12
Увидев свою копию, Поползнев мгновенно протрезвел. Жалкие тридцать-сорок миллилитров коньяка не могли вызвать галлюцинацию. А тем временем поразивший его юноша, видя смятение на лице пожилого мужчины, подбежал к нему: «С вами всё окей?» – Поползнев молчал. «С вами всё в порядке?» – переспросил молодой человек. «Да, конечно, – с трудом пробормотал Поползнев, и, превозмогая волнение, добавил: – Откуда вы?»
– Из Новосибирска, – улыбнулся юноша с лицом молодого Поползнева, – мы студенты Новосибирского университета.
– А где вы родились? – не выдержал Поползнев.
– Я в Норильске, а мой друг Сашка – в Бийске.
– А как вас зовут?
– Меня зовут Илья, а вас?
– А меня – Фёдор Яковлевич… Через пару часов я сойду на берег… Вы надолго в наших местах?
– Ещё с две недели.
– А куда направляетесь?
– На турбазу Бунисяк, там мы пробудем с неделю. Ну, пока, Фёдор Яковлевич! Приятно было познакомиться… До встречи, – добавил Илья, – намеренно прокатив на американский манер букву «р».
Он махнул рукой на прощанье и направился вслед за Сашкой к носовой части судна.
– Илья, а какую школу вы кончали в Норильске? – бросил вдогонку потрясённый Поползнев.
Юноша с лицом молодого Поползнева резко остановился, повернулся к пожилому человеку и, внимательно глядя ему в глаза, ответил:
– Услышите – не поверите. Не норильскую, а заокеанскую. – Увидев недоумение на лице собеседника, добавил: – Обыкновенную чикагскую общеобразовательную школу, так называемый хайскул.
Студенты ушли, а Фёдор Яковлевич всё стоял с раскрытым ртом, не понимая, как могло случиться такое чудо: «Мой сын, мой отпрыск, мой идеальный двойник только что говорил со мной! А ведь я уже давно не надеялся даже услышать о нём, но вот он тут рядом со мною на этом жалком судёнышке, плывущем в глубине необитаемого мира. И главное, он оказался весёлым, умным и энергичным юношей, именно таким, каким я представлял себя в свои двадцать. Подумать только, бросить благополучную Америку и приехать в этот никому не известный холодный и безлюдный предел Северной Азии. А ведь именно здесь ровно двадцать лет назад он увидел свет. Вот чудо так чудо», – заключил свой мысленный монолог Поползнев и припал к горлышку плоской бутылки. На этот раз он пропустил не меньше ста миллилитров, чтобы принять реальность, ушедшую за границы реального, но алкоголь был не властен над его возбуждённым сознанием.
По привычке во всём сомневаться он снова проверил себя. Однако сходилось абсолютно всё: внешность, имя, возраст, официальное место рождения, школа в Чикаго. Сомнений не было: этот Илья и есть самый близкий ему человек, его клон, и он сам его создал. «Выходит, ветреная Фортуна всё-таки не бросила меня, – прошептал Фёдор Яковлевич, – и мне не следует пренебрегать её покровительством… А главное, – почти выкрикнул счастливый отец, – я не имею права терять своего сына!»
Настроив себя на активные действия, Поползнев решительно зашагал вдогонку за студентами.
– Молодой человек, – он подошёл вплотную к Илье, – вы только, ради бога, не удивляйтесь, но мне нужно, мне совершенно необходимо с вами поговорить.
«С чего бы это? – Илья ощутил запах алкоголя, исходящий от пожилого мужчины. Насторожился: – Кто ж знает, чего ожидать от пьяного русского?»
– Я вас слушаю, э-э-э… Фёдор Яковлевич.
– Да вы не беспокойтесь, Илья. Я солидный человек, доктор биологических наук, автор нескольких изобретений. Сегодня я немного выпил – был повод: меня назначили на очень высокую должность. А увидев вас, у меня появился ещё один повод выпить, и этот повод, скажу я вам, куда значительнее, чем повышение по службе.
– Так что же, сударь, вы имеете мне сообщить? – холодно спросил Илья.
«Господи, какая древняя конструкция. Видно, начитался русских романов девятнадцатого века», – мелькнуло у Поползнева.
– Илья, давайте пройдём на корму, там есть уединённая скамейка.
– Давайте, раз вы настаиваете, – вынужденно согласился Илья.
– Илья, я хорошо знал вашего отца. Более того, он был моим самым близким другом, – начал Фёдор Яковлевич свой вымышленный рассказ. – Я учился с Костей в одной учебной группе Ленинградского горного института, а потом мы вместе работали на одном секретном предприятии Норильска. Я узнал вас с первого взгляда, вы просто вылитый Костя. Ваши родители погибли при аварии на шахте, вам было тогда примерно месяц. Потом вас отдали в дом малютки, а оттуда взяли хорошие люди из Томска. К сожалению, я потерял ваш след, когда ваша семья эмигрировала в США. И вот видите, какая встреча. Мне неудобно говорить, но я воспринимаю вас как своего родственника, будто вы мой… племянник. Повторяю, мы были с вашим отцом очень близкими друзьями. После той трагедии на шахте я даже хотел усыновить вас, но был холост, и мне не позволили это сделать.
Илья несколько секунд молчал. Рассказ Фёдора Яковлевича был слишком необычным, и эта необычность настораживала. «Однако ж, как мог этот случайно встреченный человек догадаться, что у меня приёмные родители? Как мог он знать, что до Америки я жил в Томске? А вдруг он сотрудник всезнающей ФСБ, который хочет меня завербовать?» – последняя мысль Илье не понравилась. Она выглядела весьма сомнительной, и к тому же его охватило чувство симпатии к этому странному пожилому человеку. Ведь он, похоже, знал его истинных родителей.
Будто разгадав ход мыслей юноши, Поползнев усмехнулся:
– Боитесь, что я сотрудник Органов безопасности?
– А вдруг да? – нервно хохотнул Илья.
– Когда-то я действительно работал на секретном предприятии, и, знаете, у меня куда больше оснований считать вас, Илья, агентом американской разведки, желающим узнать побольше о моей работе. А что нужно нашим компетентным органам от вас? Вы же чисты как стёклышко. Разве что завербовать на всякий случай, если вдруг вы когда-нибудь будете работать на секретном предприятии США? Но вы же понимаете, что вероятность такого события чрезвычайно мала. К тому же я уверен, что американцы после вашей учёбы в России едва ли допустят вас к государственным секретам.
– Пожалуй, вы убедили меня, – согласился Илья.
Они обменялись адресами электронной почты, и Поползнев убедился, что фамилия юноши, как он и ожидал, – Маковский. А Илья узнал, что фамилия друга его отца – Поползнев.
– Я уверен, мы ещё встретимся, – прошептал Фёдор Яковлевич, с трудом сдерживая слёзы.
Через час речной трамвай вошёл в живописный фьорд на северном берегу озера. Поползнев сошёл на бетонный пирс, миновал фанерный щит с выгоревшей надписью «Запретная зона» и скрылся за чёрной базальтовой скалой.
13
Был у Быстрова душевный приятель – его ровесник Юрий Иванович Бубенцов. Это был умный и постоянно весёлый человек. Любил Юрий Иванович сказануть эдакое, чтобы все слушатели (прежде всего симпатичные слушательницы) дружно попадали бы со своих стульев. Практически каждый день около пяти часов пополудни заходил он в кабинет Быстрова на чай, и приятели весело обсуждали новости страны и своего института. Естественно, чаще всего, они перемывали косточки директора и его окружения, но однажды в орбиту их интересов попал персонаж, даже отдалённо не связанный с институтской администрацией.
Случилось это в начале сентября 2011-го. На очередном чаепитии Юрий Иванович, таинственно улыбаясь, обратился к Быстрову:
– А ты знаешь, Николя, кто сегодня приблизился ко мне после лекции?
– Человек или небожитель? – подстроился Быстров к шутливому тону приятеля.
– Посуди сам. Ко мне подошёл бледный и худосочный юнец, таких в университете тьмы и тьмы, но у этого были прекрасно выглаженные брюки, и пиджак на нём отлично сидел, а самое невероятное – он был при узком голубом галстуке, видом своим подобным ядовитейшей змее из индо-китайских джунглей. «Тысяча чертей!» – вскричала моя возмущённая душа. Ведь даже я – искушённый приверженец строгого дресс-кода – предпочитаю обходиться без этих удушающих душу удавок…
– Так что же было дальше? – оборвал Быстров отвлечение приятеля на второстепенные детали.
– Боже, Николя, как же ты нетерпелив! А дальше было больше – этот тип, назвавшийся Ильёй Маковским, задал мне довольно подленький и каверзный вопросик: дескать, почему я обронил в своей лекции весьма сомнительный, по его мнению, тезис, что среди зоологических видов, обитающих и когда-либо обитавших на Земле, лишь только мы – люди современного типа – обладаем божественным даром речи. Я, естественно, сделал большие глаза, и он пояснил, что, с точки зрения его здравого смысла, области нашего мозга, связанные с речью, слишком хорошо развиты, чтобы возникнуть в ходе лишь одного акта видообразования. Стало быть, решил этот любитель змеевидных галстуков, вид, предшествующий Хомо сапиенс, должен был уже худо-бедно разговаривать. Более того, продолжал тощенький студентик глумиться надо мной, и у того предшествующего нам вида, наверняка, был какой-то свой вид-предтеча, который тоже должен был кое-как калякать или хотя бы цокать, как это принято у бушменов и готтентотов южноафриканских пустынь.
Вот каков этот выскочка, – неожиданно серьёзно подытожил Бубенцов и замолчал, напряжённо глядя в чашку Петри, исполнявшую роль пепельницы. Выдержав театральную паузу, он продолжил: – И вот теперь я не могу отделаться от мысли, что этот странный тип, фактически, никакой не Илья Маковский, а чуть ли не Илья Пророк, ниспосланный Всевышним от самых что ни на есть высших сфер, дабы известить христиан, мусульман и иудеев о скором пришествии дня Суда Господня, ужасного и беспощадного.
Быстров внимательно посмотрел на приятеля.
– Что тебя заставило связать появление Маковского с приближением конца света?
– Интуиция, Николя! Моя божественная интуиция. Иными словами, я и сам не понимаю, как это меня занесло в эдакую даль. Вероятно, моя тонкая душевная организация пришла в смятение при мысли о яйце, поучающем курицу. Согласись, Николя, это смахивает на предзнаменование Суда Господня.