С 411 г. до н. э. начинается грандиозный триумф Алкивиада, длившийся без перерывов около четырех лет, серия громких побед над спартанцами, достигнутых прежде всего благодаря его полководческому таланту. В результате этих побед Пелопоннесская война вновь оказалась на грани стратегического перелома; перед Афинами в очередной раз забрезжил луч победы, во всяком случае, перевес оказался на их стороне.
В 407 г. до н. э., в ореоле победителя и, можно сказать, спасителя отечества, бывший изгнанник и беглец решился-таки отправиться в Афины. Тем не менее его гнели некоторые опасения, когда он со всем блеском во главе флота входил в пирейскую гавань. Однако эти опасения оказались безосновательными: весь город, ликуя, вышел встречать героя. Естественно, смертный приговор Алкивиаду был отменен, конфискованное имущество возвращено, наложенные проклятия торжественно сняты. Уже за некоторое время до возвращения Алкивиада афинское народное собрание официально утвердило его в должности стратега. А теперь он в дополнение к этому получил целый ряд наград и в конце концов вопреки всем афинским обычаям был провозглашен стратегом-автократором, единственным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами. Это была высшая точка его карьеры. Оставалось сделать какой-нибудь последний шаг, чтобы объявить себя единоличным правителем государства, то есть захватить тираническую власть; граждане, измученные войной и внутриполитической нестабильностью, могли и не оказать значительного сопротивления. Однако этого последнего шага Алкивиад так и не сделал, в отличие от сиракузского аристократа Дионисия, который буквально два года спустя при очень похожих обстоятельствах стал тираном в своем городе, крупнейшим представителем Младшей тирании. О причинах этого можно долго спорить. Во всяком случае, ясно, что дело не в личной нерешительности или пассивности Алкивиада. Согласно всем имеющимся о нем сведениям, он был человеком в высшей степени деятельным, отважным, склонным к риску. Скорее можно говорить о том, что в его сознании были еще достаточно сильны элементы полисного менталитета. При всем своем властолюбии и пренебрежении общепринятыми нормами, при всех монархических замашках, он вырос и сформировался как личность в обстановке афинской демократии, в принципе однозначно отвергавшей любые проявления единовластия, и порвать с ее традициями было для него не так-то и просто. Бесспорно, сыграло свою роль и то обстоятельство, что Алкивиад, в отличие от Дионисия, не располагал гвардией наемников, на которую он мог бы опереться при установлении тирании.
Через несколько месяцев после своего возвращения в Афины Алкивиад вновь во главе флота вышел в Эгейское море, намереваясь продолжать возвращение под власть Афин отпавших союзных полисов. Действовал он в целом успешно, но афинский демос чем дальше, тем меньше был удовлетворен своим вождем, ожидая от него каких-то сверхъестественных свершений. «Если бывали люди, которых губила собственная слава, – замечает глубокомысленный Плутарх, – то, пожалуй, яснее всего это видно на примере Алкивиада… Любая неудача вызывала подозрение – ее спешили приписать нерадивости, никто и верить не желал, будто для Алкивиада существует что-либо недосягаемое: да, да, если только он постарается, ему все удается!» (Плутарх, Алкивиад. 35). Алкивиад, однако, при всех своих талантах был только человеком, не свободным от ошибок и просчетов; при этом ему приходилось действовать в условиях крайней финансовой стесненности. В частности, он вынужден был нередко, покидая флот, отправляться по союзным с Афинами городам для добывания денег на жалованье гребцам. Неудивительно, что победы достигались не с той легкостью и быстротой, с какой хотелось бы афинянам.
Как обычно бывает в таких случаях, каплей, переполнившей чашу, стала, в сущности, мелочь. В 406 г. до н. э., отлучившись на время от флота, Алкивиад запретил оставленному им за себя Антиоху вступать в военные действия со спартанцами. Тот нарушил приказ и был разбит новым спартанским навархом Лисандром в сражении при Нотии. Это-то поражение, не столь уж и серьезное, к тому же случившееся без какой бы то ни было вины со стороны Алкивиада, и стало причиной его отстранения от должности стратега. В очередной раз оказавшись в опале, он не вернулся в Афины и ушел в добровольное изгнание. Какой-то злой рок, казалось, тяготел над нашим героем: вопреки всем своим стараниям он всюду приобретал себе только врагов.
Алкивиад удалился на Херсонес Фракийский и поселился в находившемся там укрепленном поместье, принадлежавшем ему лично. В 405 г. до н. э. ему едва не довелось опять сыграть важную роль в истории Пелопоннесской войны. Это случилось незадолго до роковой для афинян битвы при Эгоспотамах (на побережье Херсонеса Фракийского, неподалеку от резиденции Алкивиада). Прибыв к командовавшим афинским войском стратегам (Тидею, Менандру и др.), он предложил им свою помощь и дал несколько в высшей степени полезных советов, указав, в частности, на то, что место, выбранное ими для стоянки флота, исключительно неудачно и уязвимо. Однако стратеги, опасаясь нового возрастания влияния Алкивиада (а может быть, и подозревая подвох с его стороны), попросту прогнали его и не приняли во внимание ни один из его советов. Несколько дней спустя спартанский наварх Лисандр, хитростью застигнув афинян врасплох, наголову разгромил их. Из двухсот афинских кораблей удалось спастись лишь восьми. Спартанцы захватили около 3000 пленных; все они были казнены по приказанию Лисандра.
Исход афино-спартанского военного столкновения был решен, поскольку на море, как и на суше, теперь безраздельно господствовал Пелопоннесский союз. Афины подверглись полной блокаде и в 404 г. до н. э. капитулировали. Узнав о сдаче родного города и понимая, что оставаться в пределах мира греческих полисов для него становится опасным, Алкивиад не нашел ничего лучшего, как отдаться под покровительство благоволившего к нему персидского сатрапа Фарнабаза. Тот принял его с почетом и поселил в своих владениях.
Тем временем в самих Афинах по требованию Спарты демократия была вновь ликвидирована. У власти почти на год оказалось правительство из тридцати крайних олигархов и лаконофилов («Тридцать тиранов», как очень скоро прозвали их афиняне). Главой режима Тридцати, почти сразу запятнавшего себя террором и репрессиями по отношению к сторонникам демократии, был старый знакомец Алкивиада Критий. Еще не столь давно отношения между этими двумя людьми, сотоварищами по ученичеству у Сократа, были вполне мирными, даже дружелюбными. Именно Критий в 411 г. до н. э. был инициатором принятия постановления о возвращении Алкивиада из его первого изгнания. Однако теперь новый афинский лидер видел в старом лишь самого опасного конкурента. Одним из первых действий «Тридцати тиранов» было лишение Алкивиада гражданских прав, что отнимало у него возможность легального возвращения на родину. Но и это казалось Критию недостаточным. Он прекрасно сознавал, что, пока Алкивиад жив, он останется центром притяжения для всех демократически настроенных сил. Только на него могли возлагать свои упования бежавшие из города противники олигархии и Спарты.
Критий внушил всесильному спартанскому наварху Лисандру мысль о том, что Алкивиад не должен жить. Того же мнения придерживались и спартанские власти во главе с царем Агидом – давним недоброжелателем Алкивиада. В конце концов Лисандр направил Фарнабазу письмо с просьбой умертвить своего афинского гостя. Вероломный перс, не желая портить отношений с победителями-спартанцами, подослал к Алкивиаду отряд убийц. Так в возрасте около 46 лет оборвалась жизнь человека, который, пожалуй, и сам не смог бы ответить на вопрос, чего он больше принес Афинам и всей Греции – пользы или вреда.
Относительно общей оценки личности и деятельности Алкивиада в историографии существуют крайне противоречивые суждения. В нем видят то «тип эллина классической эпохи со всеми его достоинствами и недостатками» (Babelon, 1935, p. 7), то «гениального вождя в слишком маленьком мире», предтечу эллинистических сверхчеловеков (Taeger, 1943, S. 235–236), то талантливого неудачника, оказавшегося злым гением родины (Hatzfeld, 1940, p. 355), то последователя афинских политиков в традициях Фемистокла и Перикла (Ellis, 1989, p. XIX). На наш взгляд, в каждой из этих точек зрения есть определенная доля истины, но для того, чтобы характеристика героя нашего очерка была наиболее полной, следует акцентировать внимание еще на одном аспекте, обычно упускаемом из виду.
Алкивиад был последним (и даже анахронистическим) аристократическим лидером в духе доперикловского и даже доклисфеновского времени. В кардинально изменившейся обстановке, в условиях демократического полиса он пытался «играть по старым правилам», использовать традиционные механизмы влияния, характерные для афинской знати архаической эпохи, VII–VI вв. до н. э. Так, он стремился добиться власти посредством богатства и его демонстративных трат, через межродовые матримониальные связи, путем громадного увеличения своего престижа (этому служило многое – неоднократно исполнявшиеся им литургии, чрезвычайно активное участие в панэллинских играх, да и весь стиль жизни Алкивиада, пышный до экстравагантности). В традиции архаической аристократии укладывалась и внешнеполитическая, дипломатическая деятельность Алкивиада. Блестящие аристократы времени архаики (Алкмеон, Мегакл, Писистрат, Мильтиад Старший и др.) во многом основывали свое влияние и внутри полиса, и за его пределами на разветвленной сети внешних (ксенических и матримониальных) контактов. Именно это делал и Алкивиад, хотя он, как и в других областях, превзошел здесь всех своих предшественников масштабами и размахом своих предприятий.
Однако эпоха была уже совсем другой. Нам кажется, что крах всех начинаний Алкивиада (порой действительно гениальных) напрямую связан с тем обстоятельством, что он был своеобразным живым анахронизмом, что он жил как бы в ином историческом времени, нежели вся окружавшая его обстановка. Подчеркнем, что сказанное нами ни в коей мере не опровергает и другого: Алкивиад основными чертами своей личнос