Различные грани детского характера исследуются художником в серии великолепных этюдов, написанных нередко в один сеанс, но часто обладающих психологической емкостью капитального портрета. Сложность эмоционального состояния модели мы видим в этюде Девочка в синем платке (1963). Внутренний мир ребенка выражен через напряженную позу модели, характерный поворот головы, энергичное положение рук, нервную ритмику ломких складок одежды, драматическую насыщенность колорита густой фиолетовой тональности. Наибольшая психологическая выразительность сосредоточена в лице девочки, во взгляде, передающем противоречивые движения души о чем-то глубоко и тревожно думающего человека. Самочувствие портретируемой поражает недетской серьезностью ребенка, рано познавшего бремя «взрослых» забот и обязанностей.
Деревенский март. 1964
Ульяновский областной художественный музей
Эстетическую значимость натуры художник усиливает красотой живописной фактуры холста, тонко согласуя декоративные свойства палитры с требованиями портретной задачи. Искусная вязь мазков, превращающая живописную поверхность в драгоценность, радует глаз в портрете Таня Юдина (начало 1960-х), не менее изыскана фактура в портрете Девочка, завязывающая платок (1960-е). Живой, непоседливый нрав деревенской шалуньи находит отклик в игривой мозаике цветовых пятен, имеющих вязкую, шероховатую текстуру, позволяющую чувствовать осязаемую прелесть красочной кладки, а вместе с ней теплоту авторского отношения. Более гладкая и однородная фактура в портрете Нина (1961) подсказана иными душевными свойствами модели, как бы деликатно отзывается на трепетный, чистый мир детских переживаний.
Любовная разработка детского образа в многочисленных этюдах находила масштабный выход в таких картинах, как Витя-подпасок (1951). В отличие от этюда здесь иная концентрация жизненного материала, содержащая, помимо яркой портретной характеристики подростка, размышления о судьбе целого поколения советских ребят.
Детские образы Пластова - уникальное явление в истории советской живописи. Глубиной проникновения в глубины человеческого характера, серьезностью понимания психологических проблем искусства они тяготеют к значительности и внутренней универсальности взрослого портретного образа, защищают права и достоинство личности на подступах к ее созреванию и духовному самоопределению.
Школьница Тая Назарова. 1964
Министерство культуры РФ, Москва
Андрей Петрович Родин. 1968
Частное собрание
Праздник. 1954-1967
Ульяновский областной художественный музей
Может показаться, что в своих произведениях художник высказывался от лица жителей одной небольшой деревни, довольствуясь знаниями и наблюдениями, почерпнутыми в родных пенатах. Но в том и состояла природа артистического мастерства Пластова, что, изображая простой, ясный быт конкретной группы людей, он выражал интересы и устремления всего народа, прозревал и наглядно воплощал непреложный ход целого. Возможно, сам того не ведая, художник жил предощущением великого примирения, верил в возможность реального соединения гуманистического идеала с текущей обыденностью. Перед самой войной он создает галерею портретных образов, в которых звучат интонации, определенно связанные с каким- то эпическим замыслом, «заготовками» большой картины. Входящие в нее композиционные этюды - Сторож Сергей Кукушка (Варламов) (19361937), Василий Забродин (1938), Иван Гришин (Чоха) (1939), Плотник Иван Федотов (1939-1940), Роман Борисов (1938-1940), Кузнец Василий (1940) - образуют собрание индивидуальностей, каждой из которых соответствует комбинация личностных черт, оригинальная гармония форм и красок. Но есть одна любопытная особенность, которая роднит изображенных людей, делает их соучастниками некой общей исторической драмы. Пространство, открывающееся взору каждой модели, трудно определить иначе, как арену, на которой происходят решительные действия и события, кипят нешуточные страсти, сталкиваются противоположные интересы. Подобная трактовка несла на себе отсвет недавнего революционного пламени, отвечала реальному своеобразию типов и характеров, проходивших перед глазами художника. Модели пластовских портретов конца 1960-х - начала 1970-х годов видят перед собой более устоявшуюся и спокойную действительность, словно располагающую к сосредоточенному раздумью, внимательному, неспешному диалогу с окружающими. Поздние портреты художника, такие, как Андрей Петрович Родин (1968) или Инвалид войны Иван Тимофеевич Шарымов (1972), несут в себе момент требовательного обращения, напоминают о существовании трудных, неудобных вопросов бытия. Внутреннее состояние изображенных людей далеко от радостного приятия мира и самоуспокоенности. Отличаясь неопровержимой жизненной конкретностью, способностью к саморазвитию, созданные образы подводят зрителя к осознанию необходимости дальнейших перемен в судьбе и положении крестьянства. Работая непосредственно с натуры, художник чутко улавливал критический настрой личности, порожденный чувством определенного разлада привычного жития с разумными требованиями, жаждой расширить его рамки. В поисках выразительного мотива для своих жанровых картин художник отдавал предпочтение прекрасным мгновениям, утверждавшим неизбежность общественного согласия, единство души и тела. Вряд ли можно упрекнуть мастера за желание по преимуществу довольствоваться положительной частью жизненных явлений и фактов, ибо высокое гармоничное встречается в повседневной житейской практике ничуть не реже плохого и низкого. Восхищение красотой и величием мироздания, совершенством человеческой натуры преобладало в творческом сознании Пластова над всеми другими стимулами, получало адекватное воплощение в живой полноте художественного произведения. Нерасторжимость прекрасного человека и мира, словно источающего аромат земного рая, мы созерцаем в картине Лето (1959-1960). Все зримое великолепие созданной эстетической реальности зовет обрести в ней покой и свежесть духа. Действие на полотне совершается без какой-то особой цели, его участники поступают так или иначе, не задумываясь о причинах своего поведения, целиком повинуясь безотчетному импульсу, невольному побуждению. Изображенные на полотне люди, домашние животные, фрагменты пейзажа вовлечены в свободную от внешнего принуждения игру духовных и физических сил, добрых, светлых начал, символизирующих найденность идеала, торжество здорового, полнокровного счастья. Но в отличие от картин, где подобное впечатление вызывается полной отрешенностью героев от житейских забот, состоянием блаженного ничегонеделанья, в ситуации, представленной Пластовым, нет места праздности, беспечной расслабленности. Судьба и доля его персонажей не кажется беспечальной и легкой, полностью свободной от повелевающей силы долга, личной ответственности. Кроме того, их невозможно представить вне той социальной почвы, которая их взрастила и воспитала. Художник не боится показывать грубоватую природу вещей, изображать неизящные пропорции тела, узловатую, задубевшую от долгого физического труда фактуру рук, стоп, испещренные складками обветренные лица. Но именно в этой неприкрашенной жизненной правде нам открывается высокий идеал гуманизма. Не отклоняясь от верного изображения реального пространства, художник мыслит последнее эмоционально насыщенной средой, выражающей подлинные настроения данной эпохи, лучшие мечты и надежды народа.
Бабье лето. 1964
Министерство культуры РФ, Москва
Мартовское солнце. 1969
Ульяновский областной художественный музей
Большую роль в образно-наглядном раскрытии темы Пластов отводит внутреннему голосу вещей и предметов, окружающих человека, сопровождающих его в повседневных делах и занятиях. При взгляде на картину Солнышко (1965-1966) с щедро рассыпанным натюрмортом из плодов и ягод не возникает ощущения перегруженности композиции случайными, необязательными подробностями, каждый предмет находит в системе целого свое законное место, способствует созданию единого художественного пространства. Участвуя в пышном цветении природы, натюрморт подчеркивает животворную мощь и доброту земли, находится в эмоционально-сюжетной связи с образами матери и трогательно прильнувшего к ней младенца. Лучезарный колорит картины, мудрая уравновешенность ее композиции,энергия световых контрастов - все подчинено выражению радости и полноты человеческого существования.
У художника нет ни малейшего предубеждения против сугубо технических вещей, прочно вошедших в крестьянский обиход. К примеру, поэтическое очарование образа картины Полдень (1961) нисколько не страдает от присутствия в ее предметном антураже характерной приметы индустриального века - мотоцикла, трактованного с не меньшей пластической прочувствованностью, нежели человеческие фигуры и природные тела. Его металлическая «бездушная» конструкция словно оживает под кистью мастера, становится носителем светлого, теплого чувства жизни, резонатором человеческих свойств и переживаний.
Особых слов заслуживает вклад Пластова в развитие анималистического жанра. Он понимал «душу» животного, как может ее понимать только крестьянин, для которого корова или лошадь становятся зачастую членами семьи, требующими ласкового ухода и заботы. Животные изображаются Пластовым существами, по-своему разумными, понимающими человека, обладающими индивидуальным характером. Сколько любовной старательности, живописного чутья вложено художником в портретные образы разномастных буренок, телят, лошадей, собак.
Иллюстрация к повести А.С. Пушкина Капитанская дочка
Рождество. 1971-1972
Частное собрание
Объектом изображения художнику часто служили животные, жившие у него в доме. Картина В деревне (Кружка молока) (1961-1962) знакомит нас не только с близкими художника, невесткой и внуком, но и любимицей пластовской семьи, коровой Машкой. Эту статную красавицу бело-рыжей масти показывали каждому, кто навещал Пластова в Прислонихе. Помню даже слова художника, произнесенные им однажды по такому случаю: «Вот, существо, ты к ней с добром, и она отвечает тем же, да еще сторицей. А уж когда родит теленочка, то в целом свете не сыскать более заботливой и ласковой мамаши». Собственно высказанное отношение и легло в основу полотна, на котором господствует внушительный, тщательно проработанный объем животного, в сочетании с темным, густым фоном интерьера, создающий удивительно рафинированный декоративный эффект. По-своему совершенную мощь коровы оттеняет неокрепшее телосложение теленка, терпеливо дожидающегося положенного ужина. Оттенок мягкого лиризма, интимной домашности вносит в картину жанровый мотив, взаимоотношения матери и ребенка, изображенных на первом плане в качестве своеобразного парафраза к поведен