Конечно, эта сумма намного ниже реальной стоимости товара, но я заставляю свою совесть помолчать: я уверен, что делаю Жоржу большое одолжение. Его товар я могу продать за 700 тысяч долларов, а это значит, что моя чистая прибыль составит 200 тысяч. Жорж настолько выбит из колеи происходящими событиями, что с легкостью принимает мое предложение. Кроме того, он соглашается составить договор между нами так, чтобы в нем была прописана только половина положенной ему суммы: так мы с ним сможем сэкономить деньги на налогах. Я трачу часть своих сбережений на осуществление первого платежа.
Я, конечно, никому не говорю об этой сделке, ни моему директору, ни коллегам. Моне я сообщаю лишь немногое, умалчивая о том, как сильно я рискую. Впрочем, жена мне полностью доверяет. Эта история происходит после рождения нашего сына, а значит, Мона так сильно увлечена своей ролью матери, что вопросы о моей деятельности задает все реже и реже. Это меня радует: как минимум, она меньше жалуется, что меня не бывает дома.
В последующие годы я заключаю много подобных сделок, настолько много, что мне приходится арендовать большое складское помещение для хранения транзитных товаров. Я становлюсь специалистом по проведению подобных переговоров. А бедным коммерсантам, которым угрожает банкротство и которые очень часто готовы на все, лишь бы выпутаться из затруднительного положения, я предлагаю все меньше и меньше денег. Я становлюсь бесчувственным к несчастьям других и всегда нахожу себе оправдания, чтобы не испытывать чувства вины. В конце концов, я помогаю этим людям выбраться из безвыходного положения и никто не заставляет их соглашаться на мои условия.
Меня восхищает энергия, которой я наполняюсь, занимаясь своей работой. Я продолжаю заключать сделки с крупными компаниями и так быстро вхожу в роль директора по продажам, что мои результаты превосходят результаты других директоров. На работе в этой компании я остаюсь честным и неподкупным. Я нахожу для каждого клиента подходящий именно ему полис страхования, что позволяет мне иметь репутацию очень надежного агента. А еще несколько часов в неделю я мотивирую продавцов моей команды и помогаю им.
Наблюдая за собой, я делаю вывод, что во мне уживаются три человека. Один работает в страховой компании, второй зарабатывает на личных сделках с банкротами, а третий – семьянин, у которого есть дети и личная жизнь. Как может один человек так по-разному вести себя в разных обстоятельствах? В первом случае меня считают человеком очень приветливым, надежным, работящим, всегда готовым помочь и дать совет. Я действительно помогаю своим агентам развивать уверенность в себе, становиться более успешными. Во втором случае я решительный, суровый и даже беспощадный делец, за которым всегда остается последнее слово; я знаю, чего я хочу, и ничто не может меня остановить. В третьем случае я щедрый муж и отец, но также бессердечный человек, которому нет дела до своей семьи, гордец, считающий, что прав только он.
Мне не удается избежать негативной реакции на меня родственников Моны. Мадам Дюфур, ее мама, живет со своим единственным сыном, женоподобным и очень привязанным к ней парнем. Он на шесть лет моложе Моны и почти не помнит своего отца: тот умер, когда малышу было всего четыре года. Я не люблю ездить к ним. Такие отношения между сыном и матерью я считаю ненормальными: Гари ведет себя с матерью почти как ее супруг. В тех редких случаях, когда мы с Моной и детьми приходим к ним, они все больше демонстрируют мне свою холодность. Да мне и наплевать: я плачу им той же монетой. Если эти люди не способны оценить тот комфорт и заботу, которыми я окружил свою семью, они даже не стоят того, чтобы я оправдывался перед ними. Например, незадолго до рождения Карины я сделал чудесное приобретение – красивый огромный дом в Лавале, но теща не выказала мне ни малейшей благодарности, не говоря уже о восхищении.
Мое эго сильнее всего проявляется в личных отношениях. Ведь прямо сейчас я критикую поведение моей тещи и шурина, но я никогда даже не пытался разобраться, какие чувства по отношению ко мне испытывают они. Я продолжаю оставаться уверенным в своей правоте, не задумываясь, действительно ли я прав. Сейчас, по крайней мере, я начинаю осознавать это. А согласно МИШАЭЛЮ это серьезный прогресс.
И вот я начинаю собственное дело. Мне тридцать один год, в кармане – сумма сбережений, вдвое большая, чем те 200 тысяч долларов, о которых я думал вначале, и никто об этом не догадывается. «Это касается только меня», – говорю я себе, убеждая самого себя в своей правоте. Теперь я понимаю почему. Тогда я боялся, что другие, узнай они об этом, захотят использовать меня. Но главное, я чувствовал себя неловко при мысли, что у меня так много денег, а у моих родителей за душой ни гроша. Правда, если бы тогда мне сказали, что глубоко внутри я проживаю такие страхи, я бы рассмеялся… Надо же, какая неожиданность! А я-то думал, что обманываю себя только в вопросах личной жизни!
Я уверен, что мои родители ни в чем не нуждаются, и тем более в деньгах. «Зачем им вообще деньги в их-то возрасте?» – спрашивал я себя для успокоения совести. Чем в большем изобилии я живу, тем реже вижусь с родителями: у меня нет времени ездить к ним в гости. А о том, чтобы пригласить их к себе домой, я вообще не думаю: они кажутся мне слишком старыми для дальних поездок. Да у меня просто талант решать за других! Из всего, за чем я наблюдаю, это самая яркая моя черта. И мне не терпится узнать, что делать, чтобы вести себя иначе.
В офисе страховой компании мой начальник разочарован новостью о том, что я собираюсь увольняться. Но он не удивлен моим решением, ведь он очень ценил меня как работника, всегда отмечал мой потенциал. «Это нормально, что ты хочешь летать на своих собственных крыльях», – говорит он. В качестве премии по случаю моего увольнения и в качестве благодарности за десять лет моей преданной службы он предлагает мне процент от продаж агентов моей команды на протяжении ближайших шести месяцев. Я тронут этим и признателен ему. У нас с ним всегда были хорошие отношения, и я знаю, что снова могу вернуться работать в эту компанию в любое время, если мне это понадобится. Это меня успокаивает.
Какое счастье снова присутствовать на том памятном торжестве, которое мои коллеги организовали в мою честь накануне моего ухода! Вся команда страховых агентов, несколько директоров других отделов и мои начальники подготовили для меня сюрприз. Моему удивлению не было предела, когда на пороге появилась Мона. Я потрясен таким дружелюбием и уважением. Шампанское льется рекой, и каждый произносит небольшую речь, желая отблагодарить меня за помощь. Каждый говорит о том, что больше всего ценил во мне, и этого очень много – от оказываемой мною поддержки до нововведений, сделанных благодаря моему содействию. Начальство, в свою очередь, подчеркивает ценность моих новаторских идей, а особенно мою страсть к вызовам. В завершение они дарят мне от имени всего коллектива восхитительные золотые часы, на которых выгравировано мое имя.
Уф! От всех этих похвал мне не по себе. Я чувствую комок в горле, и этот комок вот-вот лопнет и задушит меня! Мне так хочется сдержать свои эмоции, что я, думая лишь об этом, только порчу этот ценный момент. Глаза щиплет, я чувствую, что вот-вот расплачусь. Я несусь в туалет, чтобы поскорее освежить лицо холодной водой. Но, несмотря на все мои усилия, глаза остаются красными. Еще некоторое время я остаюсь в туалете, а потом возвращаюсь к коллегам. Я боюсь этого момента. Никто и виду не подает, что заметил что-то необычное, и только по взгляду Моны я понимаю, насколько у меня взволнованный вид. Я уговариваю себя, что не могу вот так запросто разреветься, как баба! Так ведь нельзя: мужчины не плачут!
Выбора нет, мне нужно себя контролировать. Однако я замечаю, что взволнован не я один. Мой начальник, как и я сам, пытается себя контролировать. Эх, какие же мы, мужчины, глупые. Вон Мона, счастливица, плачет, когда ей хочется, сморкается, вытирает слезы, не заботясь о том, что будут о ней думать другие. Привычным жестом она вынимает бумажные салфетки из своей сумочки, вытирает ими глаза, а затем благосклонно отправляет мне полную сочувствия улыбку. Она подходит ко мне и шепчет на ухо, что счастлива за меня, что у нее становится тепло на душе, когда она видит меня таким растроганным. В таком состоянии она видит меня впервые, это правда. Даже рождение детей не вызвало у меня настолько сильных эмоций.
Появляется МИШАЭЛЬ и просит меня поделиться своими переживаниями. Ему важно знать, что я чувствую прямо сейчас. Я уверен, что он знает ответ на этот вопрос, но он хочет убедиться, что я способен объяснить это, выразить словами. Он дает мне несколько секунд на раздумья, и вдруг я слышу, как говорю ему:
– Знаешь, сейчас мне стало проще различать моменты, когда я живу с открытым сердцем и когда верх по-прежнему берет эго. Признаюсь, это не просто, но я понимаю, насколько важно различать эти два состояния, если я хочу избежать повторения прежнего опыта. Мне грустно от мысли, что прежде я совсем этого не понимал. Например, я не осознавал чувства вины, в котором жил постоянно, не осознавал страха прослыть бессердечным, страха мести со стороны семей, пострадавших от моих сделок, страха, что жена узнает о моих махинациях… Но больше всего грусти я испытываю, видя того человека, каким я стал: человека одинокого, который ищет забвения, только бы не испытывать этой бесконечной и неутомимой боли… МИШАЭЛЬ, скажи, многие люди живут в этом?
– Да, ты бы очень удивился, узнав, что у тебя были такие же привычки, как и у миллионов женщин и мужчин, занимающихся бизнесом. Однако не стоит видеть лишь те события, в которых доминирует твое эго. Ты только что увидел эпизод, в котором испытал огромное счастье, наполняющее тебя в те моменты, когда ты открываешь сердце… Правда же, это очень приятно?
– Да, приятно. Но почему так сложно в такие моменты просто разрешить себе быть собой, вести себя как есть, естественно? Я сбежал и спрятался в туалете, чтобы скрыть, насколько меня трогает происходящее. И это подпортило мое счастье, создало неловкость и дискомфорт.