Анна влекла к себе мужчин, многое испытавших и переживших самостоятельно. Не то, чтобы циников или критиканов. Нет. В ней было нечто загадочное, что многие теряют после некоторого опыта близких отношений с противоположным полом. Она могла растревожить уже немолодую душу какой-то глубинной таинственностью, чем-то большим, чем мимолетное увлечение или быстрый роман. Аркадия не оставляла мысль, что с Анной будет интересно и после бурной ночи, и после долгой беседы о чем-то серьезном, и после молчаливой прогулки по осеннему парку. Не зря у него вырвалось, что это – женщина-ночь.
– Как ты догадался, что я люблю мясо с кровью? – вывел его из задумчивого состояния неожиданный вопрос.
– Ты двигаешься, как охотник.
– Так стремительно? – улыбнулась Анна и опять чуть наклонила голову.
– Нет, – Арик сделал неопределенный жест рукой. – Как пантера… Грациозно и все время готова к прыжку. Ни одного лишнего движения. Каждый шаг просчитан.
– Почему, не львица? – легкая усмешка пролетела по четкой линии ее губ. – Ведь они приносят добычу своему льву.
– Львицы живут в прайде. Семьей. Принимают подчинение. А у тебя взгляд иной.
– Интересно. Какой же?
Он повертел в руках бокал, пытаясь отыскать в памяти какой-нибудь поэтический образ, но не смог. Все, что касалось этой женщины, казалось Аркадию необычным. Загадочным. Даже непостижимым. И он неожиданно для себя признался:
– У меня такое впечатление, что все поэты и прозаики прошлого не встречались с такой женщиной, как ты. Иначе кто-то из них непременно бы описал свои впечатления. И это описание не осталось бы в тени потому, что оно не может быть блеклым или обыденным… Вот раньше мне казалось, что фраза Булкакова «В комнату вошла женщина необычайной красоты» очень правильно сказана. Любой может интерпретировать ее по-своему. Красота у разных народов несколько различна, и тут каждый сможет продолжить ее, ориентируясь на свои представления о красоте.
– Ты хочешь сказать, – живо заинтересовалась Анна, – что у красивой японки всегда будут раскосые глаза, а у негритянки курчавые волосы?
Он мягко остановил ее отрицательным жестом.
– Я помню, как герой в романе Ивана Ефремова пытался сводить понятие красоты к неким стандартам удобства или безопасности. Но это неверно.
– Что ты имеешь в виду?
– Его герой рассуждал, что длинные волосы красивы потому, что ими можно укрываться от холода, развитая мускулатура красива, потому, что сильный лучше обеспечит семью пропитанием, высокий – сможет раньше заметить опасность, женщина с большой грудью и широкими бедрами вырастит здоровое потомство…
– А большие глаза красивы, – продолжила его мысль собеседница, – потому, что лучше видят.
Они рассмеялись.
– Трудно спорить с классиком, – нашелся первым Аркадий, – но все же осмелюсь не согласиться.
– Тогда в чем же красота? – она с интересом посмотрела на собеседника.
– В гармонии! В тех ювелирных пропорциях, открытых художниками и скульпторами эпохи возрождения. Они увидели сами и смогли показать зрителю красоту длинных вьющихся волос и лысого, но абсолютно правильного черепа, красоту мускулистой руки атлета и тонкие линии хрупкой девичьей фигуры… Красота не может быть удобной. Она должна быть совершенной и особенной!
Он замолчал, упрекая себя за излишнюю горячность.
– Признаться, впервые слышу в ресторане подобные рассуждения, – Анна отставила бокал, переплетя длинные пальцы изящных рук. – Сережа, если не секрет, ты кто по профессии?
– Пытаюсь писать, – уклончиво ответил Арик.
Она улыбнулась, спрятав взгляд за длинными ресницами, и, откинувшись на спинку кресла, тихо произнесла:
– Мне нравится твоя откровенность в суждениях, но на журналиста, который может купить зажигалку за несколько тысяч долларов, ты не похож.
Он хотел что-то возразить, но наткнулся на спокойный взгляд умного человека, который видит гораздо больше, чем говорит. Они помолчали.
– Я не требую никаких откровений, – примирительно произнесла она. – Лучше пригласи меня потанцевать.
Аркадий закружил ее, маневрируя меж двух топчущихся на месте пар, в каком-то невообразимом танце. По-ребячески озорном, но точно укладывавшемся в ритм. Музыканты, почувствовав настроение танцоров, на ходу перестраивали свой репертуар, не отпуская элегантную пару от себя ни на минуту. Только когда кто-то из гостей кинул скрипачу смятую купюру и заказал «Северный централ», разгоряченная танцами пара вернулась за свой столик.
– Я давно так не танцевала, – призналась Анна. – Предлагаю тост за кавалера!
– Надеюсь, я не успел отдавить тебе все ноги.
– Нет, ты был просто великолепен, – она подняла бокал. – За моего лучшего партнера!
Их взгляды вновь встретились. На этот раз длинные ресницы смущенно прикрыли красивые глаза, в которых блуждало блаженство.
– Возможно, я поторопилась, назвав тебя своим партнером… Не придавай этим словам особого смысла. Просто я давно так ни с кем не танцевала. Прости эту женскую слабость, и ничего мне сейчас не говори. Ладно?
Они молча чокнулись красивыми бокалами и отдали должное мастерству повара, который приготовил жаркое на вертеле. Под хрустящей корочкой было сочное нежное мясо, фаршированное какими-то специями и чесноком. Это послужило предметом для нескончаемых шуток и намеков. Вино слегка кружило голову, а возможная близость будоражила фантазии. Всякий, кто знает, что предвкушение чего-то особенного доставляет большее удовольствие, чем это особенное, никогда не будет торопиться. Он станет медленными глоточками отпивать из чаши предвкушения, стараясь всякий раз оставить на дне хотя бы капельку. Таким талантом обладают только опытные женщины. Они способны наслаждаться подобной игрой бесконечно, доводя до исступления своего партнера.
Когда Анна вышла припудрить носик, к их столу подошел официант и что-то шепнул мужчине. Аркадий вышел в курительную комнату, где его поджидал давний знакомый. Они незаметно обменялись свертками, и знакомый быстро вышел. Без слов и объятий. Тихо, словно никогда не видели друг друга. Аркадий докурил «Парламент» и направился в кабинку. Постоял немного, прислушиваясь, и развернул пакет. Два новеньких паспорта с одинаковыми фотографиями на одно имя.
Сергей Николаевич Прохоров, родившийся в том же году, что и Арик, только в селе Красное, Волгоградской области, зарегистрирован пару лет назад в подмосковном поселке Северный. Теперь можно было смело разгуливать по столице или отдохнуть в Египте. Вот только деньги Филина таяли с катастрофической скоростью, а торговать самородками было опасно.
Новоиспеченный Сергей Николаевич вернулся к столу раньше Анечки и принял страдальческую позу, изнывающего в ожидании кавалера. Его долготерпение было вознаграждено милой улыбкой и прикосновением прохладной ладони. Как красноречивы бывают жесты, сколько нежности и страсти таят их нюансы. Теперь об этом позабыли – те, кто знал, утратили, а кто не знал, и не подозревают о том богатстве выразительных форм, что скрыты в простом движении кисти рук. Уткнувшись в экран монитора, многие обкрадывают себя, лишая настоящего общения. Впрочем, это ни в коей мере не относилось к Анне. Ее тело, руки, кончики пальцев были способны не только говорить, они могли доставлять удовольствие благодарному зрителю, открывшему вдруг для себя неизвестный прежде язык эмоций, понятный без перевода в любой стране мира. И владеющий даром говорить на этом языке становился чародеем, уводящим за собой собеседника в неизвестные дали наслаждений.
Глава XXV
– И он не остался на ночь с такой женщиной! – голос Аркадия Михалыча был не столько возмущенным, сколько растерянным.
– Признаться, – промямлил тенорок этнографа, – это несколько странно для него… Хотя, можно понять…
– Ты еще в монахи его запиши, – закипел от негодования Михалыч. – Такая женщина!
Если бы эти взбудораженные голоса могли обладать хоть толикой телесной сущности, то, скорее всего, он обхватил бы руками буйную голову, мученически изогнувшись назад, и стал расхаживать по комнате, освещенной лунным светом, аки привидение.
– Видите ли, уважаемый, – попытался сформулировать свою мысль Виктор Петрович, – он прошел через столько потерь…
– Да вот же она! – перебил голос этнографа, почти получившего от Создателя телесный образ Михалыча. – Только руку протяни. Держи, не теряй! А как она смотрела, как смотрела-то! Прямо в душу заглядывала… Нет, я не могу…
– Да, ведьма она! – сорвался на фальцет голосок Петровича. – Как есть, ведьма. Мне все время не по себе было. Она… Она словно шарила в его душе своими глазищами! Так и зыркала по закоулкам…
– Что, брат, страшно!
– Признаться, есть такое дело… Вот ведь, попали мы в историю… Чертовщина какая-то… Эх, Светки нет! Пропадем…
Голосок Виктора Петровича заскулил, захлюпал носом… Да, так жалостно, что почти получивший толику телесного образа сжалился и хотел было погладить этнографа по несуществующей шевелюре.
Они так и затихли вдвоем, находя утешение и поддержку друг в друге.
Арик резко вскочил с постели, стряхивая остатки сна, словно воображаемую воду. Анна влекла его своей неповторимой загадочностью. Ему было непонятно, как окружающие могут спокойно находиться рядом с такой женщиной. Каждый ее жест, каждый взгляд были исполнены какой-то непостижимой тайной. Этот ореол окутывал ее и манил. Хотелось приблизиться и понять, вернее – почувствовать. Вникнуть не разумом, но принять душой. Какая-то часть его сознания, словно тревожный колокольчик, подавала сигнал опасности, но этот звук тонул в бушующей, стонущей от наслаждения возбужденности, охватившей, словно лихорадка, все его существо.
Наверное, так начинается поклонение. Безмолвное и безропотное. И в страстном желании покориться и выполнять какие-то услуги или поручения есть некое странное удовольствие. А осознание того, что сие действо есть таинство, привносит особую удовлетворенность.
Пальцы отчего-то дрожали, отыскивая последнюю сигарету в пачке «Парламента». Zippo сладко пропел в полночной тишине, извлекая из себя веселый язычок пламени. Дым приятно защекотал горло и проник внутрь. Мы не так часто допускаем кого-то внутрь себя, боясь открыть постороннему какие-то тайны. Они есть у каждого. Не случайно интимная близость во все времена окружалась неким табу. Обмен генным материалом не шутка для любого Я. Что там вампиры, пытающиеся через чужую кровь получить чью-то молодость или даже жизнь. Выпитая кровь жертвы попадет только в желудок вампира, а там естественные барьеры защищают его сущность от внешнего влияния. Дым, другое дело, его частички через легкие сразу попадают в собственную кровь и разносятся к любому органу. К тому, где находится разум и душа. Если она обитает где-то там…