Дорога. Ты слегка уклонился от ответа. Теперь ты предал науку ради литературы?
Януш. Нет.
Дорога. Ты перешел на чью-либо сторону, ты на стороне света или тьмы?
Януш. Я по-прежнему ученый и хочу им остаться. В то же время я краду время у науки, ведь когда-то я мог до полуночи сидеть и оптимизировать свой алгоритм, а теперь знаю, благодаря многолетнему опыту, что могу продолжить работу над алгоритмом завтра. А сегодня я предпочитаю написать об эмоциях, о растроганности. Поэтому я обращаюсь к Посвятовской или Лесьмяну1, читаю какое-нибудь стихотворение, заряжаюсь от них и пытаюсь написать что-нибудь столь же поэтичное. И в этом смысле я предаю науку, поскольку, вместо того чтобы оптимизировать алгоритм в свое свободное время, я делаю отметку в пропуске, что на сегодня закончил работу, а сам иду писать книгу. Можно сказать, что у меня появилась любовница. Я больше не посвящаю все свое время жене, то есть науке, и в любой удобный момент бегу к любовнице. Нам невероятно хорошо, потому что всякий раз она дает мне что-то новое. А ко всему еще добавилось это чувство после выхода книги и осознание того, что кто-то ее читает.
Дорота. Наука что-то потеряла для тебя в сравнении с литературой?
Януш. Прежде всего она потеряла свою привлекательность.
Дорота. Так обычно и бывает, когда у мужчины появляется любовница.
Януш. Вот именно. Теперь я знаю, что можно реализовать себя в жизни не только через создание все более удачных алгоритмов или наилучшей программы, но также делая что-то иное. Наука же при этом потеряла, потому что у меня больше нет былого энтузиазма. Если бы я должен был определить некоторый коэффициент энтузиазма в своей жизни, то когда-то этот коэффициент составлял единицу, теперь же у меня два коэффициента энтузиазма, которые дают единицу только после суммирования.
Дорота. А если бы я предложила тебе сделать выбор, что бы ты выбрал?
Януш. Я выбрал бы науку. Если бы ты мне сказала: с завтрашнего дня ты должен выбрать что-то одно, то я выбрал бы науку, и не из-за привязанности, такой, какой бывает привязанность к жене, или уважение к ней. Просто если бы я поделил свое рабочее время, то стало бы очевидно, что три четверти его я посвящаю науке и лишь одну четверть — литературе. И делаю я это не потому, что чувствую себя ответственным, а потому,что наука доставляет мне огромную радость при решении проблем, написании новых алгоритмов и новых программ. Я бы сказал, что и реализуюсь в ней на эти самые три четверти.
Дорота. Поэтому перейдем к несколько другой теме, которая, однако, связана с твоим творчеством. Расскажи подробнее о своей чувствительности, о том, как ты воспринимаешь мир. Тебя часто упрекают в том, что в твоем характере много женских черт.
Януш. Я переживаю мир очень по-женски, часто бываю растроганным. Даже когда читаю газеты, я вылавливаю те фрагменты, которые мои коллеги пропускают. В то же время я решительно не мог бы сказать, откуда это берется. Я знаю психику женщины лишь теоретически, поскольку очень много читал об этом — и Юнга, и Фрейда, и всех, кто писал и сосредоточенно размышлял о женской психике, но, возможно, у меня есть свойственная главным образом именно женщинам способность сочувствовать и сопереживать.
Дорота. Ты феминист?
Януш. Да, я мужчина-феминист. И не скрываю этого. Дискутируя с Малгожатой Домагалик, которая тоже признается в своих феминистских взглядах, я сказал, что разница между нами состоит только в том, что я не хожу к гинекологу, а она ходит. Хотя и это неправда,
потому что в связи с работой над книгой «Любовница» я побывал однажды у гинеколога, так что, может, лучше сказать — не хожу, но однажды был у гинеколога, чтобы побеседовать с ним. Как я уже говорил, мне бы хотелось, чтобы миром правили женщины. Считаю, что он был бы лучше, потому что женщины не рассматривают мир лишь в контексте борьбы интересов и могут подходить к своим решениям эмпатически. Я это вижу на бизнес-встречах в моей фирме — появляющаяся на них женщина вносит определенное спокойствие. Все присутствующие на встрече мужчины, если у них нет, конечно, каких-нибудь навязчивых идей на почве власти, хотят эту женщину очаровать. Покрасоваться перед ней, и ведут себя совершенно иначе, не обязательно хотят быть правыми. Если же на собрании присутствуют только мужчины, то оно превращается из Ьгтпз{:огтт§ в то, что я называю Ыате${огтт§, то есть поиски наилучших решений перерождаются в поиски виновных, а значит, в необузданное желание добиться своей правоты. Если что-то не складывается — а такова жизнь, таковы модели в науке, таковы проекты, что порой что-то не получается, — то они непременно хотят найти виновного. Женщины же во время подобных встреч ищут не виновного, а возможность решения проблемы. Я всегда привожу в этом случае пример, касающийся моей фирмы. У меня было много директоров, фирма переходила из рук в руки, и бюро, в котором я работаю во Франкфурте, попало в руки американцев и находилось в очень скверной финансовой ситуации. И тогда корпорация назначила директором женщину. Женщину очень зрелую, в возрасте шестидесяти трех лет, то есть перед самым выходом на пенсию. Эта женщина, не желая оставлять свою семью, решила летать из Сан-Франциско во Франкфурт каждые две недели, чтобы спасать нашу фирму.
Дорота. И спасла?
Януш. Прежде всего она добилась, чтобы мы перестали работать себе в убыток. Она очень сильно изменила наше бюро, но при этом никого не уволила. Единственная из всех директоров, на протяжении двадцати одного года работавших в этой фирме, она могла в пятницу вечером пройти по комнатам и, придя, например, ко мне, спросить: «Януш, а дома тебя никто не ждет?» Хотя мой ранний уход домой не был ни в ее интересах, ни в интересах фирмы. Ни один другой шеф никогда ни на что подобное не решался, хотя среди них были и те, которые тоже задерживались в офисе фирмы до 22.00. Меня это до сих пор трогает. Тогда я впервые задал себе вопрос, действительно ли кто-то меня ждет, и отдал себе отчет в том, что между домом и работой непременно должна существовать граница. Будучи феминистом, я понимаю, что существует явление так называемого стеклянного потолка. Оно заключается в том, что ты сидишь в бюро и видишь сквозь стеклянный потолок всех этих шефов, всю их некомпетентность в управлении компанией и отлично знаешь, что именно ты должна быть там, наверху, и что это не так только потому, что ты женщина.
Дорога. О чем ты подумал, услышав, что в Польше создается Партия женщин?
Януш. Во-первых, я подумал, что у этой партии здесь нет никаких шансов. Тогда мне не приходило в голову ничего из того, в чем, по-моему, несправедливо и чересчур беспощадно обвиняют пани Гретковскую, — что она создала эту партию как раз перед изданием своей новой книги, дабы привлечь к своей персоне внимание.
Дорота. Но что-то в этом есть, ведь партия очень быстро перестала существовать.
Януш. Я ничего об этом не слышал. Впрочем, не так это и важно. Долгое время Гретковская, автор интеллектуальных триллеров, была моим божеством. Обожаю интеллектуальность в ее историях. Она умеет создавать высокоинтеллектуальные истории, которые на самом деле также адресованы и малообразованной публике, поскольку легкопредсказуемы. Но ее тексты насыщены столь невероятными ассоциациями, которые, возможно, отчасти ей подсказывают карты Таро. Помню ее первые книги, превосходные благодаря этой интеллектуальности, например «Мы здесь эмигранты», «Страстный» и т.д. Моей мечтой была встреча с Мануэлей Гретковской за бутылкой вина, чтобы можно было посидеть и поговорить о литературе, о жизни. Обожаю все без исключения ее книги до «Польки», так как с нее начинается литература, которая меня вообще не интересует. Я перестал читать Гретковскую и, может, обязан прочитать ее последнюю книгу о женщинах и мужчинах («Женщина и мужчины») по соображениям чисто профессиональным, но как-то не могу себя заставить. Зато с удовольствием вспоминаю небольшие томики, красиво оформленные и выпущенные издательством «\У. А. В.», в которых были напечатаны самые невероятные истории, например история женщины с двумя клиторами; каждой из этих историй Гретковская сумела придать философскую глубину. В то же время я не верю в успех Партии женщин, потому что в Польше женщины подчинены мужчинам и соглашаются на это подчинение. Поэтому такая партия представляется мне чем-то совершенно нереальным, поскольку польки просто не хотят иметь прав. Я не говорю о варшавянках, а также о группе весьма активных в профессиональном отношении так называемых альфа-женщин, пробивных, с отличными идеями, непрерывно повышающих свое образование. Эта группа альфа-женщин совсем немногочисленна и составляет не больше 10% всего общества. В то же время остальные женщины желают, чтобы ответственность за них брал на себя партнер и он же принимал за нее решение. С этой точки зрения возникновение Партии женщин было позитивным. Даже если учесть ее роспуск и то, что она не будет участвовать ни в каких выборах, все же эти пару дней в средствах массовой информации, может быть, обратили внимание на проблемы женщин в Польше. В Германии никому даже в голову не пришла бы мысль создать подобную партию, так как это было бы довольно искусственное образование. И я не знаю ни одной другой страны, в которой такая партия существует.
Дорота. Жаль, что она так быстро перестала существовать. Это в какой-то степени является компрометирующим фактом.
Януш. Подозреваю, что после выхода моей новой книги «Нужны ли мужчины миру?», если бы эта партия еще существовала, я мог бы стать ее почетным членом (смеется).
Дорота. А твоя книга была бы объявлена манифестом этой партии?
Януш. В ней я со всей решительностью становлюсь на сторону женщин и пытаюсь обосновать с научной точки зрения свой подход к вопросу женственности в моих предыдущих книгах. Почему меня привлекают женщины? Почему я возвожу их на пьедестал? Здесь я мотивирую свои взгляды. Это научно-популярная книга, в которой я ссылаюсь на научные источники, во время ее написания я даже консультировался с учеными.