоса. – И вообще, открыто объявиться в Эрлинге для него небезопасно. Кроме Дирина там полно всяких… жаждущих трона.
Она нежно погладила меня по щеке пальцем, напоминающим сосиску:
– С тобой ему ничего не грозит. Я полчаса распутывала твои заклятия и прошла через них только потому, что ты спала, Арин. Веди его в Эрлинг, маг. Дирин в отчаянии. Он любит сына, что бы о нём ни говорили.
Я вздохнула. Потатиша, или, правильнее, Потáйр-ат-Ди́ша, недаром звалась Чующей истину.
– Мы и так идём туда, Чующая.
Она хихикнула.
– Ну, счастливого пути, Читающая!
Проводив её взглядом в тот момент, когда она взбиралась на тяжеловоза, проседающего под неимоверным грузом, я подождала, пока последний силуэт не скроется из виду. Затем отыскала глазами Орри. Итлунг смотрел на меня с нескрываемым благоговением, от которого становилось неуютно.
– О чём это вы шептались? – подозрительно спросил меня Рэй.
Он, в отличие от меня, не терял время на беседу и потому успел умыться и привести в порядок одежду. Я раздражённо повела плечами и направилась к реке. Но отделаться от Стража было не так-то просто, я начинала это понимать. Он пошёл за мной след в след, дыша в затылок, отчего моё раздражение только увеличилось. На полпути я, резко повернувшись, собралась высказать всё, что думаю по этому поводу, но открывшаяся мне картина буквально пригвоздила меня к месту. За Рэем совершенно бесшумно ступал мирцри, чья лобастая голова чуть ли не касалась его затылка. Забыв об умении говорить, я жестом указала Стражу на нечто за его спиной. Ответом мне служил недоумённый взгляд. Я повторила попытку заставить его оглянуться. Мирцри наблюдал за моей пантомимой с нескрываемым интересом, даже с любопытством. Рэй хмуро повернулся – и застыл, как незадолго до него я. Немая сцена длилась секунду. Мирцри подошёл к нам вплотную, склонился над Стражем, заглянул мне в лицо, шумно вздохнул…
…Девушка с искажённым злобой и страхом лицом рвёт свитки в клочья, поминутно оглядываясь на дверь. Ночь за окном светлеет, времени остаётся всё меньше. Она яростно набрасывается на бумагу, отрывает длинные полосы, кидает в огонь, ненасытно пожирающий новые клочья. В спешке не замечает, что её холёные белые руки изрезаны в кровь. Сваленная на столе беспорядочная груда бумаг словно не уменьшается. За дверью слышаться шаги, голоса. Выругавшись, она хватает охапку и пихает в огонь, ещё и ещё. Стук в дверь становится всё громче. Движения девушки – лихорадочнее и беспорядочнее. Наконец, стол пустеет. Она удовлетворённо смотрит, как пламя пожирает буквы на бумаге, как то, что минуту назад было таким грозным, становится золотым, алым, потом чёрным и рассыпается серым пеплом. Всё, кроме одного свитка, откатившегося в спешке в тёмный угол комнаты и упавшего в глубокую щель между половицами. Незамеченного ею, потому что она уже отпирает дверь и в бешенстве с руганью набрасывается на людей, столпившихся за ней. Те, возбуждённые и напуганные, пришли за ней. Они боятся её и одновременно настроены выдержать её гнев – только бы она последовала за ними, туда, где требуется её помощь. После долгих пререканий они удаляются – все вместе. Свиток лежит в пыльной щели под сундуком на ножках. Буквы на нём выведены тонким пером, с лёгким наклоном аккуратным почерком образованного человека.
Милая Инáра, пишу тебе с нежданно подвернувшейся оказией. По пути на Поту мы встретили торговца по имени Лигоки́н, известного тебе ещё по нашему Веркуйéнгу. Наш благородный имáг Ролшáй посылал его вперёд основных наших отрядов. С присущей доблестному старцу подозрительностью он отправил Лигокина первым за Рионом, и теперь отважный торговец возвращается на Олдрэ́йн за своей семьёй. Как и обещал Рион, мир этот оказался прекрасным и бескрайним, а существа, о которых он предупреждал, – довольно добродушными и приветливыми. У них есть одно досадное отличие – они в большинстве своём удивительно уродливы, хотя и среди них изредка встречаются образцы, близкие к нашему облику. Также странно то, что прожившие всего шестьдесят – семьдесят лет выглядят словно дряхлые старцы и страдают всеми недугами, присущими преклонному возрасту. Впрочем, моя дорогая Инара, к ним быстро привыкаешь, даже к их грубоватым манерам и непривлекательному виду, к тому же они приняли нас, уставших после долгой дороги, со всей сердечностью и непосредственностью, разместили в своих домах и охотно указали все места, свободные от их поселений. Так что и в этом Рион оказался прав: существа, населяющие Авендум, повели себя как наши друзья, тем более что сами не так давно осваивали эти земли…
Я очнулась от того, что меня энергично трясли за плечо. Потребовалось некоторое время, чтобы понять – трясёт меня Лота, в ужасе умоляя очнуться. Вздрогнув, я обнаружила, что рядом подобным действиям подвергается Рэй, с той лишь разницей, что его тормошит Орри. Вид у итлунга был растерянный донельзя, поскольку Страж приходить в себя никак не хотел. Отведя руки Лоты в сторону, я окликнула Орри. Тот вздрогнул и повернулся.
– У будущего лорда должна быть натренированная память. Ты говорил, что Свиток – это письмо мужа к жене. Как имя этой женщины? – точно в бреду потребовала я.
Орри воззрился на меня, будто я спросила нечто вовсе несусветное. Лота широко распахнула глаза и приоткрыла рот.
– Имя! – гаркнула я на весь Лес. – Её имя, Одри!
– Инара, – выдохнул он. – Почему ты спрашиваешь, Арин?
Инара. Простонав, я прислонилась щекой к грондери. Не сон. Леший, не сон! Если даже девушка, в спешке уничтожающая свитки, и была плодом моей больной фантазии, то имя давно упокоившейся жены итлунга, одним из первых переселившегося на Авендум, я не смогла бы ни придумать, ни угадать. За миг до своего видения я не знала его. Теперь словно видела её – немолодую, статную, с покатыми плечами и бледной кожей, с золотыми косами, короной уложенными вокруг головы. Я видела её глазами Арлиги́ра – её мужа, что писал ровные строки в гостевой комнате приютившего его дома. Я видела Лигокина – высокого, худощавого, молчаливого, совсем не похожего на торговца, и имага Ролшайя – благообразного старца с мудрым и всепроникающим взглядом. И, самое главное, я видела Риона – человека? Итлунга? Для человека он был слишком возвышенным, лишённым пороков и слабостей. Для итлунга – чересчур прямым, открытым и внешне малопривлекательным. Легенды воспели Лиэйраля как существо сказочной красоты. Рион глазами Арлигира показался мне невзрачным. Обыкновенный парень – до тех пор, пока на тебя не падал взгляд его глаз – прозрачных, как роса, как вода в лесном ручье, как слёзы нежданной радости, текущие невольно.
Я хмуро воззрилась на Рэя, понемногу приходящего в чувство, и пробурчала:
– Только не говори, что ты тоже это видел.
– Что «это», позволь спросить? – мрачно отозвался Страж, крутя головой по сторонам.
– Её, – простонала я. – Девушку, что уничтожила всю память о нашей подлинной истории. А заодно Арлигира, Инару и Риона – персонажей несохранившихся легенд.
– Мирцри я видел, – дёрнул плечом Рэй. – До сих пор по коже мурашки бегают.
– А потом?!
– Потом, такое впечатление, будто мне опять дубиной по затылку врезали.
Орри испуганно побледнел, затем глянул на трясущуюся от страха Лоту и справился с собой, преувеличенно бодро заявив: