И. С.), и не только за нечестие, но и за персидскую измену».
Как объяснить это расхождение – не вполне понятно. Например, Ф. Шахермайр, специально занимавшийся данным вопросом (Schachermeyr, 1968, S. 55–56), считал, что две версии можно примирить, если признать, что имел место недолговременный тактический союз между Фукидидом (только что вернувшимся из изгнания остракизмом) и набиравшим силу Клеоном, союз, заключенный с одной целью – попытаться «свалить» Перикла. Последнего, занимавшего позицию «центриста» в политике, можно было ниспровергнуть только объединенными усилиями обоих «флангов» – консервативных аристократов и радикальных демагогов. В подобной точке зрения есть много гипотетического, но в принципе она может быть принята. Во всяком случае, выступление Клеона против видного философа и ученого, пользовавшегося репутацией «вольнодумца», вполне согласуется с его мировоззрением, как он его излагает (в передаче Фукидида, III. 37. 3–4): «…Необразованность при наличии благонамеренности полезнее умственности, связанной с вольномыслием. Действительно, более простые и немудрящие люди, как правило, гораздо лучшие граждане, чем люди более образованные. Ведь те желают казаться мудрее законов… а государству их умствование обычно приносит вред».
Ну а после смерти «афинского олимпийца» «кожевник» всерьез вознамерился играть «первую скрипку» в общественной жизни полиса. Справедливости ради следует отметить, что во многих отношениях Клеон являлся скорее не «анти-Периклом», а, как ни парадоксально, «Периклом, доведенным до абсурда». У него, по известной пословице, часто было на языке то, что у Перикла оставалось на уме. Или, точнее, он озвучивал те же идеи и лозунги, что и Перикл до него, но только делал это настолько более откровенно и менее дипломатично, что слова его начинали уже звучать одиозно.
Характерный пример. Взаимоотношения между столицей Архэ и союзными городами не только недоброжелатели Афин, например, коринфяне (Фукидид, История. I. 124. 3) определяли как тиранию. В самом афинском полисе те государственные деятели, которые мыслили трезво и смотрели на мир без розовых очков, понимали ситуацию не иначе. Среди этих людей были и Перикл, и Клеон. Но посмотрим, как тот и другой оформляют свои мысли. Перикл (Фукидид, История. II. 63. 2): «Ведь ваше владычество подобно тирании, добиваться которой несправедливо, отказаться же от нее – весьма опасно». Клеон (Фукидид, История. III. 37. 2): «Не забывайте, что ваше владычество над союзниками – это тирания, осуществляемая против воли ваших подданных, которые злоумышляют против вас. Они повинуются вам отнюдь не за то, что вы угождаете им себе во вред. На их дружбу вы не можете рассчитывать: они подчиняются лишь уступая силе». Сказано, в сущности, одно и то же, но насколько более однозначно, резко и жестко это сказано у Клеона!
Главным же отличием Клеона от Перикла (если говорить об отличиях не количественных, а качественных, принципиальных) представляется нам более решительная тактика военных действий. Оборонительная тактика Перикла, принятая им с самого начала Пелопоннесской войны, в какой-то степени оправдала себя: она позволила не дать Спарте сделать войну «блицкригом», закончить ее быстрой победой над Афинами в генеральном сражении. Но это же тактическое решение заводило войну в тупик, оказывалось в конечном счете неэффективным. После смерти Перикла какое-то время действия сторон в основном оставались прежними. Однако со временем как у спартанцев, так и у афинян (особенно у последних) начали проявляться стремление к более активному ведению войны, поиск каких-то принципиально новых, нетривиальных ходов, которые позволили бы переломить ситуацию. В целом представляется вполне очевидным, что именно Клеон (а кто еще?) был человеком, стоявшим за изменениями, которые постепенно начали происходить в афинской тактике.
Единоличным лидером полиса, однако, Клеону долгое время не удавалось стать, поскольку у него был достойный соперник – второй протагонист афинской политической жизни тех лет, человек не просто иного, а, если судить по свидетельствам источников, прямо противоположного склада ума, характера, образа действий. Речь идет о Никии.
Нарративная традиция о Никии достаточно обильна. Прежде всего необходимо отметить, что его личность и деятельность весьма подробно освещены в «Истории» Фукидида. Без преувеличения можно сказать, что Никий выступает в качестве одного из главных действующих лиц этого труда, что, разумеется, обусловлено его реально значительной ролью в Пелопоннесской войне. Завершая рассказ о деятельности Никия его гибелью на Сицилии, Фукидид дает ему общую характеристику – одну из самых известных и самых парадоксальных во всей «Истории», неоднократно привлекавшую внимание исследователей и становившуюся предметом дискуссий: «Такие и подобные соображения и были причиной казни Никия, меньше всего из эллинов моего времени заслуживавшего столь несчастной участи, ибо он в своем поведении всегда следовал добрым обычаям» (Фукидид, История. VII. 86. 5).
Парадоксальность данного суждения заключается прежде всего в том, что столь высокая оценка интересующего нас политика и полководца вступает в довольно резкое несоответствие с фактами, которые приводит сам же Фукидид и которые свидетельствуют о далеко не всегда оптимальном образе действий, нередко проявлявшемся у Никия, о его чрезмерной нерешительности, робости, вялости… Поднимался даже вопрос: а что, собственно, дало право Фукидиду и ряду других античных писателей называть его в числе выдающихся афинских государственных деятелей (Карпюк, 1994, с. 38)? Да и нет ли тут иронии со стороны автора истории Пелопоннесской войны?
Однако то же уважение к Никию прослеживается и в более поздних источниках. В частности, в высшей степени характерна оценка Аристотеля (Афинская полития. 28. 5): «Самыми лучшими (beltistoi) из политических деятелей в Афинах после деятелей старого времени, по-видимому, являются Никий, Фукидид (не Фукидид-историк, а Фукидид, сын Мелесия, политический противник Перикла. – И. С.) и Ферамен. При этом относительно Никия и Фукидида все согласно признают, что это были не только „прекрасные и добрые“ (kalus kagathus), но и опытные в государственных делах, отечески относившиеся ко всему государству». Чуть выше в том же трактате сказано (Афинская полития. 28. 3): «После смерти Перикла во главе знатных (epiphanon) стоял Никий – тот самый, который погиб в Сицилии; во главе народа (demu) – Клеон, сын Клеенета…» Кстати, обратим внимание на интереснейшее обстоятельство: Фукидида, сына Мелесия, Никия и Ферамена Аристотель числит в ряду «наилучших» политиков, а их современника Перикла – не числит! Взгляд нашего времени диаметрально противоположен. Но Аристотель (как и Платон) и в целом невысоко ставил Перикла (Will, 2003, S. 250 ff.). Никия он, как видим, оценивает выше.
Процитированный пассаж Аристотеля не должен вводить нас в заблуждение. Если воспринимать его буквально, может показаться, что Никий являлся прямым преемником Фукидида, сына Мелесия, лидером аристократической группировки в Афинах и чуть ли не «главным олигархом». Но в таком суждении не будет верным ни первая часть, ни вторая, ни третья. Между Фукидидом и Никием не прослеживается никакой преемственности; эти два политика, судя по всему, не имели друг к другу ни малейшего отношения. Аристократическое происхождение Никия более чем сомнительно. И уж ни в какой мере нельзя назвать его сторонником олигархии и врагом демоса. Об олигархах в Афинах в это время, пожалуй, говорить вообще не приходится, во всяком случае, о явных олигархах. Такую позицию никто не осмелился бы открыто заявить, и так было вплоть до поражения в Сицилийской экспедиции. Иными словами, когда афинские олигархи вышли на политическую сцену, Никий уже был мертв. И ничто не говорит о том, что, останься он в живых, Никий примкнул бы к ним. Во всяком случае, известно, что родственников Никия олигархический режим «Тридцати тиранов» подверг жестокому преследованию.
Аристотель здесь, по своему обыкновению, упрощает и схематизирует ситуацию, рассматривая политическую жизнь в Афинах V в. до н. э. сквозь призму дихотомии «демократы – олигархи». И мы совершенно не обязаны идти за ним в этом отношении. Если уж попытаться определить политическую позицию Никия – пока в самом общем виде, так сказать, в первом приближении, – то в западной историографии его обычно относят к так называемым «умеренным», и это представляется, в общем, оправданным. Иными словами, противником демократии он ни в коей мере не был, однако не одобрял ее радикализации в послеперикловское время.
Создается впечатление, что Никий среди афинских политиков в наибольшей мере претендовал быть преемником Перикла. Как ни парадоксально, в действительности таким преемником был в большей мере Клеон, который как раз Периклу себя скорее противопоставлял.
Семья, из которой происходил Никий, не отличалась знатностью и давними политическими традициями. Строго говоря, ни один из его предков никак не зарекомендовал себя в общественной жизни афинского полиса. Его, таким образом, можно, точно так же, как и Клеона, отнести к «новым политикам», чье влияние зиждилось не на традиционном авторитете, а на богатстве (Никий, как известно, был одним из богатейших людей в Афинах).
Лекция 14. Алкивиад – «блистательный анахронизм»
В период Пелопоннесской войны Афины, как и многие государства Греции, находились в атмосфере нарастающей нестабильности, интенсивного идейного брожения, может быть, даже разложения. Наиболее оригинальным, в чем-то даже уникальным порождением этой эпохи был афинский политический деятель и полководец Алкивиад. Вряд ли кто-нибудь станет спорить с тем, что Алкивиад был, пожалуй, самой яркой личностью не только в Афинах, но и во всей Греции конца V в. до н. э.
Алкивиад, сын Клиния, из дема Скамбониды родился около 450 г. до н. э. По своему происхождению он принадлежал к кругу высшей афинской аристократии, был выходцем из семьи с давними и богатыми политическими традициями, в которой из поколения в поколение чередовались имена Алкивиад и Клиний. К сожалению, точное название рода, из которого происходил Алкивиад по отцовской линии, из нарративной традиции с полной уверенностью не восстанавливается. Известно только, что этот род возводил свои истоки к прославленному мифологическому герою Аяксу Саламинскому и его сыну Еврисаку, переселившемуся с Саламина в Афины. Определенную путаницу в вопрос о роде Алкивиада вносят аттические ораторы IV в. до н. э., которым, судя по всему, уже не были исчерпывающе известны конкретные детали его родословной. В результате в современной историографии предлагались различные варианты названия этого рода (Евпатриды, Еврисакиды и др.); уже не ст