Как можно заметить, только что названный хронологический отрезок – это не что иное, как «Периклов век» (в узком смысле слова), годы, когда Перикл фактически находился в Афинах у власти. Само это многолетнее правление «первого гражданина» тоже сыграло свою роль в вытеснении аристократов из политической жизни. Второй период деятельности Перикла (после остракизма Фукидида, сына Мелесия) можно охарактеризовать как время нарастания рационализма в афинском обществе. Опора на личные отношения уступала место безличным соображениям законности и государственного интереса. Пример самого лидера, демонстративно порывающего с семейными, родовыми связями, становился парадигматичным для властных структур полиса. В результате «Периклов век» ознаменовался значительным ослаблением принципа родства в политике, а тем самым – и ослаблением аристократии.
Перикл, безусловно, заслуживает того, чтобы достаточно подробно остановиться на его личности и деятельности в контексте данного спецкурса. Ведь парадоксальным выглядит уже то обстоятельство, что он, являясь знатнейшим аристократом, подорвал значение аристократии. Как и почему это произошло? Разумеется, вполне однозначный ответ на этот вопрос вряд ли может быть дан. Нижеследующее представляет собой гипотезу, неоднократно уже излагавшуюся нами ранее (Суриков, 1997; Суриков, 2000).
Будущий лидер афинской демократии, родившийся, вероятнее всего, в 494 г. до н. э., принадлежал по происхождению к самой верхушке афинской аристократической элиты. По прямой мужской линии он происходил из рода Бузигов – древнего и почтенного, но не слишком влиятельного в политической жизни. Однако Бузигом Перикл был в известной степени формально. В его жилах текло значительно больше крови Алкмеонидов – судя по всему, три четверти. Действительно, уже отец Перикла Ксантипп – видный политический деятель и полководец первого этапа греко-персидских войн, с которым мы уже неоднократно встречались, – являлся Бузигом только по линии своего отца (Арифрона), а по матери – Алкмеонидом; более того, именно он на момент рождения Перикла возглавлял политическую группировку, концентрировавшуюся вокруг Алкмеонидов. В дальнейшем «алкмеонидовская» составляющая в родословной Перикла продолжала нарастать: Ксантипп женился на Агаристе – представительнице того же рода, слывшего «проклятым» за давнее Килоново дело, о котором ему периодически напоминали враги. В этом браке и родился Перикл.
Детские годы Перикла проходили в тревожной обстановке, уже описывавшейся нами выше. Это были 480-е гг. до н. э., которые с внешнеполитической стороны характеризовались нарастанием персидской угрозы, а с внутриполитической – острейшей борьбой группировок и серией остракофорий. Остракофории, инициированные Фемистоклом, были направлены в первую очередь против Алкмеонидов и близких к ним лиц. Уходили в изгнание, покидая полис, родственники будущего «первого гражданина». Так, в 486 г. до н. э. жертвой остракизма стал его дядя, брат Агаристы – Мегакл, сын Гиппократа. В 484 г. та же участь постигла и Ксантиппа – отца Перикла. Не приходится сомневаться, что все эти события оставили тяжелый след в душе мальчика. И впоследствии, став уже взрослым и влиятельным гражданином, он, как сообщает Плутарх (Перикл. 7), «боялся остракизма».
Со временем ситуация для Алкмеонидов изменилась к лучшему. В 480 г. до н. э. изгнанники досрочно возвратились на родину. Примерно тогда же была создана «антифемистокловская» коалиция аристократических родов – Филаидов, Алкмеонидов и Кериков, вскоре получившая преобладающее влияние в Афинах. Ведущую роль в этом альянсе и во всем полисе долгое время играл Кимон – личность яркая, неординарная, а Перикл все эти годы вынужденно оставался на «вторых ролях» и даже, судя по всему, входил в «группу поддержки» Кимона. Хотя вряд ли эта поддержка была искренней: и Кимон, и Перикл не могли не помнить, что еще их отцы – Мильтиад и Ксантипп – находились в непримиримой вражде.
Но другого выбора у Перикла пока не было. Во-первых, он был еще очень молод и не мог действовать самостоятельно. Во-вторых, сказывались и другие негативные факторы, прежде всего происхождение Перикла из Алкмеонидов. Столько «грязи», столько компрометирующего материала было в предшествующие годы выплеснуто на этот род, что это просто не могло пройти бесследно, не ударив по его репутации. Перикл и рад был бы избавиться от «бремени Алкмеонидов», которое, пожалуй, больше препятствовало, чем помогало успешной политической карьере. Однако оторваться от рода он не мог: в первой половине V в. до н. э., поскольку сохранялись в значительной мере традиции, шедшие еще от аристократической эпохи, достичь высот в полисе, добиться положения в рядах властной элиты можно было только с опорой на родственников – семью и связанное кровными узами ближайшее окружение, выступавшее основой, ядром группировки любого лидера. Политические альянсы, как мы уже неоднократно имели возможность видеть, создавались по родственному признаку, посредством матримониальных комбинаций. Периклу такого рода ситуация была, конечно, не по душе. Пока, на заре своей карьеры, он, конечно, при всем желании ничего не мог в ней изменить; но впоследствии, достигнув значительного влияния, можно было попытаться и внести серьезные коррективы в существующие нормы общественной жизни. Как увидим ниже, на вершине своего могущества Перикл именно нечто подобное и предпринял. Но случилось это значительно позже, а пока вернемся к молодым годам интересующего нас политика.
Существовало для Перикла одно обстоятельство, отягчавшее достижение ведущего положения в государстве: как сообщает Плутарх (Перикл. 7), «собою он казался похожим на тирана Писистрата; его приятный голос, легкость и быстрота языка в разговоре этим сходством наводили страх на очень старых людей». Кстати, сходство с Писистратом было не случайным совпадением. В результате политических браков еще в VI в. до н. э. многие афинские аристократические семьи неоднократно породнились друг с другом, так что их родословные в значительной степени переплелись. И Перикл по одной из многочисленных женских линий действительно являлся праправнуком знаменитого афинского тирана. В период, когда тирания Писистратидов была уже свергнута и к ней формировалось все более отрицательное отношение, вплоть до полного неприятия, когда происходило складывание основ демократии и шла ожесточенная борьба с Персией, в которой обосновались последние отпрыски династии тиранов, – такое родство, безусловно, не могло не казаться согражданам подозрительным.
Тем не менее, несмотря на все это, Перикл все-таки был самим своим происхождением, можно сказать, почти обречен на активную государственную деятельность. Знатный аристократ, сын одного из лидеров полиса, имевший в числе родственников и свойственников немало видных политиков, – он без колебаний и сам пошел по той же стезе. Способствовал его продвижению некоторый дефицит ярких личностей, имевший место в Афинах в 460-х гг. до н. э. Плутарх справедливо пишет (Перикл. 7): «Аристид умер, Фемистокл был в изгнании, а Кимона походы удерживали по большей части вне Эллады». К этому можно было бы еще добавить: умер (или, скорее, погиб) и Ксантипп, отец Перикла. Это случилось около 473–472 гг. до н. э., и группировка Алкмеонидов осталась вообще практически без ярких вождей. Перикл, несмотря на свою молодость, был единственным, кто мог играть роль такого вождя. И он принял ее на себя, действуя пока исподволь, пользуясь, скажем, временным отсутствием Кимона, действительно ежегодно надолго убывавшего в поход. Прямого, «лобового» столкновения с Кимоном Перикл, конечно, в то время еще не выдержал бы: несоизмерим был их политический вес. Кстати, не тогда ли выработалась одна из наиболее важных впоследствии черт всей политики Перикла (как внутренней, так и внешней): переиграть врага тактически, выжиданием и осторожностью, по возможности не рисковать, не ввязываться в открытый бой, а если уж делать это, то только тогда, когда решающий перевес достигнут и победа обеспечена?
Если в годы преобладания Кимона темпы демократизации афинского полиса значительно замедлились, а то и приостановились, то Перикл, подобно Фемистоклу, позиционировал себя, несмотря на весьма знатное происхождение, как политик демократической ориентации. Это неизбежно сталкивало Кимона и Перикла друг с другом. А может быть, ход событий следует представлять несколько иным образом: Перикл, превращаясь из неискреннего сторонника Кимона в его главного противника, становясь самостоятельным лидером, должен был заявить какую-то политическую позицию, чтобы на ее почве привлечь к себе как можно больше приверженцев. Демократические лозунги в борьбе против «чопорного аристократа» Кимона оказывались в высшей степени подходящими.
Во всяком случае, именно такая картина вырисовывается из сообщений Аристотеля (Афинская полития. 27) и Плутарха (Перикл. 7). Высказывание Плутарха особенно характерно: Перикл «стал на сторону демократии и бедных, а не на сторону богатых и аристократов – вопреки своим природным наклонностям, совершенно не демократическим. По-видимому, он боялся, как бы его не заподозрили в стремлении к тирании, а кроме того, видел, что Кимон стоит на стороне аристократов и чрезвычайно любим ими. Поэтому он и заручился расположением народа, чтобы обеспечить себе безопасность и приобрести силу для борьбы с Кимоном». Конечно, ко всем таким характеристикам нужно относиться cum grano salis. Плутарх, безусловно, мог лишь гипотетически воссоздавать ход мыслей жившего за пятьсот лет до него Перикла. Кроме того, не следует забывать, что для Плутарха знаки позитива и негатива применительно к понятиям «демократия» и «аристократия» расставлялись иначе, чем для нас: «власть лучших» была в его глазах, безусловно, предпочтительней, чем «власть народа». И тем не менее в данном суждении, как представляется, есть значительная доля истины. Это доказывается как историческими параллелями – примерами из карьеры других политиков, решивших создать собственную группировку (Писистрат, Фемистокл), так и общими соображениями о преимущественно личностном и конкретно-ситуативном, а не программном характере политической борьбы в полисных условиях (Ruschenbusch, 1979). Как бы то ни было, 460-е гг. до