— Хм…, — я даже представила, как она сейчас нахмурилась, — а с каким лицом мы заходили в твою комнату, Лиат.
Пожимаю плечами, вспоминая.
— Не знаю. Возможно, с восхищением? Мне казалось, это был какой-то восторг. Только я никогда не могла понять, почему. Чему вы так восхищались?
— Тому, что с каждым днем наша девочка становилась взрослее. Красивее. Мы испытываем это чувство каждый раз после долгой разлуки, Лиат. Просто ты уже не замечаешь его, девочка моя.
Мама пригибается, обнимая меня теплом своих рук, и я расслабляюсь, замолчав. Мы можем сидеть вот так долго. Иногда кажется, что часами. Такие редкие сейчас встречи. А раньше это было нашим ритуалом — мама обязательно расчесывала меня перед сном, и мы подолгу разговаривали. Или же напряженно молчали, если отец в это время был в очередном походе. Но не изменяли своей традиции никогда.
— Я скучала, маааам, — как же хорошо иметь возможность сказать ей это вот так просто. Сказать и почувствовать, как сжала меня своими ладонями. Поворачиваю голову к ней, любуясь нежностью, плещущейся в ее глазах, — мне так не хватает тебя и папы.
Она кивает головой, соглашаясь, молча говоря о том, что ей тоже не хватает наших долгих разговоров, наших поездок на лошадях…просто нас. Вместе и каждый день.
Все же по-настоящему понимаешь, насколько много значат родители, когда теряешь возможность видеться с ними постоянно. Странная штука разлука: любовь к мужчине является испытанием для нее, она сжимается, с каждым днем становясь все меньше, все легче, все эфемернее. Даже если поначалу ты сопротивляешься этому эффекту. Но со временем начинаешь привыкать находиться без него. Сначала несколько часов, потом целый день, недели и, наконец, понимаешь, что теперь он в твоей жизни становится лишним.
С родителями…с родителями механизм работает в обратном порядке. Ты наслаждаешься своеобразной свободой первые часы, переходящие в такие же беззаботные дни, но уже через неделю-две ты понимаешь, что давишься этой свободой, максимум через месяц тебя от нее тошнит и кажется, что, если прямо сейчас ты не услышишь голос отца или матери, ты сломаешься. Через несколько месяцев ты уже сломан. Без их успокаивающих прикосновений, без всепрощающих поцелуев ты чувствуешь себя неполным. Нет, даже пустым, ненастоящим. Тебе нужна своеобразная подзарядка. На день, на два, на неделю. Наполнить пустоту внутри себя их абсолютной и безусловной любовью, отдав им ту волну собственной, которая бурлила в тебе все это время.
И сейчас я обнимала мать, вдыхая запах ее волос, молча благодаря за то, что приехала. Словно почувствовала, что нужна мне. Нужен кто-то настоящий, любящий…свой в этой клетке пафоса, лжи и жестокости. Кто-то, с кем можно быть собой, не думая о том, что посчитают слабой.
Мама приехала всего на день, она направлялась в Огнемай, но сделала большой крюк, чтобы увидеться со мной. Уже вечером она уедет.
— Все равно это несправедливо, что даже у Астарота серебряные волосы, а у меня черные.
Снова тихий смех, и влажное прикосновение губ к моей щеке. Мама отстраняется, вздернув бровь и придирчиво рассматривая мое лицо.
— Когда я носила тебя, я молила Господа, чтобы ты была похожа на своего отца, Лиат. Между нами говоря, я полюбила его именно из-за этих шикарных волос.
Я закатила глаза.
— Ну да, конечно.
Вдруг она усмехнулась, прикрывая ладонью губы.
— Что?
— Представила Аша с белыми волосами. Только подумай, грозный правитель Мендемая Аш — блондин.
Зажмурилась, вызывая образ отца в голове, и тут же прыснула со смеху.
— Фуууу…это не демон, это эльф какой-то.
— Ему бы остроконечные уши…
— И похудеть килограмм на сто…
Мы одновременно захохотали.
— Ужас…Это же преступление против власти Лиат! Как ты смеешь издеваться над великим правителем?!
— Хуже, дорогая правительница — над собственным отцом.
В дверь робко постучались, и после моего ответа в спальню, ступая маленькими шажками, вошла невысокая худая девочка. Она склонила голову в поклоне, приветствуя свою королеву, и, дрожащими руками поставив поднос с фруктами и напитками на столик, вышла из комнаты.
Мама обернулась ко мне, удивленно приподняв бровь.
— Почему твоя прислуга боится тебя, дочь?
Я подмигнула ей, усаживаясь на стул с высокой спинкой и взяв со стола бокал с соком.
— Это не страх, мам. Это уважение и благоговение перед самой великой женщиной в Мендемае, — протянула ей сок, — перед тобой.
Теперь уже закатывает глаза мама, вызывая мою усмешку.
Пока она отпивала из бокала, я смотрела на изящную тонкую руку с длинными пальцами и аккуратными ногтями. Руку, принесшую смерть десяткам, сотням воинов. И одинаково умевшую дарить любовь. Сколько раз я видела, как зарываются эти пальцы в густые, черные, словно ночь, волосы моего отца. Спрятавшись в кустах в саду, разбитом во дворе нашего замка, я слушала мелодичный смех матери, сидевшей на коленях своего мужа у которого ниже колен вместо ног сплав хрусталя и титана, и любовавшейся его лицом с таким светом в глазах, словно он был для нее всем.
Неожиданно перед глазами другие волосы…более короткие…и такое реальное ощущение их мягкости под своими руками. И по позвоночнику мелким ознобом такая привычная при мыслях о НЁМ злость. Чеееерт…
— Кстати об эльфах…
— Разве об эльфах бывает кстати, мам?
Мама поджимает губы, зная, какую реакцию я дам, более того, я знаю, что она поддерживает меня в ней. Но не может позволить себе не сказать следующего.
— Балмест снова связывался с твоим отцом. И он продолжает настаивать на объединении наших семей.
— Точнее, моем с его племянником, так?
— Так.
Я встала и подошла к окну, глядя на тонкую полоску горизонта, за который медленно опускалось солнце.
— До сих пор ты ни разу не сказала своего мнения об этом, мама.
Она молчит, и я догадываюсь, о чем она думает. В большинстве случаев я все равно поступала так, как считала нужным. Именно поэтому мама и называла меня истинной дочерью Аша Абигора. Не за внешность, а за его характер. Впрочем, меня называли так все. Кто-то со злостью, так, будто это было недостатком. Кто-то со страхом. Кто-то с плохо скрываемой завистью. Она же — всегда с любовью и гордостью. Ну если не считать того дня, когда я решила переехать в Арказар и взять управление им в свои руки.
Тогда впервые я увидела, как ссорятся мои родители. Странно, мне всегда казалось, что против будет именно папа. Как мужчина, выросший в абсолютно патриархальном мире, в котором отношение к женщинам навряд ли было лучше, чем к лошадям. Как отец, маниакально оберегавший своего ребенка. Как правитель, не привыкший к отказу…
Но я слышала, стоя на носочках за дверью родительской спальни, их разговор и впервые поняла, что нет ничего сильнее материнского страха потерять своего ребенка. Страха отпустить его туда, где ты не сможешь оградить его от беды. Любой. Особенно если она уже знала горечь этой потери. И я слышала, как звенел этот страх в голосе Шели, как переливался он нотками дрожи, когда она говорила своему мужу, что не позволит никому отнять у нее еще одного ребенка. Что если он не сможет гарантировать моей безопасности, она встанет на пути Астарота, и мне придется либо задавить ее, либо спуститься с проклятого коня и вернуться домой.
И я уступила тогда. Отец назначил временного управляющего городом на долгие двенадцать месяцев. Пока мать сама не вошла в мою комнату, шелестя подолом длинного нежно-голубого платья в пол, и, сев на кровать, не сказала, что некоторых птиц нельзя держать в неволе. Сначала у них пропадает желание петь, затем голос, желание есть, и, в конце концов, вкус к самой жизни. Она сказала, что устала смотреть на призрак меня самой и, взяв слово приезжать домой минимум раз в месяц, благословила мой отъезд.
Мама продолжает молчать, и я оборачиваюсь к ней, чувствуя, как снова изнутри поднимается нежность.
— Этот союз…он может прекратить многолетнюю войну. Может стать жирной точкой в кровопролитии, забирающем жизни у лучших представителей нашей расы.
Я закрываю глаза, слушая ее голос. Конечно, она права. Нельзя находиться у власти и при этом быть эгоистичной тварью. Ошибаются те, кто думает иначе.
— Он может стать основой не просто дружбы между нашими видами, но и возможностью создания мощного в будущем государства. Во главу которого когда-нибудь встанет твое дитя.
Мама медленно встала и подошла ко мне, склонив голову набок и окидывая ласковым взглядом.
— Но я скажу тебе, что ты не должна соглашаться на этот союз ни за что. Ни за какие блага, сулимые эльфами. Ни за мираж безоблачного будущего, маячащий перед глазами.
Она притягивает меня к себе.
Больше книг на сайте — Knigolub.net
— Все это не стоит счастья моей дочери. А ты никогда не будешь счастлива с мужчиной, которого не любишь. С мужчиной, при мысли о котором не ощущаешь тысячи мурашек, пробегающих по коже, о котором видишь сны, из коих не хочется возвращаться в реальность. Моя девочка…ты можешь встретиться с эльфом, чтобы проверить: вдруг именно он окажется тем самым…твоим. Но я запрещаю тебе…как твоя мать и как любимая и в то же время любящая женщина, запрещаю тебе идти против своего сердца. Ради чего бы то ни было.
Я уткнулась в ее шею, чтобы не возразить, чтобы не сказать, что мурашки…они не всегда появляются от мыслей о любимом. Они живут в своей реальности, появляясь только как реакция на одного…не самого достойного. Что иногда сны ничего не значат. Не могут значит, ведь так? Только не сны о НЁМ, так похожие на кошмары. Потому что я всегда просыпалась «ДО». Просыпалась и посылала мысленные проклятия этому…этому засранцу, из-за которого мои ночи стали непрекращающейся вереницей сражений с самой собой, со своим телом и воображением. Оно, проклятое, вообще бросило белый флаг к ногам этого наглеца, продолжая изводить такими картинами, что сбивалось с ритма сердца и пересыхало в горле.