Пока шли по однотонному, голубому коридору, в ужасе продолжала сжимать платье пальцами и мысленно обливалась холодным потом. Хоть здесь и работали кондиционеры было жарко. Шея от распущенных волос запотела. Польски шел впереди, мы с Хаски сзади. Возле одной из железных дверей в глубине первого этажа Пудель остановился, постучался и, не дожидаясь разрешения, зашел.
Перед нами дверь раскрыл. Я хотела зайти, но нет, Хаски зашел первый, а ничего, что я девушка? Какой из него джентльмен? Бесит. Руки раздраженно скрестила под грудью, не дождешься доброго отношения к себе.
Но если рассматривать с точки зрения военного он сейчас правильно поступил. Первый человек — всегда мишень, у второго есть шанс вырубить нападавшего в это время.
Ладно, уберу придирку.
Окинула серое, убогое помещение равнодушным взглядом. Один мужчина в серой форме в кепке почтительно поклонился нам, я едва заметно тоже кивнула. Зачем нам кланяться?
Еще двое мужчин-работников за темно-синим столом располагались на стульях, а на против них — парень. Его лохматая голова слегка наклонена, шевелюра закрывала лицо и тело. Осужденный?
А я здесь зачем? Впервые посмотрела на Хаски прямо, но он в этот раз проигнорировал вопрос, следил за действиями Пуделя.
Тот выудил из кармана джинсов увесистый кошелек или что это у него и положил на стол рядом с одним из охранников.
— Просьба покинуть место, — холодно отдал приказ Польски, бедром оперся о стол в ожидании исполнения.
Один из мужчин приподнялся неловко отодвинул стул, второй остался сидеть. Последний, ослушавшийся приказа, заговорил:
— Нам запрещено покидать место расследования и заключенного.
— За это дело я несу ответственность, — ответил Польски.
Я не поняла!? А кем это у нас работает Польски? Я, конечно, понимаю фамилия имеет значение. Но похоже здесь фамилия даже Хаски не имела значения, именно поэтому здесь и находился Польски. Это он нас сюда провел.
А теперь главный вопрос, что это за дело? Я оглянулась еще раз на заключенного. Так: длинноватые волосы, человек без сознания, ноги, руки как и у всех, худощав немного. Подошла ближе, присела слегка, чтобы заглянуть человеку в лицо. Голова покачнулась в сторону, и я рассмотрела губу проколотую.
— Захар? — удивленно вырвалось, пальцами схватилась за его подбородок и подняла вверх. — Захар!
Потрясла лицо туда-сюда.
— Руки убери, — услышала сзади, за плечи меня оттащили в бок, переставили, как фигурку на шахматах, без особого использования силы.
Хаски занял мое место, взял Захара за лицо, сжав его щеки. И правой рукой пару раз ему пощечин надавал. Я вцепилась когтями в запястье Хаски, я их отрастила слегка после того, как стала опять Аристократкой.
Дмитрий перестал бить по лицу и озвучил:
— По другому его не привести в сознание, — пришлось насильно убрать свои руки от его.
— Можно с меньшей силой, — пояснила и отвернулась, лишь бы не видеть. Через пару шлепков Захар очнулся и прокашлялся.
Проморгался и на нас посмотрел.
— Что это значит? — спросила у Хаски и Польки одновременно.
— Присаживайтесь, — указал Санек на пустовавшие два стула, где раньше сидели работники. У Захара руки сзади в наручниках сдвинуты за спиной. Смотрел в пол и молчал.
— Захар, в чем дело? — озвучила, но предложенное место заняла.
Польки положил на стол огромную, черную папку и начал рассказывать:
— Двенадцать случаев за два месяца. Поджоги, взрывы. Никогда не было настолько частых терактов. Раньше они случались изредка между двумя нашими странами и, как правило, винили вы друг друга, — Польски показал на нас с Хаски. — Немийцы привыкли к вашим периодическим взрывам, принимали как должное. Вы же друг друга терпеть не могли. А в этот раз заметно, что это не вы посылаете беды друг на друга, к тому же у вас единая стройка и отношения стали лучше. Да и вас теперь одна территория объединяет, и вредить друг другу не выгодно.
Вот мы с семейством Шмонтов ведем расследование около двух месяцев. Какая тварь разжигает войну между Аристократами и Бастардами, что-то вроде внутреннего переворота готовит. Наверное, отстаивает свою свободу, да, Захар? — обратился Польски к сидевшему на против другу. — Короче, организация у них новая, ходят в масках, и называется «ЗБ» — угадайте как расшифровывается? — Польски всегда смешно. — За Бастардов! Поумнее не могли придумать? Они и устраивают налеты и поджоги. И вчера, Аня, спасибо тебе, ты провела их в Рай. На… наслаждайся.
Польски поверх документов положил белый телефон. Передо мной огромный экран, на нем показывались черные, серые тона, белые вспышки. Сложно что-либо разглядеть, потом изображение стало четче или ближе.
Площадка третьего этажа, где было наше вип-помещение, правее от него очень узенький проход. Народа не было, да и зачем, туда, наверное, парочки ходят обжиматься, темнота, пустота и перила. Захар стоял на перилах ногами и придерживался за стену, чтобы не упасть вниз в толпу. Звучала последняя песня ЖИЖИ, которую мы слышали. Захар наблюдал за толпой сверху-вниз и не боялся упасть, а потом поднял руку вперед и огненный, горячий столп вырвался из его кулака и торпедой пронесся в огромное, серебристое сердце, которой в миг заполыхало, как факел, что подпалили бензином и искрой пламя.
— Захар, у тебя есть энергия? — единственное, о чем поинтересовалась. Он скрывал связь с энергией.
Он не ответил на вопрос и не подал признаков жизни, смотря в пол со склоненной головой.
Очень страшно осознавать. Страшно пытаться понять или принять то, что услышала. Это как ужасный кошмар, разобраться не могла сон это или реальность? Захар, который первый принял меня в Вышке, Захар, которого на лестнице откачивала с девочками, который первый здесь в Вышке опять начал со мной общаться в обличии Аристократки. Он подсказал, что девочек держат в раздевалке.
Или Захар — это человек, что убивал и поджигал?
— Захар? — позвала опять, но он не ответил.
— Я не знаю, что тебе сказать, — услышала знакомый, хриплый голос.
Помню удивлялась в первый день в Вышке, заболел он или нет? А потом узнала, что это раненные связки, за попытку бегства из интерната Волкодавы, ну тебе огромные собаки, что преследовали меня с Пб-ками, едва не перегрызли ему горло. С тех пор у него и был тихий, хриплый голос.
— Это правда, Захар? — он поднял на меня глаза, они странные, пустые, побитые, жалкие. Разглядела едва заметную пленку слез на них, на губах и возле носа небольшие кровяные дорожки.
— Не знаю, Ань, не знаю, — его голос дрогнул. — Понятию не имею.
— Бл…, вот только не надо играть в шизофреника! Мороки слишком много, — ощетинился Польски и ко мне обратился. — Тебе, Аня, скажу, что я за ним слежу не первый день, тот тут, то там его морда сверкала. Вот эта вся папочка о нем, — Польски закрыл увесистую папку и постучал пальцам по ней. — Отпечатки его, энергия в поджогах везде его. Видео, он во многих случаях был пойман. И это не обертыши, Аня, — я только хотела выдвинуть эту версию, хоть как-то, чтобы оправдать друга. — Не волнуйся, всё проверили. У обертышей и энергия другая, и отпечатки пальцев разные. Это он осуществлял по меньшей мере три поджога, в результате которого погибло более пяти… десятков… людей!
Как приговор прозвучал, пальцем Польски указал на Захара. А я после этого сжала кулак руки другой и не знала, что сделать и сказать. Медленно начала осознавать — сон-то прошел, а реальность еще суровее.
Захар склонил голову, скрываясь за волосами. Не знала, как сдержать дрожавшие руки, как перестать моргать и как не начать рыдать.
— Польски оставь нас, — услышала голос Хаски. — Минут десять достаточно.
— Я надеюсь ты на сопли не поддашься? — насмешливо спросил Санек. Это он про меня что ли? — Папочку оставляю, — похлопал по документам ладонью. — Можете посмотреть фотки, отличное зрелище кровавых, сожженных трупов молодежи…
— Иди, — повторил грубо Хаски.
— Иду-иду, — удалился Польски, с хлопком закрыв дверь.
Что делать? Не могла трезво мыслить. Настала откровенная, изнуряющая нервы тишина. Боковым зрение зацепила момент, когда Дмитрий поднялся со стула и медленно пошел к Захару. Я наблюдала за его действиями.
— В объединенной Немии… — расслышала уверенный голос, пока он шел, пока встал сзади стула с Захаром, подняв взгляд голубых глаз. Я постаралась не отводить ответного, когда расслышала продолжение. — Существует смертная казнь. Женщина, посмевшая изменить своему мужу, приговаривается к смертной казне, — как будто в сердце ударил этой фразой. Уж очень проникновенно сказал. Невольно отвернулась и на пол посмотрела.
А Хаски продолжил:
— И Бастард, поднявший руку на Аристократа, приговаривается к вливанию ИК-а в кровь! — я пропустила, когда Дмитрий резко вытащил правую руку и сзади сделал захват на шее Захара, заставив того подняться вверх. — Вставай выродок!
Я тоже вскочила со стула, с ужасом взирая на друга, лицо того в миг покраснело, вены вздулись на лбу. Он что-то прохрипел.
— Хаски!? Что ты собрался делать!? — вырвалось и я нервно дернулась поближе, но прикоснуться к ним боялась.
Не знала, что делать, и сказать, уставилась немигающе на них и не шевелилась. Зверь в бешенстве.
— Вершу правосудие. Я в ответе за пожар. Я несу ответственность за двадцать три трупа молодых людей, среди них была беременная женщина, и более чем за пятьдесят пострадавших, отбывших в Колчак! Отныне для Бастардов введен комендантский час с десяти вечера. Больше ни одна рожа их не появится ночью! — это он сказал очень громко с поистине бешеным, звериным лицом. Говорил сквозь зажатую челюсть. Столь сильную ненависть я редко видела в этих равнодушных глазах.
А потом добавил едва не шепотом:
— Более того и ты могла пострадать там, — правая рука Дмитрия сильнее сдавила шею Захара, тот начал задыхаться и пальцами пытался отодрать крупную ладонь от себя. А Хаски смотрел на меня.
— Стой, — попросила, глядя как Захар начал краснеть, лицо покрылось пятнами, он бесшумно открывал рот и закрывал, пытался выхватить кислород из воздуха.