не естественно, что в годы лидерства Кимона никаких реформ демократического характера в Афинах не проводилось.
Кимона всячески поддерживал Совет Ареопага. Этот древний аристократический орган, чей «золотой век», казалось бы, остался в далеком прошлом, сумел возродить и укрепить свое положение, достойно проявив себя в тяжелую годину персидской опасности: в частности, именно ареопагиты пресекли панику и организовали эвакуацию жителей из Афин, когда Ксеркс в 480 г. до н. э. приближался к городу. После этого, воспользовавшись возрастанием своего авторитета, Ареопаг присвоил себе ряд важных политических функций, ранее ему не принадлежавших или, во всяком случае, давно уже им фактически не использовавшихся. Так, он стал проводить проверки (докимасии) граждан, избранных на государственные должности, принимать отчеты (эвтины) у магистратов по истечении срока их полномочий, судить тех должностных лиц, отчеты которых оказывались неудовлетворительными. Совокупность происшедших в общественной жизни изменений, бесспорно, следует оценить как «шаг назад» в эволюции афинской демократии, ослабление радикальных тенденций и укрепление аристократического элемента в государственном устройстве.
В целом по мере демократизации афинского полиса представители знатных аристократических родов, к числу которых относился Кимон, оказывались во все более непростой для себя ситуации. Демос, особенно после Марафонской победы, властно брал в свои руки бразды правления; увеличивалась роль беднейших, наиболее радикально настроенных слоев гражданского населения, то есть тех людей, которые уже в силу самой природы вещей поглядывали на аристократов с подозрением, видя в них потенциальных врагов. Кто-то из членов знатной элиты смог (да и то до поры до времени) приспособиться к новым политическим условиям, выступая в роли вождей-простатов простонародья. Кимону (как в свое время его отцу Мильтиаду) такая линия была в целом чужда. Встав во главе полиса, он относился к демосу скорее покровительственно, несколько свысока, хотя и без олигархической неприязни. Политическим идеалом Кимона всегда была Спарта. Он поддерживал с ней самые тесные контакты, слыл главным афинским лаконофилом. Спартанцы уважали Кимона, и он платил им взаимностью.
В области механизмов политической власти Кимон может считаться прямым предтечей Перикла. Ему удалось в условиях демократии на довольно длительный период стать фактически единоличным «неформальным лидером» государства, пользовавшимся всеобщим авторитетом, и впоследствии это – но только на протяжении еще более продолжительного хронологического отрезка – повторил Перикл. Обратим внимание на то, что и институциональное оформление власти обоих было одинаковым: как тот, так и другой «первый гражданин» год за годом бессменно занимали должность стратега и, опираясь на это, проводили свою политику. А между тем подобный механизм, вообще говоря, отнюдь не очевиден: ведь стратеги изначально по своим функциям – чисто военные магистраты, а не какое-то «правительство» полиса со всеобъемлющими полномочиями. Приблизительно до 480 г. до н. э. не они, а скорее архонты определяли политическую линию государства. Равным образом в IV в. до н. э. их роль снова снизилась, они отодвинулись на второй план по сравнению с «риторами»-демагогами. А промежуточный этап, период Пентеконтаэтии и Пелопоннесской войны, – воистину «время стратегов». И первым государственным деятелем, в широких масштабах пользовавшимся этим институциональным механизмом, был именно Кимон.
Впрочем, в демократическом афинском полисе рассматриваемого периода у «первого гражданина» не было достаточных институциональных механизмов, позволявших последовательно проводить именно свой собственный курс. Принципиальная линия государства определялась народным собранием, а на это последнее Кимон мог влиять в каких-то случаях, но не во всех. В результате он в одних случаях действовал в согласии со своими взглядами, в других же – вопреки им. А выполнять волю демоса все равно приходилось, иначе даже бесспорный лидер Афин не был застрахован от опалы. Именно это продемонстрировали события, имевшие место ближе к концу 460-х гг. до н. э. и закончившиеся опалой Кимона, его остракизмом (461 г. до н. э.).
Лекция 11. Демократические реформы середины V в. до н. э. и аристократия
Кимону и ареопагитам лишь ненадолго удалось «подморозить» политию. Собственно, не может не броситься в глаза парадоксальная коллизия: в области военной организации полиса Кимон продолжал линию Фемистокла на укрепление флота. А это шло вразрез с его же внутренней политикой. Пресловутая «корабельная чернь», которую он мог недолюбливать, но на которую ему волей-неволей приходилось опираться, рано или поздно должна была взять свое. Следующий этап демократизации афинского полиса оказывался неизбежным.
Этот этап начался в конце 460-х гг. до н. э. и продолжался приблизительно десятилетие. Политические противники Кимона, выдвинув лозунг увеличения роли демоса в управлении государством, набрали силу и в конечном счете сумели одержать верх над этим лидером. Эту группировку, как считается, возглавлял Эфиальт, но не исключено, что реальным ее «двигателем», пусть и не афишировавшим до поры свое истинное значение, уже в это время был Перикл – политик молодой, но тем не менее пользовавшийся известностью благодаря славным предкам и в еще большей степени – благодаря выдающемуся ораторскому таланту.
Вскоре после остракизма Кимона (а может быть, и несколько ранее, но в любом случае в том же архонтском году) по предложению Эфиальта состоялась важная реформа Ареопага. Древний Совет лишился присвоенных им незадолго до того полномочий, которые были теперь распределены между более демократическими органами управления – народным собранием, гелиеей, Советом Пятисот.
Реформа Эфиальта, традиционно рассматриваемая как один из важнейших этапов демократизации государственного устройства Афин, не оказала непосредственного воздействия на снижение значения знати в общественной жизни Афин. Ареопаг, по которому наносил основной удар Эфиальт, к этому времени уже перестал быть цитаделью аристократического влияния. Имевшее место еще в 487 г. изменение способа избрания коллегии девяти архонтов (была введена жеребьевка вместо голосования) с течением времени привело к тому, что состав этого древнего Совета, пополнявшегося именно путем пожизненной кооптации бывших архонтов, оказался более или менее случайным и мало на что реально влиявшим.
Нам уже приходилось специально писать о реформе Эфиальта (Суриков, 1995). Здесь мы только хотели бы заметить, что, по нашему мнению, в современной историографии ее значение несколько преувеличивается, ее изображают как этапное событие афинской истории. Не следует забывать о том, что эта реформа имела совершенно конкретное, можно сказать, даже узкое содержание – не ликвидацию Ареопага, а лишь отнятие у него ряда функций, причем не свойственных этому органу изначально (то есть, в сущности, реставрацию ранее существовавшего порядка), – и не менее конкретный политический подтекст – борьбу с группировкой Кимона, на стороне которого в тот момент стояли ареопагиты. Вряд ли правомерно трактовать данное преобразование чрезмерно расширительно, видеть здесь какой-то шаг принципиального демократического значения.
Действительно, на хронологическом отрезке, о котором идет речь, в общественной жизни Афин произошли новые серьезные изменения. Но их логичнее связывать не с одной, отдельно взятой псефисмой Эфиальта (который, кстати, вскоре был убит при неясных обстоятельствах), а с целым комплексом мер, осуществленных после этого уже Периклом, и со ставшими их результатом процессами. Эти меры составили собой целостную серию новшеств в политической жизни государства, каждая из них сочеталась с другими и дополняла их.
Чрезвычайно большое значение имел введенный по инициативе Перикла институт мистофории – оплаты деятельности должностных лиц. Вначале плату за исполнение своих обязанностей стали получать судьи-присяжные в коллегиях гелиеи. Но за первым шагом не могли не последовать следующие: затем мистофория была распространена на членов Совета Пятисот, а со временем и на многие другие магистратуры. Это позволило значительно более активно, чем раньше, участвовать в политической жизни гражданам небольшого достатка, чем они, конечно, сразу же не преминули воспользоваться, понемногу лишая аристократию монополии на большинство государственных постов. В частности, в 457 г. до н. э. на должности архонтов, ранее доступные лишь представителям двух первых солоновских классов (пентакосиомедимнам и всадникам), было позволено избирать также зевгитов. Феты, то есть беднейшие из афинян, такого права формально не получили, но фактически и они тоже могли становиться архонтами: выставляя свою кандидатуру на жеребьевку, фет просто умалчивал о принадлежности к низшему разряду граждан, и власти смотрели на это «сквозь пальцы» (Аристотель, Афинская полития. 7. 4).
Мистофория (во всяком случае, в таких широких масштабах) была из греческих полисов свойственна исключительно демократическим Афинам (Finley, 1973, p. 173). И дело здесь не только в функционировавшей в них системе развитого народовластия. Чтобы государство имело возможность оплачивать работу своих должностных лиц, необходима была какая-то компенсация этих расходов поступающими в бюджет доходами. Для нынешней политэкономии это элементарная вещь, но не будем забывать, что в условиях античного полисного мира средства пополнения бюджета, не говоря уже о его планировании, были еще практически не разработанными теоретически. В финансовом отношении полисы, как правило, жили «сегодняшним днем», не слишком-то заботясь о будущем. Специфика Афин, однако, заключалась в том, что они могли себе позволить крупные траты, не окупавшие себя, постольку, поскольку имели после 478 г. до н. э. неисчерпаемый источник дохода – форос, поступавший от союзников.
На том же хронологическом отрезке (конец 460-х и 450-е гг. до н. э.) происходили изменения принципиального, демократического характера в системе судопроизводства. Так, был осуществлен переход от открытого к тайному голосованию судей в гелиее. А это, вне сомнения, резко снизило возможности аристократии реально влиять на вынесение приговоров, воздействуя различными способами на рядовых граждан, заседавших в дикастериях. Далее, члены судебных коллегий, насколько можно судить, именно в это время стали назначаться по жребию. А жребий считался в античности сугубо демократическим методом. Как писал Аристотель (Политика. 1294b8), выражая в данном случае общее мнение, «одной из основ демократического строя является замещение должностей по жребию, олигархического же – по избранию». Не только в гелиее, но и в целом применение разного рода жеребьевок в политической системе, особенно при выборах должностных лиц, значительно интенсифицировалось.