И только стальные глаза выдавали ее. За всей этой дорогой мишурой сиял блеск кремлевских звезд.
Хотя в зале бравурными речами без умолку гремела тарелка радио, обладая прекрасным слухом, он, прислонив к столу костыли и удобно устроившись на скамейке со своей культей, принялся делать вид, что медленно и вдумчиво завтракает, впитывая каждое услышанное слово.
– Ну а что Берия? – лениво поинтересовалась дама у собеседника.
– У, – махнул карлик руками, – что ты, Маха, мировой скандал был, ты себе не представляешь! Как только он вернулся от Сталина, мгновенно вызвал к себе Деканозова. Крик стоял до самих Соловков. Видимо, скоро весь секретариат под нож пойдет, потому как все слышали слишком много такого, чего в нашей стране лучше не слышать вообще никому и никогда. Обложил Лаврентий бедного Деканози и по-русски, и по-грузински отборным трехэтажным матом. Можно было бы написать целый эротический роман для самых завзятых извращенцев. А что, собственно, Деканози-то? Чем он провинился? В данном случае просто как курьер выступил, что сказали передать Ежову – то и передал.
Услышав фамилию Ежова, одноногий чуть не подавился щами, но мгновенно сделал вид, будто косточка попала в горло, даже вынул что-то изо рта, демонстративно рассмотрел и бросил на пол.
Тем временем разговор продолжался.
– Лаврентий последнее время закусил удила, власть ударила в голову. Не думаю, что Зафаэлю стоит делать на него ставку. Такие люди, оказавшись на вершине, слетают с катушек, начиная бурную самодеятельность разводить, – заметила девушка, сделав новый глоток и снова оставив красный след на краю чашки.
– Брось, Зафаэль делает лишь то, что велит Кнопмус.
Теперь инвалид уже пожалел, что пришел в это утро в столовую. Он начал прикидывать, что из арсенала оружия имеется при себе и сколько есть денег, чтобы немедленно скрыться из города, двинувшись к ближайшему схрону.
Точно так же, как то, что Земля крутится вокруг Солнца, он знал – подобные встречи случайными не бывают.
Но деваться некуда. Если это ловушка, то столовая наверняка окружена. Лучше подыграть странной парочке, авось всплывет что-то еще. Принялся дальше возить ложкой по тарелке.
– Если бы Система считала, что весь потенциал Берии исчерпан, то он оказался бы в той же камере, что и покойный Ежов, через пять минут, – продолжал карлик, – вон посмотри, за соседним столом сидит инвалид и кушает щи. Его фамилия Еремеев, возлюбленный и правая рука Ежова. Но в отличие от своего учителя и покровителя Еремеев – человек Системы. Поэтому сейчас не загорает в крематории, а старательно делает вид, что не подслушивает нас. Еремеев, бросайте свою тухлятину и подсаживайтесь к нам! Есть разговор.
Тот нехотя поднялся, мгновенно окинув взглядом зал и прикидывая пути отхода. Когда он сел рядом с коротышкой, тот поинтересовался:
– Привязанная нога не сильно затекает?
– Нас и не такому учили, – хмуро ответил Еремеев. – Чем обязан?
Карлик вынул из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул ему.
Внутри была прядь рыжих волос.
Сигнал с того света: свои.
– А нельзя было обойтись без спектакля? Я ведь мог вас и убить, – заметил уже дружелюбно Еремеев.
– Это проблематично, юноша, – усмехнулся карлик и, взяв конверт, убрал его, – при всей вашей подготовке и невероятном желании выжить. Но к черту лирику. Давайте о главном. Во-первых, когда вы понадобитесь в следующий раз, верным будет нынешний пароль «тревога». И да, надеюсь, не надо объяснять, зачем мы здесь?
– Архив, – утвердительно сказал бывший майор госбезопасности.
– Именно. Сталин уже в курсе, что Ежову дали сигнал «опасность», и он навел их на фальшивку. Но его непредусмотрительно хлопнули, и сделать ничего теперь нельзя. За вами началась охота. Если группу скрыть еще можно, то вы, как ни маскируйтесь, не иголка в стоге сена. Кобе архив нужен позарез, и поверьте, сейчас вы враг номер один. Все органы сориентированы на поиски. Система поможет скрыться.
– В обмен на архив?
Маха перебила их:
– Ксафан, погоди. Он, кажется, не понимает.
Она закурила новую сигарету, пустила тонкую струйку дыма в лицо Еремееву и тихо сказала:
– Ты давал присягу главам Системы?
Тот кивнул.
– Тогда о каком обмене идет речь? – удивилась она. – Если я скажу – ты прыгнешь под поезд без разговоров.
– Под поезд как раз я прыгнул бы без вопросов, – ответил тот, – тем более после высшего сигнала доверия. Но архив слишком ценен. Я отдам его только главам и только всем четырем, таков был уговор.
Карлик дернул Еремеева за рукав.
– А ну, малец, ты у нас глазастый. Глянь-кось, кто сидит в дальнем углу.
На первый взгляд там, за столом, сидели четверо работяг, отдыхающих после ночной смены на заводе с законной пол-литрой. Но только на первый взгляд. Приглядевшись, за тщательно наведенным гримом он узнал глав Системы. Рефлекторно стал подниматься, чтобы подойти и выразить свое почтение, но Ксафан остановил его:
– Потом. Не здесь. Далеко нам ехать?
– Нет, – вздохнул Еремеев, усаживаясь обратно, – ехать недалеко. Простите, что…
– Пустое, – протянул коротышка, – главное, что ты сделал все верно. Никогда и никому не доверяй.
Глава 6
Таллин, 1977 год
Этот дом явно знавал лучшие времена. Обои были выцветшие, в грязных потеках, с пузырями. Побелка на потолке облупилась, от люстры остался лишь один разбитый плафон с тускло мерцавшей лампочкой. Пол покрывал густой слой пыли.
У кровати стоял мальчик лет пяти и расталкивал спящего Аркадия, укутанного дырявым пледом.
– Проснись, ну проснись же, – монотонно твердил он, тряся его за плечо.
Наконец Стругацкий открыл глаза и, приподнявшись, зашарил вокруг себя рукой в поисках очков. Обнаружив их в кармане надетой на него помятой клетчатой рубашки, нацепил на нос, огляделся.
Мальчик терпеливо стоял рядом, ждал. Аркадий хрипло спросил:
– Где я?
– Вопрос не в том, где ты сейчас. Вопрос в том, где ты окажешься завтра, – бесцветным голосом прошелестел ребенок.
– Завтра? – хмуро переспросил он, приходя в себя ото сна.
– Завтра, через год, через век, дата не имеет значения. Завтра. В будущем.
Аркадий снял очки и вытер лицо ладонью.
– Что за бред? Кто ты вообще такой?
Тот, не ответив, подошел к окну и, приложив ладони к стеклу, вгляделся во тьму.
– Подойди сюда. Посмотри.
Неуверенно поднявшись с кровати и с удивлением обнаружив, что спал в обуви, Стругацкий брезгливо наступил на пол. Приблизившись, заглянул из-за спины мальчика в окно.
Подумал, что снимают исторический фильм.
На улице горели костры. Много костров. Вокруг каждого из них суетились люди в казачьей форме. Они бросали туда целыми пачками книги, которые подносили им люди в черном с надписью на спинах «Полиция». Гулко завывали явно пьяные толстобрюхие священники, размахивая кадилами.
А еще в центре каждого костра возвышался столб с похожими на головешки обгоревшими трупами, висящими на цепях.
Неподалеку стояли шеренгой молчаливые люди, покорно взирающие на происходящее, вдоль которых прогуливались несколько полицейских с резиновыми дубинками.
Внезапно раздался рев мотоциклетных двигателей, и сквозь толпу въехали двое одетых в кожу здоровяков, державших за руки молодую обнаженную девушку, измазанную в грязи и крови.
Остановившись за оцеплением, они отпустили руки. Несчастная тотчас же рухнула на землю. Спешившись, те подняли ее, словно бревно, и кинули в ближайший костер.
Раздался страшный вопль, а четверка стояла, хохотала и беспрерывно крестилась. Затем один из них крикнул:
– Будем милосердны, братья во Христе! Подарим сучке напоследок благодати, – и, расстегнув штаны, стал мочиться в костер. Остальные, гогоча, присоединились к нему.
– Сейчас ты делаешь все, чтобы это стало твоим завтра.
Аркадий, совсем забывший про мальчика, завороженный увиденным, вздрогнул.
– Помогая Кнопмусу, ты помогаешь Системе, помогая Системе, ты движешься к этому будущему.
Он посмотрел снизу-вверх на Аркадия, прищурив глаза, и ткнул в него указательным пальцем:
– У тебя почти не осталось времени сделать правильный выбор. А теперь запомни увиденное и – просыпайся.
…Аркадию надоела эта эпопея с фильмом до чертиков. Сотрудничать с Андреем – все равно как попасть в фантасмагорию Льюиса Кэрролла. Что произойдет через секунду – неизвестно. Выползет ли улитка с кальяном или безумный шляпник позовет на чаепитие?
Поэтому единственным его желанием было поскорее выполнить обязательства и вернуться к привычному образу жизни.
Сейчас, сидя в номере гостиницы, он наливал себе очередной стакан водки, думая, как лучше поступить.
Стоит ли послать Андрея куда подальше или все-таки закончить сценарий? Логика профессионала ратовала за второй вариант, но любая работа с Тарковским выбивалась через пять минут из понятия «логика».
Про себя он называл режиссера «чеширский кот».
Вот и сейчас.
Секунду назад его здесь не было – и вдруг, словно из ниоткуда, в стене образовался силуэт. Причем в дверь даже никто и не думал стучать.
– Скажи, Аркадий, – вкрадчиво спросил Тарковский, чему-то своему ухмыляясь в усы, – а тебе не надоело в десятый раз переписывать сценарий?
Стругацкий хмуро глянул на него и залпом выпил. Почесав могучей ладонью подбородок, он сказал:
– Надоело. Что от этого изменится?
Андрей облизнул языком губы.
– Возможно, кое-что изменится. Но тыыыыыыы… – задумчиво промурлыкал он, – тыыыыыыыы… знаешь что? Давай так.
Андрей отпрыгнул к нему от стены и сверкнул глазами, склонившись к самому лицу. Пять секунд назад это был ленивый кот перед миской со сметаной, сейчас превратившийся в тигра.
– Езжай к брату, понял? И делайте все заново. Я придумаю, как завалить снятый материал, там уж переснимем по-другому. Пока ведь не то получается, я чувствую. А для меня это ставка всей жизни. Но если всплывут наши интриги наружу – считай, конец режиссеру Тарковскому. Не подведи, Арк.