Существо откинуло с лица длинные волосы и улыбнулось мне. Оно выглядело, будто маленький старичок, только покрытый шерстью светло-русого цвета.
Такого же цвета были волосы у всех членов семьи, у меня в том числе. Одето существо было в старорусскую рубаху-косоворотку и широкие штаны. На поясе был аккуратно повязан широкий пояс-кушак.
— Кто это? — хотел спросить я.
Но, конечно, издал только бесполезное «агу-ага». Как ни странно, существо будто бы меня поняло:
— Рад познакомиться, юный господин, — поклонилось оно. — Меня зовут Добран, я ваш домовой. Вообще-то, не принято нам, волшебным существам, приближаться к младенцам. Простите великодушно, вынужден был.
— Бросьте вы, — сказала нянечка. — Спасибо, что анчутку прогнали. Он сглазить мог нашего Эспера.
— Это вряд ли, — хитро сощурился домовой. — Его высочество остановил нечистого Взором.
Тогда я ещё понятия не имел, на что способен взгляд истинного дворянина. Однако нянечка и гвардейцы изумлённо уставились на меня.
— Так рано? — буркнул солдат.
Я посмотрел ему в глаза. Не понимая, что делаю, я вдруг почувствовал, что мой взгляд действительно обладает силой, и не удержался от того, чтобы направить её на гвардейца.
Лицо мужчины напряглось, он быстро отвёл глаза и прижал ладонь ко лбу.
— Ничего себе, — пробурчал он. — У его сиятельства действительно Взор открылся! Да ещё и сильный такой.
— Похоже, юный господин очень талантлив, — с улыбкой сказала нянечка.
— Так оно и есть, можете мне поверить, — кивнул домовой. — Ладушки, пойду я. Князю сам доложу о происшествии, не извольте беспокоиться.
Снова поклонившись, Добран скользнул в щель между паркетными досками и просочился в неё, как дымок.
Так я узнал сразу несколько вещей. Что в мире есть не только магия, но и магические существа. Как добрые, так и злые. Что люди, которые не владеют магией, могут использовать артефакты. Например, защитные, которые применили гвардейцы, забежав в комнату.
Немного позже я узнал, что магией обладает лишь ограниченный круг людей. По большей части аристократы, к которым я тоже принадлежал.
И да, у меня действительно оказался сильный талант. Который, впрочем, было необходимо упорно развивать.
День встречи с домовым и чёртенком-анчуткой я запомнил очень хорошо. Потому что именно тогда я вдруг понял, насколько восхитительный второй шанс мне выпал.
Взрослеть оказалось намного интереснее, чем в прошлой жизни. Ведь на этот раз я с самого рождения осознавал себя и к тому же понимал, какие перспективы открываются передо мной.
Знатное происхождение, великолепный магический талант, возможность получить лучшее образование и связи. Каждый новый день будоражил так, будто это самый важный день в моей жизни. По утрам я всегда просыпался с улыбкой, полный сил и вдохновения.
Расписывать, как прошли мои дальнейшие восемнадцать лет в новом мире, нет большого смысла. Скажу лишь две вещи.
Первая — я проникся глубоким уважением к детям. Потому что на своей шкуре испытал, насколько тяжело научиться говорить, ходить и контролировать свой мочевой пузырь.
Только взрослым кажется, будто это проще простого. Ничего подобного! Чтобы овладеть собственным телом, требуется много усилий. Неважно, что дети прилагают их неосознанно. Это нисколько не умаляет их личный подвиг.
Вторая вещь — я был счастлив. По-настоящему, правда. У меня была большая и любящая семья, широкие возможности и признание с самых пелёнок. Не думаю, что кто-то лучше меня понимал, какой бесценный подарок вручила мне судьба.
Тем сильнее я злился оттого, что мой единокровный брат Владислав всё у меня отнял.
А случилось это так…
Глава вторая
Мой отец, Александр Тарковский, умер за несколько дней до моего восемнадцатилетия. Ничего трагичного, он просто скончался во сне. Как сказал прибывший целитель — инфаркт миокарда.
Учитывая, что медицина в этом мире базировалась на магии, она была гораздо эффективнее той, что существовала в моём старом мире. Люди, особенно дворяне, жили дольше и почти не болели. Здесь лечили даже рак, а о таких вещах, как СПИД или ежегодная эпидемия гриппа, не слышали вовсе.
Поэтому смерть от сердечного приступа в девяносто шесть лет была довольно редким явлением. И всё же моего отца постигла именно такая участь.
Приём в честь моего дня рождения отменили. Я спокойно к этому отнёсся, ведь кончина главы рода была гораздо важнее, чем очередное празднество.
Традиции хоронить умерших в земле здесь не было. Для покойных сооружали краду — погребальный костёр. Прах затем закапывали под курганом или, в случае с аристократами, замуровывали в фамильном склепе.
После того как прах отца был оставлен в склепе, ко мне подошёл старший брат Николай:
— Эспер, надо поговорить.
— Конечно, князь, — я склонил голову.
— Перестань, — поморщился Коля. — Мы же братья. Не надо формальностей, когда мы наедине.
Мы отошли в сторону, под тень одного из раскидистых дубов, что во множестве росли на территории поместья. Николай заложил руки за спину и глубоко вздохнул, глядя на закат. Ярко-оранжевые лучи солнца отражались от блестящих пуговиц на его мундире Кирасирского полка.
— Ты прав, конечно, — начал он. — Теперь, когда папа умер, я новый князь Москвы. Но я хочу, чтобы ты знал кое-что.
— Что?
— Я не хочу оставаться править. Я в первую очередь офицер, и должен быть со своими людьми.
— Сослуживцы тебе важнее семьи? — невозмутимо поинтересовался я.
— Осуждаешь? — холодно спросил Николай, глянув на меня.
— Нет. Ты можешь сам решать, быть офицером или князем. Но если ты откажешься от титула, он перейдёт Владиславу.
— Именно это меня беспокоит, — пробурчал Коля.
Наш брат Владислав был уродом в семье, и все об этом знали.
Само собой, дело было не во внешности. Просто, говоря языком моего старого мира, он был мажором и раздолбаем. Тратил отцовские деньги, спуская их на дорогие цацки, выпивку и женщин.
Но его амбиции при этом были чрезвычайно высоки — Влад считал, что весь мир лежит у его ног лишь потому, что он родился в богатой княжеской семье.
Одним словом, типичный золотой ребёнок, донельзя избалованный и лишённый моральных ориентиров. К тому же он не раз был замечен в общении с сомнительными личностями, связанными с преступностью.
Поэтому мы с Колей понимали, что отдавать ему власть рискованно. Это может пошатнуть могущество рода и уничтожить добрую славу, копившуюся поколениями. Владислав и без того успел запачкать честь Тарковских.
— Понимаешь, Эспер, — продолжил Николай. — Я военный и всегда хотел им быть. Мы с отцом решили, что как только я получу звание майора и отслужу ещё год-другой, то стану командиром родовой гвардии.
— Ты и без того мог бы им стать, — заметил я.
— Знаю. Но Тарковские ни с кем не воюют, в отличие от императорских войск, — Коля усмехнулся. — Я хотел получить настоящий боевой опыт. Но чем дольше я служу, тем чаще думаю, что хочу остаться в Кирасирском полку навсегда. Полковник напрямую сказал, что видит меня своим преемником.
— Если ты станешь командиром Кирасирского, это сделает большую честь нашему роду, — сказал я. — Но кто тогда станет князем?
— Ты, — Николай перевёл взгляд на меня. — Через несколько дней тебе исполнится восемнадцать, а я официально вступлю в права. Я исключу Владислава из линии наследования, а затем сложу титул. Он перейдёт к тебе.
В тот момент у меня возникло чувство, будто на сердце повесили пудовую гирю. После смерти отца мне и без того было тяжело, а теперь старший брат решил взвалить на меня такую ответственность.
В то же время я понимал, что всю новую жизнь меня к этому готовили. Отец прекрасно понимал, что Влад не годится на роль главы рода, а Николай воюет и запросто может погибнуть. Таким образом, я был реальным кандидатом на титул князя.
Скрипнув зубами, я покачал головой.
— Не хочешь? Или боишься, что не справишься? — положив ладонь мне на плечо, спросил брат.
— Справлюсь. Просто это неожиданно, — сказал я.
— Папа умер слишком внезапно, — хмуро согласился Николай. — И знаешь, мне кажется…
— Эй, братья! — раздался голос Влада. — О чём вы там шепчетесь?
Средний княжич приближался к нам. Его волосы были растрёпаны, на лице темнела неаккуратная щетина. Владислав не удосужился побриться даже перед погребальной церемонией. В руке он держал открытую бутылку португальского портвейна.
— Мы не шепчемся, — ответил Коля. — Просто я делился с Эспером своими мыслями.
— А со мной поделишься? — ухмыльнувшись, спросил Влад.
— Конечно. Только лучше наедине и завтра утром.
— Почему завтра?
— Чтобы ты протрезвел.
— По-твоему, я пьян, братишка? — Влад фыркнул и сделал глоток. — Ты меня пьяным не видел.
— Трезвым я тебя тоже давно не видел, — поморщился Николай.
— Ты просто редко бываешь в поместье! Торчишь в своём полку или с басурманами воюешь. Совсем про семью забыл!
— Я укрепляю честь семьи своей службой. А что делаешь ты?
Чувствуя, что намечается конфликт, я решил вмешаться:
— Братья, не ссорьтесь. Сегодня точно не время для этого.
— Не указывай нам, что делать, мелкий, — Владислав ткнул в меня горлышком бутылки.
— Будь поуважительнее с братом, — нахмурился Николай.
— С чего бы? Он младше меня и не настоящий брат. Матушки-то у нас разные. Ладно, ладно, Коля, не сердись! Эспер прав, конечно. Не будем ссориться. Сегодня день скорби.
Сделав серьёзное лицо, Влад хлебнул портвейна и протянул бутылку Коле.
— За нашего отца! — объявил он. — Да примет его Перун, как сына!
Никто в нашей семье не был религиозен. Но подобная фраза была своего рода традицией.
— Да примет его Перун, как сына, — эхом ответил Николай, сделал маленький глоток и вернул бутылку Владу.
— Да примет, — сказал я.
— Выпей с нами, младший, — Владислав сунул мне портвейн.