Впрочем, полностью исключать наличие политических мотивов в заговоре Гармодия и Аристогитона все же нельзя. Во всяком случае, сам Гиппий, оставшийся в живых и сумевший вновь поставить ситуацию под свой контроль, явно считал опасность – не только для себя лично, но и для режима – весьма значительной. Хотя сами «тираноубийцы» погибли, репрессии, судя по всему, на этом не остановились. Вновь были изгнаны из Афин многие представители аристократии, в том числе Алкмеониды, в очередной раз удалившиеся в Дельфы. Вскоре после этого они во главе своих сторонников вторглись в Аттику, некоторое время силой удерживали местечко Липсидрий, но затем были оттуда выбиты.
Правление тирана приняло более жесткие формы, и он стал стремительно утрачивать популярность. Понимая это, Гиппий начал даже строить в прибрежном местечке Мунихия крепость, где бы ему можно было укрыться в случае какой-либо прямой угрозы. Однако крепость, судя по всему, так и не была достроена, поскольку события развивались быстрее, чем ожидал сын Писистрата. Благодаря интригам тех же Алкмеонидов, имевших влияние на дельфийское жречество, однозначно негативную позицию по отношению к афинской тирании заняла Спарта. В 510 г. до н. э. Гиппий был свергнут и изгнан из полиса спартанским войском во главе с царем Клеоменом I. Отметим, что гражданский коллектив Афин хотя не выступил активно против своего тирана, но и не поддержал его, а остался пассивным зрителем происходящего. Единственной силой, которая попыталась помочь Гиппию, была конница из дружественной ему Фессалии.
Таков был эпилог афинской тирании. После ее ликвидации в государстве вновь разгорелась межаристократическая борьба. Возвратившиеся с армией Клеомена евпатриды-«политэмигранты», похоже, «ничего не забыли и ничему не научились». Однако общество, в котором они жили, уже изменилось, как бы они ни старались этого не замечать. За годы тиранического режима рядовые граждане настолько эмансипировались от влияния знати, что были готовы к установлению демократии. Может быть, в этом и заключается главный итог правления Писистрата и Писистратидов.
Тема III. От архаики к классике: рождение афинской демократии и аристократическая элита
Лекция 7. Реформы Клисфена и изменение механизмов политического влияния
Итак, вторая половина архаической эпохи, особенно VI в. до н. э., была в Афинах «золотым веком» аристократии. Затем начинаются изменения: происходит постепенная элиминация политической роли афинской аристократии как социального слоя, достигающая логического конца в IV в. до н. э. Относительно точной датировки отдельных стадий указанного здесь процесса в антиковедении последних десятилетий произошли достаточно серьезные сдвиги. Если ранее отправной точкой для конца господства знатных родов признавалось законодательство Солона, а событием, завершившим переход власти от знати к демосу, – реформы Клисфена, то теперь очень многие исследователи указывают, что еще и на протяжении большей части V в. до н. э. аристократия продолжала играть в афинском обществе огромную роль, и подлинным рубежом, знаменующим радикальное ослабление этой роли, можно считать лишь Пелопоннесскую войну.
Безусловно, ни в коей мере нельзя недооценивать важности солоновских и в особенности клисфеновских нововведений (последние теперь станут предметом нашего основного внимания). Они оказали огромное влияние на складывание демократического афинского полиса. Но их непосредственное воздействие на аристократические роды заключалось не в абсолютном умалении значения последних, а скорее в изменении механизмов власти, используемых аристократами. В области этих механизмов начиная с Клисфена и в течение V в. до н. э. действительно произошли существеннейшие изменения, на которых следует остановиться подробнее.
Характерно, что именно представители знатных родов становятся первыми вождями демоса, когда тот как весомая сила выдвигается на политическую арену. Парадоксально, но факт: само формирование классической (в любом смысле слова) афинской демократии, в ходе своего развития оттеснившей древнюю знать на периферию общественной жизни, являлось во многом результатом волевых действий ряда аристократических по своему происхождению, положению, менталитету лидеров: Солона, Писистрата, Клисфена, Фемистокла, Перикла. Первоначальная апелляция к демосу была связана не с какими-то принципиальными «демократическими» убеждениями части аристократов, а со стремлением опереться на нового (и сильного) союзника в борьбе с соперниками; иначе говоря, она воспринималась как еще один механизм власти и влияния. Этот новый метод борьбы за власть доставлял отдельным аристократам сиюминутные выгоды, но в перспективе приводил к перетеканию властных полномочий из их рук к инициированным ими же демократическим институтам.
Здесь необходимо сделать одну оговорку. Иногда в исследовательской литературе можно встретить утверждение о том, что аристократия в архаической Греции была слоем консервативным, державшимся за старое, противившимся прогрессу, реформам, переменам и т. п. (например: Cerrato, 1985; Дворецкая, Залюбовина, Шервуд, 1993, с. 16–17). Утверждение это, в какой-то степени ставшее общим местом, как нам кажется, не имеет опоры в источниках. Перед нами неточность, но неточность вполне объяснимая. Подобного рода суждения об аристократии идут, насколько можно судить, еще от классической французской историографии прошлого столетия. В устах ее представителей они звучали вполне оправданно, поскольку обусловливались конкретнополитической ситуацией на их родине в предшествовавшую эпоху – в конце XVIII в., в годину Великой французской революции. В условиях того времени действительно аристократия в массе своей выступала решительной защитницей «старого режима»; если же отдельные ее представители (Лафайет, Мирабо, Филипп Эгалите) и оказывались участниками революционного движения, то лишь в рамках наиболее умеренного его крыла. Лидеры же наиболее радикальных течений (не только якобинцев, но даже и жирондистов) были все как один выходцами из «третьего сословия». Аристократия могла играть аналогичную консервативную и реакционную роль и в других исторических ситуациях Нового времени. Но во всех таких случаях это была, как правило, уже разлагающаяся аристократия, озабоченная только сохранением собственных привилегий и не желающая ни с кем их делить.
Совсем иначе обстояло дело в античном мире, в частности, в Греции эпохи архаики и классики. Легко заметить, что в то время во главе любых реформ, любых прогрессивных перемен и сдвигов всегда стояли представители аристократической верхушки общества. В частности, все «отцы-основатели» афинской демократии – от Солона до Перикла – принадлежали к кругу древней знати. Иными словами, аристократия не только не являлась самым консервативным, реакционным слоем; напротив, она была, пожалуй, наименее склонной к консерватизму. Причины этого вполне ясны. Отсутствие необходимости заниматься повседневным трудом доставляло аристократии большое количество досуга. В силу этого она становилась, бесспорно, самой образованной частью общества и, следовательно, имела самый широкий кругозор, привыкала смотреть на вещи широко, без комплексов. Соответственно, аристократы были более, чем кто-либо, восприимчивы ко всем новым веяниям. Оплотом же консервативных настроений в рассматриваемый период (как, наверное, и всегда) было крестьянство. Сам образ жизни крестьянина – размеренный, цикличный, традиционный – влек за собой неприятие каких бы то ни было новшеств, если они не являли собой то, что С. Я. Лурье называл «консервативной юридической фикцией», когда реформа представляется как восстановление старинного, «исконного» порядка вещей (Лурье, 1925, с. 18).
Из вышесказанного вытекает и то, что нельзя так же бездумно ставить знак равенства между понятиями «аристократы» и «олигархи». Характерно, что в период, когда олигархическое, антидемократическое движение в Афинах достигло пика (конец V в. до н. э., время переворотов Четырехсот и Тридцати), среди лидеров олигархических гетерий мы практически не находим выходцев из древних аристократических родов. Едва ли не единственное исключение – Критий из рода Кодридов. Основной социальной базой олигархических переворотов было то же зажиточное крестьянство, «гоплитская» прослойка. Аристократы же, повторим, внесли наибольший вклад как раз в демократизацию афинского полиса.
Как упоминалось выше, в 510 г. до н. э. в Афинах была руками спартанского войска ликвидирована тирания Писистратидов, и после этого вновь разгорелась межаристократическая борьба. Это стало ясно не сразу, но к 508 г. до н. э., когда улеглись неурядицы, связанные со сменой политического режима, оказалось, что в афинском полисе соперничают две аристократические группировки. Во главе одной из них стоял уже знакомый Алкмеонид Клисфен, другой руководил Исагор (скорее всего, из рода Филаидов), тоже принимавший активное участие в свержении тирании и являвшийся ксеном спартанского царя Клеомена (Геродот, История. V. 70; Аристотель, Афинская полития. 20. 2).
«Первый тур» политической борьбы между ними закончился победой Исагора, который был избран архонтом-эпонимом на 508/507 г. до н. э. Справедливости ради следует отметить, что Клисфен в это время не мог выставить свою кандидатуру на архонтскую должность. Он уже был архонтом (в 525/524 г. до н. э.), а дважды занимать этот пост не дозволялось. Очевидно, на выборах 508 г. до н. э. он поддерживал кого-то из своих сторонников.
Значение должности первого архонта после ликвидации афинской тирании необычайно возросло; в отсутствие тиранов она становилась в полном смысле слова высшей, «президентской» (а противовес ей в лице коллегии стратегов еще не был создан). Отнюдь не случайно, что за этот пост боролись виднейшие политики; на отрезке между 510-м и 487 г. (когда была проведена реформа архонтата, сделавшая его выборным по жребию и тем самым резко снизившая значение этого института) эпонимами успели побывать, помимо Исагора, также Фемистокл, Аристид, Гиппарх, сын Харма (глава оставшихся в Афинах сторонников изгнанного Гиппия).