— на ней не было трусиков…как я и требовал. Прижал ее к себе еще теснее, удерживая ладонью за затылок, а второй взял ее за запястье и потянул к своему паху, прижимая тонкие пальцы к вздыбленному члену:
— Расстегни и прими меня в себе, Кареглазая. Я хочу показать тебе, что значит летать по-настоящему.
Кончиками пальцев по позвоночнику и когтями раздирая ее платье на спине.
— Голая…я держу…ты танцуешь на мне звездный танец, пока мы оба не взорвемся сверхновой.
Сдернул плащ и платье и бросил вниз, любуясь своей ослепительно красивой демоницей, ее развевающимися на ветру волосами и голой грудью с торчащими сосками. Провел по ним ногтями, сильно царапая обе вершинки.
— Давай, девочка, смелее…лети со мной в бездну.
***
Голая. Как он сказал. Изнывающая от возбуждения, от жажды ощутить его в себе. Глубоко в себе. Там, где бьется его имя неровными аккордами. Непослушными, трясущимися пальцами бороться с завязками его брюк, едва не взвыв от злости, когда не удалось развязать их с первого раза. И его довольный тихий смешок у моего уха. Бросила на него уничтожающий взгляд. Знает, видит, насколько меня ведет от потребности наконец слиться с ним одним целым. Смакует мое состояние. Твердый. Такой твердый, горячий. Обхватить его ладонью, застонав, когда член дернулся в мою руку. Большим пальцем провести по головке, цепляя выступившую каплю смазки. И глядя в его глаза, медленно поднести ко рту палец, чтобы обхватить губами, направляя член в себя.
И застонать от его терпкого вкуса. Застонать в миллиметрах от его губ, чтобы через секунду закричать громко, когда в отместку жестко посадил меня на всю свою длину.
— Арииииис…
Откидывая голову назад, растворяясь в ощущении наполненности, сжимая его внутренними мышцами.
И тут же закинуть руки на его шею, зарываясь пальцами в мягкие волосы, прижимаясь к нему, чтобы почувствовать, как вторгается в мой рот, как беспощадно набрасывается на язык, впиваясь пальцами в бедра.
Начинать наш полет вверх, чтобы камнем ринуться вниз вниз. Сначала медленно поднимаясь и опускаясь, хватая открытым ртом ледяной воздух. А мы словно в вакууме с ним. В прозрачном стеклянном вакууме с ползущими по краям языками оранжевого пламени. Они лижут кожу, то согревая, то обжигая так, что хочется закричать от боли.
Набирать скорость, ритмично двигая бедрами и впитывая в себя эйфорию от власти над ним. Впервые он мне отдал контроль в постели.
Всегда вел только он. Всегда он выбирал темп и глубину толчков, всегда только брал сам.
Танцевать…Он хотел, чтобы я танцевала, и я извиваюсь в дикой пляске, сильно сжимая его изнутри. Вперед-назад, вонзаясь когтями в его затылок.
Отрываясь от остро-сладких губ только для того, чтобы сделать очередной вдох.
Влево и вправо круговыми движениями, чувствуя, как пылает кожа от его затянутого огнем тяжелого взгляда. И снова насаживаться на его член в оголтелой, бешеной скачке, ощущая, как в низу живота все сильнее бьет искрами наслаждение. Потираясь воспаленными сосками о его грудь, чувствовать, как перехватывает в горле и становится тяжело дышать. Опускаясь и поднимаясь в хаотичном ритме, в голодном ритме, закатывая глаза и всхлипывая от удовольствия. Пока искры не вспыхивают пламенем, пока не впиваются огненными шипами изнутри, обжигая, выкручивая наизнанку от наслаждения. Заставляя закричать, вонзаясь пальцами ему в грудь и лихорадочно стискивая его лоном.
***
Смотреть и держать нас обоих над черными облаками, не сводя с нее обезумевшего голодного взгляда. Никогда я не видел ничего более восхитительного и пошло-прекрасного, чем голая Лиат на мне, а позади нее темно-синее небо с россыпью огненных точек. Зашипел, когда схватила ладонью член и направила в себя. Дерзкая маленькая ведьма. Сексуальная до умопомрачения и горячая, как тысячи огней и вулканов. Извивающаяся в диком примитивном танце на моем ноющем от возбуждения члене, да так, что от дикого трения с трудом сдерживаюсь, чтобы не кончить прямо сейчас. Ее упругая грудь скачет в такт движениям, и соски трутся о мой торс, когда она наклоняется вперед. Бедра выписывают рваные круги и плоский живот волнообразно дрожит с каждым погружением моего члена внутрь ее горячего тела.
Озверевшая, с разметавшимися волосами и широко открытым ртом, с закатывающимися глазами. И я взмахиваю крыльями резче и сильнее, не сводя с нее дикого взгляда, оскалившись от бешеного желания вдалбливаться в ее тело, и ментально я это и делаю — там, в ее голове я резко насаживаю Лиат на себя быстрее и быстрее. И она вторит моим толчкам такими же быстрыми движениями, скачет на мне, как обезумевшая, с громкими хриплыми стонами, пока не выгибается назад, закатив глаза и впиваясь ногтями мне в грудь, и я ощущаю первый спазм ее оргазма. Переворачиваясь в воздухе так, что теперь она оказывается подо мной, и камнем вниз, сложив крылья за спиной, пока ее тело содрогается в сладких конвульсиях экстаза, я долблюсь в него вопреки всем законам природы, на дикой скорости падая вниз и рыча от похоти и бешеного желания разорвать ее изнутри на кусочки. К нежности примешивается адское желание пронизать насквозь, чтоб кричала подо мной и чувствовала, как я разрываю ее изнутри.
И в миллиметре от земли расправить крылья, не давая нам упасть, опуская ее на сорванную в небе одежду, разворачивая спиной к себе, ставя на четвереньки, прижимая за затылок к земле, и врезаясь в нее сзади со звериным воем, ощущая, как лопается изнутри моя кожа огненными трещинами, и все скручивается в смерч, а потом раздирает на части ослепительным адски мощным оргазмом.
Изливаюсь в нее, вцепившись в шелковистые волосы, намотанные на запястья и впиваясь в матовое бедро когтями, оставляя на нем глубокие кровавые полосы, а потом рухнуть сверху, укрывая нас крыльями и зарываясь лицом в ее шею, в пульсирующую жилку на ней.
— Как тебе полет, Кареглазая? Ты помнишь, сколько звезд взорвалось, когда мы падали?
И поцелуями по ее шее вверх, к скулам и к искусанным губам. Я не помню…я видел только одну, обжигал о ее тело руки и взрывался сам…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Арис
Я много думал…Так много, что казалось, расколется череп от этих мыслей. И все они только о ней. О моей сводной сестре с огненными глазами и дьявольским взглядом, от которого дымится кожа и адреналин, бурлящий в крови, разъедает вены. Я искал в себе крупицы ненависти к ней и не находил больше ни одной. Все они рассыпались в пыль от каждой ее улыбки, подаренной мне. Ни одна женщина не смотрела на меня, как она. Ни одна из них не умела так прикасаться ко мне. С каким-то невероятно искренним восторгом. Ее приводила в трепет каждая ласка, которой она так щедро одаривала меня. Я не привык, чтобы меня трогали настолько часто и настолько нежно. Женщины, которых я брал, оставляли на мне следы укусов и борозды от своих когтей или плетей. Последний раз с любовью ко мне прикасалась моя мать. А теперь это делала ее дочь. И я с дрожью наблюдал за выражением ее ослепительно красивого лица, когда кончики тонких пальцев пробегали по моей груди, по напряженным мышцам, которые тут же расслаблялись, чтобы напрячься снова от адского желания еще больших прикосновений. Она покрывала поцелуями мое тело с такой жадностью, что мне хотелось выть от триумфа и понимания — я ей нужен. Я — никто и ничто. Без гроша за душой. А она опускается передо мной на колени и поднимает ко мне пылающее страстью лицо, целуя мои руки, которые только что алчно ласкали ее лоно и пропахли ее ароматом.
И я понимал, что ничем не заслужил все это чудо, все это аномально неправильное счастье, ей нет никакой выгоды от связи со мной, кроме позора и риска, что кто-то узнает и разнесет весть по всему Мендемаю. И тогда ее ждет прилюдная казнь. Жуткая и позорная, когда тело девушки оскверняется целым отрядом солдат, виновной выжигают на щеке или на лбу клеймо в виде круга с треугольником внутри — это означает, что она обязана покорно принадлежать каждому, кто ее захочет. Хуже шлюхи, хуже рабыни, и несчастную может унизить, избить или вовсе убить любой, кто пожелает, а потом, если сильно повезет, кто-то возьмет ее в содержанки и поставит внутри треугольника свои инициалы тем самым делая ее своей собственностью, но лучше вонзить себе хрусталь прямо в сердце.
Здесь свои идиотские законы — демоница должна оставаться девственной до замужества и в то же время может предаваться самому жуткому разврату, будучи уже замужем, если муж готов закрывать на это глаза. А так как браки в нашем пекле заключались в основном по политическим соображениям, физическая верность обоих супругов не имела ни малейшего значения. Впрочем, если муж желал, он мог наказать таким же образом и свою неверную жену. В Мендемае царил патриархат. Женщина не имеет свободы слова, пока ее мужчина эту свободу не дал.
Лиат рисковала сейчас всем, что у нее есть, и именно это сводило с ума. Понимание, что ей нужен именно я. Раб. Ее вещь. Она не могла скрывать свои эмоции, горела как тысячи свечей в каменоломнях под землей, пылала и источала прекраснейший аромат влюбленной женщины. Я чуял его за версту, как дикий зверь. Я реагировал на него лихорадкой похоти и отчаянного желания ощутить его на своих пальцах и волосах. Иногда я сам сдерживал ее. Осаждал, чтоб никто не заметил этого голодного блеска в наших глазах. Чтоб держала себя в руках при слугах и рабах, а особенно при воинах.
«— Думай тише, моя принцесса. Мне кажется тебя слышат все демонические расы. И даже смертные.»
Перекидывая камень из ладони в ладонь, отшвыривая в сторону и глядя на нее из-под приспущенных век, заслоняя лицо рукой от палящего солнца. Пришла днем. Не дождалась ночи, моя девочка. Ослепительно красивая в одном из своих шикарных нарядов, который, скорее, подошел бы для званого вечера в замке ее отца, чем для посещения полуразрушенных бараков с осевшей копотью на стенах, ступая маленькими ступнями по грязи с пеплом, смешанными с красным песком.
«Думаю, как хочу, инкуб. Я сама хозяйка себе и своим мыслям.»