***
Я продолжал с ней говорить. Мне это было нужно. Мне нравилось слышать ее голос у себя в голове. Это было интимно. Это был, мать вашу, секс. Она этого еще не поняла, но в тот момент, когда принцесса Мендемая ответила рабу так, чтоб не услышал никто вокруг, она стала ему равной. Потому что раб не достоин даже ответа вслух. Но я ее заставил. Это был определенный риск, только Лиат все же умная, несмотря на то, что попалась в ловушку. Если бы она обрушила на меня свою ярость, то каждый бы понял, что я только что сделал. Ей бы пришлось меня убить. а она этого не хотела. Ценный воин. Ей нравилось, как я дерусь, и тщеславие затмевало разум. Победа прежде всего, а что ее принес последний конченый ублюдок, не имело никакого значения, пока ее имя орут с трибун и скандируют ее же гладиаторы.
"А разве ты сама не получаешь сейчас наслаждение? Признайся, ты бы хотела, что бы я орал от боли? Или умолял тебя пощадить меня?"
Вздрагивал от очередного удара и смотрел на ее тонкий профиль. Дьявольски красивая сука. Охренительно красивая. Настолько красивая, что ее красота могла бы быть проклятой анестезией. Стискивал зубы сильнее, только бы не застонать, потому что боль становилась невыносимой, переходила за рубеж сорока плетей, когда терпеть становится сложно и практически невозможно. Палач начал растягивать удовольствие, чтобы вымотать меня и заставить начать орать. Но я бы, скорее, откусил себе язык, чем издал хотя бы звук.
***
Взгляд зацепился за сильную руку Эйнстрема, взметнувшуюся вверх, за длинные смуглые пальцы, обхватившие рукоять плетки. Он явно наносил удар за ударом, не жалея, а больше получая удовольствие от процесса. Но проклятый ублюдок предпочитал корчиться в агонии молчания, но не произнести ни звука. А он горел в этой агонии. Я видела это по его глазам. Закрывшись, чтобы не ощутить его боль кожей, но давая себе возможность услышать голос в голове. Испытывая к самой себе злость и непонимание, почему вообще позволяю этому рабу подобное. Но мне хотелось его сломать. Хотелось заставить признать свою никчемность передо мной и мою власть над ним. И в то же время я знала, как только он сломается, я потеряю к нему любой интерес.
Снова смотреть на его лицо, залитое кровью и потом, невольно отмечая, что даже гримаса боли не портит его. Наверняка, он был любимчиком у своих прежних господ. Таких красивых рабов обычно использовали не только как воинов, но и как постельные игрушки. И не только женщины, но и мужчины. Все же ощущение власти вскрывает самые низменные качества личности. Из десятков тысяч обладающих властью не наберется и десяти, использующих ее во благо окружающим. Алчность, жестокость, извращенность. самые страшные качества, присущие тем, кто взирает сверху вниз на народ, на слуг, на рабов.
И почему-то от мысли, что это идеальное тело использовали для сексуальных утех, становилось не по себе. Ломали ли его? Скорее, нет. Скорее, он соглашался добровольно. Но такие, как Арис, навряд ли простят обидчику даже толики унижения.
"Ты слишком высокого о себе мнения, раб, если считаешь, что можешь доставить мне удовольствие…любым способом".
Отвернуться и пройти к своему месту, усаживаясь на своеобразный трон из темного камня. Достала платок и вытерла лицо, не сводя глаз с раба и закрыв от него свое сознание.
***
Я почувствовал ее разочарование. Она уже знала, что я не извинюсь. Ей стало неинтересно. Точнее, Лиат уже понимала исход экзекуции, и это было ее поражение. На коленях стою я, и все же проиграла она, притом дважды. Первый раз, когда не убила за то, что влез в ее мозги, и второй раз сейчас, когда поняла, что не хочет меня убивать. А я чувствовал всплеск похоти и ненависти. И оба чувства естественны для меня уже долгие десятки лет. Я привык к ним, как она привыкла отдавать подобные приказы. И, да, она была права — удовольствия я ей не доставил. Она не получила то, что хотела. Зато она его доставила мне. Несмотря на дичайшую, адскую боль, я испытывал наслаждение, и мой член стоял, как каменный. Я отымел маленькую принцессу ментально именно в ту секунду, когда она больше ни черта не смогла со мной сделать. Грозный воин? Жестокая стерва? Я видел и пожестче и поизвращенней. Может, все остальные и дрожат от звука ее имени, падают ниц к ее ногам, но я понял, что Лиат Руах не так страшна, как мне расписали. В чем подвох, я пока не знал…
На последних ударах прокусил щеки почти насквозь, и изо рта полилась кровь. Она видела. Смотрела мне в глаза, а я ей.
"Ты права — наслаждение получаю сейчас все же я, а не ты, и за это я готов попросить у тебя прощения".
***
Сорок восьмой.
Я должна испытывать негодование за эту наглость, до сих пор не исчезнувшую из его глаз. За вызов, которым светится темно-серый взгляд. Совсем скоро он начнет полыхать языками пламени. И я хочу эту ярость. Пятьдесят второй удар.
Посмотрела на Эйнстрема, кивнув головой и снова переводя взгляд на раба. И уже через секунду улыбнуться, когда он все же зашипел от боли. Плеть с девятью хвостами, на конце которой установлены шипованные шары. Их опускают в специальную кислоту с малой долей хрусталя, долгое время не позволяющей регенерировать коже. Такие раны останутся на его спине, как минимум, на неделю.
Пятьдесят третий удар.
И я невольно вздрагиваю от звука вонзающихся со всей силы в его плоть и кости металлических шипов. Смотреть на его лицо, на дрожащие от напряжения скулы, вздувшиеся на шее вены, которые, казалось, сейчас лопнут. Смотреть, как стекает по бокам его кровь на раскаленную солнцем землю…и чувствовать не такой ожидаемый сейчас триумф, а сжимающую грудь жалость.
Пятьдесят четвертый удар.
Позволить себе осторожно, очень медленно, коснуться его ауры и изумленно выдохнуть. Ему больно. Ему адски больно, но этот упрямец терпит эти муки, не желая показать свою слабость. Продолжая бросать мне вызов, каждый раз, когда вскидывает голову после удара плеткой.
— Лиат, ради всех демонов Ада, достаточно! Ты испортишь мальчику товарный вид.
Умоляющий шепот Тираны заставляет повернуться к ней.
— А у меня на него планы.
— В таком случае пересмотри их. У меня тоже на этого воина планы!
— Лиат Руах решила опробовать самца, наконец? Да, — она кокетливо повела плечиком, глядя на извивающееся от боли тело воина, — перед таким сложно устоять. Поделишься своими планами?
— В подробностях, моя дорогая.
Снова посмотреть на воина и сдержать улыбку, когда я физически ощутила его готовность застонать…мне показалось, что сейчас, вот сейчас я услышу его полный боли стон…но мерзавец прокусил насквозь нижнюю губу клыками, но смолчал. Мысленно напомнить себе, что нельзя восхищаться настолько заносчивыми рабами.
— В моих планах привить этому неотесанному эльфийскому ничтожеству уважение к своей новой Госпоже. Не более того.
Захотелось стереть этот неприкрытый триумф в глазах, заплывших его же кровью…И Эйнстрем чутко уловил мое настроение, вопросительно подняв брови и вскинув кверху ладонь с плеткой. Еле заметно качнуть головой, не позволяя сделать следующий удар. Каким бы дерзким ни был этот ублюдок, он с достоинством выдержал наказание, от которого любой другой упал бы на колени еще в самом начале и слезно скулил бы о пощаде.
Последний взгляд на раба, обессиленно висевшего на цепях, но до последнего продолжавшего смотреть с вызовом в мою сторону, и я поднялась со своего места и оглядела шеренгу из воинов, полукругом оцепивших место представления.
Всего несколько мгновений, чтобы пробежаться по лицам новичков и с неким сожалением увидеть на них животный ужас и смирение.
— Воины, — мельком разглядывая хорошо знакомые лица своих преданных солдат, стоявших в этом строю далеко не из-за клейма, выбитого на их плечах, — мои преданные воины…Вам всем известно, почему этот боец, принесший победу своей Госпоже, удостоился сегодня такой участи. Участи, которая ждет каждого за драку. За порчу имущества своей Госпожи. Какими бы благами вас здесь ни наделяли…какие бы почести ни возносили вам за победы…каких бы женщин вам ни подкладывали в постель за них…Никто из вас не смеет покуситься на то, что принадлежит мне. Ваши победы. Ваш триумф. Ваша преданность. Ваше здоровье. Ваша жизнь. Но сегодня вы стали свидетелями не просто наказания оступившегося раба, — указать движением руки на Ариса, которого сорвали с цепей так, что он обессиленно упал на колени, и тут же вскинул голову вверх, глядя все с той же ненавистью на меня и опираясь на явно затекшие ладони, пытаясь встать на ноги, — не просто узнали, что ожидает вас в случае предательства или неуважения, оказанного своей госпоже, но и увидели пример самой настоящей стойкости, которой только может похвастаться настоящий воин.
Повернуться к истерзанному инкубу, пошатывавшемуся и уже поднявшемуся с одного колена. Медленно хлопнуть в ладони, дождавшись, когда мои солдаты повторят за мной это движение и, не глядя больше на Ариса, направиться в здание цитадели.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Арис. Лиат
Пришел в себя не сразу, спустя несколько дней после окончания казни. Мне вкололи какую-то дрянь, от которой регенерирует кожа, но с цепей не сняли. Распяли голого в клетке на железном щите со специально вбитыми в стену кольцами для цепей. Наказанных рабов держали в подвале в сырых темницах, как диких зверей. Но сейчас я здесь был один и свежего запаха демонической крови не чуял. Значит, других узников уже либо казнили, либо их здесь давно не было. Но в это трудно поверить. У моих бывших хозяев клетки ломились от наказанных рабов, стонущих от ран и подыхающих с голоду, а иногда и гниющих заживо. Впрочем, Лиат могла быть экономной и убивать виноватых сразу же. Кровь для гладиаторов обходилась довольно дорого. Нас не прокормишь смертными. Поэтому у многих хозяев рабы-демоны умирали в жутких мучениях. Когда-то и я гнил с голоду, разлагался живьем, потому что мои клетки начали пожирать сами себя. Так устроена наша раса. Бессмертие в нашем мире весьма и весьма условно. Просто нужно знать, КАК убивать.