тократическим оттенком, выражавшимся в том, что высшие полисные должности по-прежнему находились в руках знатной элиты, и в силу всего этого демократия в достаточной мере умеренная и консервативная, – то в дальнейшем усилились ее радикальные элементы, возросло значение тех граждан, которые стояли по своему достатку ниже гоплитского статуса.
В частности, важную роль в радикализации демократического строя сыграла морская программа Фемистокла, реализованная в 480-х гг. до н. э. и приведшая к созданию мощного военного флота. В качестве гребцов на афинских триерах использовались прежде всего представители низшего из солоновских классов – феты, беднейшие граждане, доходы которых не позволяли им приобрести паноплию и встать в ряды фаланги. Ранее они привлекались в полисное ополчение лишь в качестве легковооруженных воинов, играли вспомогательную роль и не определяли исход сражений. Соответственно, и политическая роль этой части гражданского коллектива была весьма незначительной: ведь положение гражданина в античном полисе вообще в очень большой степени определялось именно его вкладом в военные предприятия государства.
Теперь же ситуация кардинально изменилась: поскольку основой афинских вооруженных сил являлся отныне флот, а не сухопутная армия, то и голос фетов в общественной жизни стал несравненно более весомым. Они получили моральное право влиять на судьбы полиса. Уже в силу этого демократия после Фемистокла была более ориентированной не на средние, а на наименее обеспеченные слои гражданского населения – и тем самым более радикальной. Тесная связь между возрастанием значения флота и движением демократического устройства от умеренных форм к крайним не ускользнула от внимания уже античных политических теоретиков. Насколько известно, первым, кто эксплицитно отметил это, был Псевдо-Ксенофонт (Аристотель. Афинская полития. 1. 2): «Справедливо в Афинах бедным и простому народу пользоваться преимуществом перед благородными и богатыми по той причине, что народ-то как раз и приводит в движение корабли и дает силу государству…»
Судя по всему, по инициативе того же Фемистокла в 487 г. до н. э. была осуществлена реформа архонтата: если раньше, со времен Солона, архонты избирались голосованием в народном собрании, то теперь их стали назначать по жребию. Эта важная мера была порождена каким-то конкретным политическим контекстом, но имела большое значение в долгосрочной перспективе, причем значение двоякого плана. С одной стороны, новый способ комплектования коллегии архонтов быстро привел к тому, что на посту, считавшемся высшим в государстве, все чаще стали оказываться не видные политические лидеры, как прежде, а, в сущности, почти случайные люди. А это, в свою очередь, становилось источником снижения реального значения архонтской магистратуры, а также и Ареопага, поскольку в состав последнего входили бывшие архонты. Таким образом, отходили на второй план институты, являвшиеся самыми древними в политии и по самой своей природе наименее совместимыми с народовластием. С другой стороны, введение жеребьевки на одном из ключевых участков политической системы само по себе знаменательно: как мы увидим чуть ниже, и дальнейшее развитие демократии сопровождалось нарастанием значимости принципа жребия.
Рассмотрим исторический контекст вышеперечисленных событий. Какие изменения произошли в противостоянии афинских группировок после Марафонской победы и осуждения Мильтиада?
После Марафона Балканская Греция и Афины в частности получили в общей сложности десятилетие мирной передышки. Всем было ясно, что это именно передышка – военные приготовления персов ни для кого не были секретом, – что столкновение «не на жизнь, а на смерть» совершенно неминуемо. И становилось чрезвычайно важно правильно использовать наступившее затишье, предугадать основные направления и характер грядущего удара и в соответствии с этим достойно подготовиться к нему. Наступила пора напряженного ожидания, и прежде всего в афинском полисе, граждане которого прекрасно помнили, что у персидского царя к ним особые счеты, что еще экспедиция 490 г. до н. э. направлялась в первую очередь против них.
Тем не менее ни о каком консенсусе в афинском полисе говорить не приходилось. В условиях молодой демократии по-прежнему кипела ожесточенная политическая борьба. Напомним, какой расклад сил был характерен на момент Марафонской битвы. Боролись друг с другом четыре крупные группировки, отличавшиеся друг от друга в основном внешнеполитической ориентацией. Группировка так называемых «друзей тиранов» (то есть сторонников Гиппия), возглавлявшаяся Гиппархом, сыном Харма, занимала проперсидские и проспартанские позиции, группировка Алкмеонидов, во главе которой стояли Ксантипп и Мегакл, сын Гиппократа, – антиспартанские и (умеренно) проперсидские, группировка Мильтиада – проспартанские и антиперсидские, наконец, группировка Фемистокла не проявляла особых симпатий ни к Персии, ни к Спарте, полагая, что Афины должны не особенно надеяться на чью-то помощь, а опираться главным образом на собственные силы.
Какие изменения внес в эту внутриполитическую обстановку Марафон? Перемены были достаточно серьезными. Теперь уже, насколько можно судить, открытых сторонников подчинения персам в городе не было и быть не могло: всем было понятно, что после унижения, нанесенного Ахеменидам на поле битвы, каких-либо милостей от них ждать не приходится и в случае капитуляции судьба афинян будет плачевной. Соответственно, стратегические разногласия между группировками сменились разногласиями тактическими: вопрос отныне стоял не о том, отражать или не отражать новое персидское нападение, а о том, каков наилучший способ его отражения.
Все это отразилось на соотношении значимости и влияния перечисленных группировок. Радикально ослабели позиции «друзей тиранов»: помимо того, что линия на соглашение с персами была полностью дискредитирована, еще и не было в живых Гиппия – той политической фигуры, на которую они делали ставку. Изгнанный тиран скончался, судя по всему, или уже в ходе персидской операции 490 г. до н. э., либо сразу после этого. Не столь сильны, как раньше, были и Алкмеониды: по их репутации наносили значительный удар ширившиеся слухи о попытке измены со стороны этого рода в самый момент Марафонского сражения. Независимо от обоснованности этих слухов, понятно, что само их наличие создавало для Алкмеонидов проблемы.
Далее, что касается группировки Мильтиада, то она вообще фактически прекратила существование по той простой причине, что не было в живых ее лидера. В греческом полисном мире политическая жизнь строилась на личностной основе, а не на программно-теоретических установках. Вполне естественно, что со смертью Мильтиада его сторонники лишались организующего центра. Сын Мильтиада – Кимон – был еще совсем молодым человеком, и его чрезмерно активное участие в общественной деятельности не могло быть одобрено общественным мнением. Напротив, группировка Фемистокла резко усилилась. Ее ярко выраженная антиперсидская политика после Марафона стала единственно возможной для государства линией. Особенно надеяться на помощь спартанцев тоже не приходилось, как показало их опоздание на поле боя в 490 г. до н. э. По большому счету, афиняне действительно могли надеяться только на себя. Позиции Фемистокла упрочивались еще и тем обстоятельством, что теперь в рядах его приверженцев автоматически оказывались те, кто ранее поддерживал Мильтиада. В результате он – и, пожалуй, только он – мог претендовать на роль «лидера сопротивления» в общеполисном масштабе.
Политическая жизнь Афин, таким образом, быстро двигалась к «биполярной» модели, выливалась в противостояние группировки Фемистокла и группировки Алкмеонидов (к последней должны были примкнуть остатки «друзей тиранов»). Необходимо подчеркнуть, что констатация этого факта отнюдь не означает, что мы принадлежим к сторонникам каких бы то ни было «двухпартийных схем» применительно к внутриполитической борьбе в полисных условиях. Напротив, неоднократно уже нам приходилось выступать против таких схем, указывать, что в принципе эта борьба в греческих полисах (в частности, в афинском, для которого имеется наиболее обильный фактический материал), как правило, принимала полицентричный характер, выливаясь в столкновение не двух, а нескольких группировок. Биполярность мы принимаем не как норму, а как частный случай, который мог возникать в той или иной конкретной ситуации. Ситуация была именно такой конкретно в 480-х гг. до н. э. (а, скажем, в 490-х еще не была).
Впрочем, действовало на афинской политической арене интересующего нас здесь периода еще одно лицо, лишь с трудом вписывавшееся в биполярную (да, можно сказать, и в любую другую) модель, лицо, стоявшее, судя по всему, вне группировок, но при этом пользовавшееся большим авторитетом и влиянием среди сограждан. Речь идет об Аристиде, которому мы уже посвятили специальную статью (Суриков, 2006).
Аристид вступил в политику в составе группировки Алкмеонидов и союзных с ними Кериков, которая была сильнейшей и наиболее влиятельной в афинском полисе на рубеже VI–V вв. до н. э. Иными словами, вначале он двигался по вполне традиционному пути. Если бы Аристид и продолжил в том же духе, то, скорее всего, так и остался бы политиком второго-третьего эшелона – из числа тех, кто почти не остается или совсем не остается в памяти потомков. Однако случилось иначе. С того момента, когда сведений о деятельности Аристида становится больше (а именно с 490 г. до н. э.), выясняется, что он занимает уже совершенно иную позицию – позицию, нужно сказать, уникальную, отличавшую его от всех остальных государственных деятелей его времени, более того, почти немыслимую в условиях классического полиса, и именно эта позиция обеспечила ему особое место в истории.
Аристид в период своей наибольшей известности являлся политиком вне группировок, подчеркнуто занимал, если так можно выразиться, равноудаленное положение по отношению если не ко всем, то к нескольким важнейшим «центрам силы» в государстве. Это обстоятельство, кстати, не ускользнуло от внимания Плутарха, который отмечает: «Аристид Справедливый всякое государственное дело предпринимал в одиночестве, а товариществ (то есть политических группировок. –