— Иди на обед.
Отпустила его, делая глубокий вдох и заходя в полутемное помещение, где на низкой широкой скамье, устланной ветошью, лежал инкуб.
Остановилась в дверях, не решаясь войти и глядя, как тяжело поднимается его грудь. Медленно опускается, и при каждом вздохе мужчина кривится так, будто даже дыхание причиняет ему страшную боль.
Подошла тихо и опустилась на колени перед скамьей. Пальцы закололо от желания коснуться его бледного лица, глаз, обеспокоенно мечущихся под веками, будто он видит какой-то сон. Затаила дыхание, прислушиваясь к его эмоциям, едва не задохнувшись от волны боли, которая кружилась в нем, витала лихими ветрами, заставляя мужчину то стискивать кулаки, то материться еле слышно, не размыкая губ.
Положила ладонь прямо под ранением, туда, где сконцентрировалась вся его агония, пустившая жирные извивающиеся щупальца по всему сильному телу. Такой я видела его боль, зарыв глаза. Объемной, склизкой, липкой, похожей на безглазого монстра из кошмаров.
Медленно и осторожно раскрываться, представляя, как перетекает она оттуда черной с вкраплениями бордового энергией, плотной волной мрачного света в мои пальцы, поднимаясь вверх по ним, к запястью, к локтю, чтобы ударить всей своей массой прямо в центр грудной клетки. Зажмурилась, впиваясь когтями в деревянную поверхность его лежанки и позволяя поглотить себя ей, прислушиваясь к дыханию инкуба, которое, показалось, стало гораздо легче.
***
Она стихла, эта тварь, выгрызающая мне внутренности. Отпустила свои когти-лезвия из моего тела, и от облегчения пот потек по вискам, а тяжелые веки дрогнули в попытке раскрыться. Какое-то время я давал себе прислушаться к ощущению свободы. Это была именно свобода, когда я мог дышать полной грудью и ощущать, как быстро в мое тело возвращается сила, которую отнимала изматывающая агония… Но открывать глаза не хотелось…потому что я ощущал рядом ядовитый запах моей огненной сестренки. Он обволакивал меня со всех сторон, давая бреду стать намного реальней, и я понимаю, что готов валяться здесь грудой мяса еще сутки, лишь бы бредить ею так явно. Без войны и без ненависти, к которой так привык.
Но помимо запаха я начал ощущать и присутствие, и прикосновение горячей ладони к груди…слишком явственно. Слишком отчетливо. И я распахнул глаза, чтобы со свистом втянуть воздух, встретившись с ее взглядом. Наверное, когда хрусталь распорол мне грудину, это не было столь неожиданным, как осознание, что она действительно рядом.
Стоит на коленях у моего лежака, прижимает руку к моей ране и смотрит на меня…дьявол…разве она должна так на меня смотреть? Разве она УМЕЕТ? А в ответ тонкие огненные паутины трепещут в темно-карих глазах, завиваются в спирали и вспыхивают взрывами в черных зрачках. И это выражение отчаянной решимости и страдания. Из-за меня? Эта надменная гордячка, которой я принадлежу целиком и полностью, спустилась ко мне в барак и стоит на коленях у моего лежака? Она периодически вздрагивала, хмуря тонкие брови и тяжело дыша, словно от напряжения.
Пока я не понял, что здесь сейчас происходит — она забирает мою боль. Вот почему когтистая алчная тварь разжала свои лапы на моей груди. Вот эта маленькая хрупкая девочка с огромными глазами и тонкими руками вливала в себя поток моей агонии и мужественно терпела ее, покрываясь каплями пота. А потом словно плетью по дрожащим нервам — она пришла ко мне и стоит передо мной на коленях. Сама пришла. Не как хозяйка. Ради меня пришла.
Я резко схватил Лиат за запястье и оторвал ее руку от своей груди, а потом резко наклонил за затылок к своим губам, обескураженный, не почувствовав сопротивления.
— Поцелуй меня, принцесса Мендемая, самая лучшая анестезия — это твои губы на моих губах. И хватит забирать то, что принадлежит мне.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Арис. Лиат
Сначала его взгляд, ошарашенный, удивленный…живой. Взгляд, от которого внутри вспыхнула какая-то сумасшедшая радость, на мгновение приглушившая адскую боль, разрывавшую изнутри под ребрами. А потом она вдруг исчезала, будто ее вырвали из меня с мясом, и Арис резко притянул меня к себе. Словно завороженная, смотреть на его шевелящиеся губы, слушая тихий голос и чувствуя, как обжигают запястье его пальцы.
Не смогла сдержать улыбку облегчения, наклоняясь к нему и ощущая, как его приказ, а этот чертов инкуб, кажется, не умел разговаривать по-другому…как его приказ вспарывает вены, наполняя их таким привычным с ним ядом. Ядом предвкушения. Ядом желания следовать за ним. Нет. К нему.
Языком по его губам, закрывая глаза от удовольствия, пальцами свободной руки очерчивая линию его скул. Вздрогнуть, когда вкус его поцелуя вспыхнул внутри эйфорией.
— А ты хочешь анестезию, инкуб?
Чувствуя его напряжение. Смотрит сосредоточенно, словно ожидает дальнейших действий. Пока волна боли не исказила его черты.
И снова в его губы, застонав и углубляя поцелуй, проникая в его рот языком, чтобы сплестись с ним воедино, отдавая свое дыхание.
Пальцами вниз, к его ране, вытягивая из нее потоки боли, не полностью, но облегчая ее.
— Хочу разделить ее с тобой, — отстранившись, чтобы задохнуться, увидев темные языки пламени, поглотившие его взгляд
***
Меня пронизало адской дрожью от понимания, что я не ошибся — она, действительно, пришла ко мне. Не как хозяйка, не как принцесса этого пекла, а просто как женщина. И она в этот момент была больше, чем женщина, для меня. От вкуса ее губ в мозгах взорвался адреналин, не просто заглушая боль, а пожирая ее языками совсем иного пламени. Целует меня. Опять сама. Неумело, но со всей страстью, которую я ощущаю каждой порой своего тела, каждой наэлектризованной молекулой в этом закипающем кислороде. И нет ничего охренительней понимания, что никто не целовал. Никто никогда не касался этих надменных губ, кривящихся в саркастической усмешке, а теперь распахнутых для вторжения моего языка. Чертов лекарь был прав: это не просто анестезия, взрыв наркотика в венах прямой инъекцией в сердце.
Ощутил, как потянула ладонью боль, и сильнее сжал ее затылок, отрываясь от сочного рта и сатанея от тех слов, что она прошептала. Искренних. Мать вашу, я точно знал, что искренних. Мое призвание — распространять ложь и так же остро чувствовать ее от других, а здесь самая кристальная искренность. Привстал на лежаке, подхватывая ее под руки и поднимая к себе, на колени, так, что стройные сильные ноги оказались по обе стороны от моих бедер. Сильно сжал за талию, глядя в глаза и ощущая, как болезненно прострелило возбуждением в паху и дернулся член, распрямляясь и наливаясь кровью.
Перед глазами ее вздымающаяся и опадающая грудь, прикрытая тонкой материей и выпирающая над кожаным корсетом с грубой шнуровкой. Ноздри затрепетали от предвкушения. Я хотел увидеть ее грудь прямо сейчас. Сдернул материю вниз, обнажая два полушария с мгновенно затвердевшими сосками, и судорожно сглотнул, глядя на них. Бл****ь, как же она прекрасна!
— Никогда не видел ни черта более совершенного, чем твоя грудь, Кареглазая.
Жадно набросился на ее сосок, сжимая второй двумя пальцами, слегка оттягивая вперед и одновременно с этим придавливая ее промежностью к вздыбленному члену. Зарычал, трепеща языком на твердой вершинке и захватывая ее зубами. Лихорадочно задирая подол ее юбки еще выше, проводя кончиками пальцев по ягодицам, стискивая их и чуть приподнимая Лиат, чтобы проникнуть сзади под ткань трусиков и взвыть, вбивая язык ей в рот, от ощущения горячих и мокрых шелковых складочек под подушками пальцев. Лишь кончиком скользнуть в дырочку и сильнее втянуть в себя сосок, внезапно проникая на всю длину, двигая ее пятерней за поясницу и не вытаскивая палец той же руки из ее лона, скользнув в тесноту ее плоти еще глубже. Назад и вперед, заставляя тереться промежностью о мой член и с рычанием терзая ее грудь, облизывая и посасывая острые соски и чувствуя, как трясет всего от бешеного желания ворваться в нее членом.
Выскользнул из тесной глубины и нашел между складками твердый узелок, слегка подразнил пальцем и снова жадно вбился внутрь, притягивая к себе.
— Я подарю тебе самую сладкую боль, Лиааат, обещаю.
***
Распахнула глаза, хватая открытым ртом воздух…и вбирая в себя его дыхание. Отдавая на откуп его жадным губам своим. Растворяясь в требовательных толчках его языка. Всхлипнуть в эти порочные губы, чувствуя, как заколотило мелкой дрожью от пальцев, бесцеремонно ворвавшихся под подол платья. Ошеломительное ощущение соединения с ним. Когда каждый толчок до мурашек. До непрошеных слез из глаз.
Сильнее впиться пальцами в края скамьи, когда от трения о его возбужденный член внутри вспыхивает самый настоящий огонь. Танцует, извивается в дикой пляске, заставляя двигаться навстречу его ладони, кусая губы, чтобы не застонать в полутьме барака.
Подставляя изнывающие, свернувшиеся в тугие комочки соски его губам. И все же так сладко, облегченно стонать, когда накрывает их жарким ртом, то лаская языком, то терзая зубами. Запрокинув голову, инстинктивно извиваться на его бедрах, требовательно рыча, когда выскальзывал из меня. И тут же задохнуться, ощутив, как растирает плоть, умело, настойчиво, заставляя до крови впиваться ногтями в ладони. Мастерски подводя к той самой грани, к которой уже не раз подводил.
Склониться над его лицом…с ума сойти, какой же он красивый! Нет, даже не красивый. Весь он — воплощение порока в его самом чувственном виде. И этот взгляд, полный похоти, вспыхивающий языками голодного пламени, и губы, искривленные в самоуверенной и в то же время напряженной ухмылке…оскалившиеся ровно настолько, чтобы были видны белоснежные острые клыки. И я вскрикнула от возбуждения, чувствуя, что хочу ощутить, как они вонзаются в мою плоть.
И снова его голос…его обещание. Жаркое, вкусное…да, мне вкусно видеть, как срываются с его губ эти обещания. Потому что теперь я знаю, что он может их воплотить в жизнь. Потому что я чувствую, как подталкивает меня беспощадно к своему огню. Не предлагая сделать даже вздоха, подталкивает к самому краю. Закрыть глаза, когда жадные языки огня касаются моей кожи, опаляя ее, вызывая желание не отстраниться, а сделать шаг вперед, сгореть дотла.