— Я сам посоветовал сходить к нему, когда мы здесь с ним сидели. Он тоже интересовался насчет Решетникова. Думаю, неспроста. Не тот человек Игорь Николаевич, чтобы вести праздные разговоры.
— Ничего не поняла. Ты ясней можешь, без всяких загадок?
— Если ничего не поняла, то и не поймешь. Начкон рыл под Решетникова и сыграл в ящик. Не исключено, что и твой муж…
— Ах вот оно что… Только сейчас дошло. Игорь Николаевич покончил жизнь самоубийством. Это официально известно. Ясно? Самоубийство.
— Что ты на меня-то рычишь? Это не я придумал, так думают многие на ипподроме. Тебе не хуже меня известны порядки. Чистоделы здесь — еще те. Могут и самоубийство подстроить, и несчастный случай, а то и острую сердечную недостаточность. Все зависит от интереса и таксы. А, по всему видать, интерес здесь приличный.
— Все равно ты меня не убедил. Приезжала следственная бригада. Работали эксперты. Так что оставь эти домыслы при себе.
— Лично мне все это без разницы. Игорь Николаевич ко мне относился нормально. Мужик он не вредный. Да и против тебя я ничего не имею. Просто советую, будь аккуратней, лишнего не болтай, тем более с незнакомыми людьми.
— И ты на меня не обижайся. Издергали меня в последнее время. Не у тебя одного подозрения. Но я точно знаю: из жизни он ушел добровольно, хотя и не знаю почему. Но все равно тебе спасибо за предостережение. Приму к сведению обязательно.
— Ты по делу приехала или просто так, проведать старых знакомых?
— Какие теперь у одинокой вдовы могут быть дела? Боюсь, и сюда скоро не будут пускать.
«Что-то темнит. Неспроста она тут появилась. А впрочем, это ее личное дело. Надо попробовать подъехать к ней по старой дружбе».
За разговорами незаметно выдули почти всю бутылку.
— Выпить еще хочешь? — спросила Антонина.
— А почему бы и нет? Гулять так гулять.
Анатолий Иванович обнял Антонину повыше талии и запустил руку под блузку.
Она не отстранилась и, скосив на него повлажневший взгляд, предложила:
— Пошли кого-нибудь за бутылкой коньяка. Денег дать?
— Какие деньги? Ты что? Ты у меня в гостях, а желание гостя для меня закон. Леха! Красивый! Зайди на минутку.
— Чего, Анатолий Иванович?
В дверях появился рослый симпатичный парень. Оценивающе окинул взглядом Антонину с ног до головы и одобрительно хмыкнул. Антонина ничуть не смутилась, даже не шевельнулась, оставив лежать руку Михалкина под блузкой.
— Сходи к Гоге, возьми пару бутылок коньяка. Скажи, для меня, а то туфту всучит. И мигом обратно.
— Давно он у тебя работает? — поинтересовалась Антонина, когда стихли за дверью шаги первого помощника Михалкина.
— Второй год.
— Симпатичный.
— Других не держим.
— Однако внешность нередко бывает обманчивой.
— Это не тот случай.
— Откуда ты знаешь?
— Бригадир все должен знать. Иначе его вмиг съедят с потрохами.
— Я имею в виду мужское достоинство.
— А… ты об этом? У голодной куме — одно на уме. По этой части он и мне не уступит.
Михалкин завалил Антонину на топчан и полез шарить под юбкой. Антонина мягко его отстранила:
— Обожди немного. Я еще не дозрела. Да и твой помощник сейчас вернется.
Как ни в чем не бывало она оправила юбку, взбила прическу и пересела на стул.
— Послушай, Анатолий Иванович, ты можешь познакомить меня с бандитом?
— Не понял. С кем познакомить?
— С бандитом. Только чтоб настоящий был. С шестисотым «Мерседесом», с массивной золотой цепью, с крестом и, конечно же, с двухэтажным коттеджем по Рублевскому шоссе.
— Почему именно с бандитом?
— А как же? Это сейчас самые надежные ребята. Страсть как хочу иметь своего бандита. Боюсь только, не успею — всех разберут.
— Ты это серьезно?
— А разве такими вещами шутят?
И хотя Михалкин до конца еще не был уверен в серьезности намерений Антонины, мгновенно прокрутил в голове многообещающий план. Хорошие наездники соображают быстро, а Михалкин был вторым на ипподроме по числу побед в именных призах. Причем при хроническом гандикапе — форе, которую приходилось давать, получая с заводов второсортный товар, Анатолий Иванович мог и хотел быть первым. А нужен для этого сущий пустяк — избавиться от гандикапа.
Паша-пупырь — главный его конкурент — потому и первый, что состоит в родстве с Решетниковым. Их опекает уголовный авторитет, делает погоду на ипподроме. Съесть Пашу можно, лишь устранив его влиятельного родственника вместе с подручным авторитетом. И человек, который мог это сделать, у Михалкина на примете был. Матерый уголовник, похлеще Пашиного, давно положил глаз на ипподромный бизнес и охотно взял бы его под контроль. Антонина, в этом Михалкин был уверен, могла бы ему в этом помочь.
«Кривцов был ушлый мужик. Наверняка собрал коллекцию компромата на своего начальника. И Тонька — баба не промах. Мимо рта ложку не пронесет. А что? Возьму и сведу их вместе. Жаль, конечно, терять такую мочалку. Баба она аппетитная. Но интересы дела важней».
— Ну познакомлю я тебя с бандитом — и что? Мне-то какой от этого прок? Ты меня опять бросишь.
— Ну что ты! Таких мужиков не бросают. Такие мужики всегда нарасхват.
«А ведь она не лукавит. Вот я дурак. Мог бы пилить ее на пару с Кривцовым. Наверняка она ему изменяла. Такие бабы верными женами не бывают».
— Извини, Анатолий Иванович, немного задержался. Забежал в магазин. Взял сырку, колбаски, пару лимончиков.
— За что и ценю тебя. Все без слов понимаешь.
— Анатолий Иванович, пригласите молодого человека в нашу компанию. Веселей будет.
— Ты как, не против?
— Можно.
— Кто в конюшне остался?
— Один Петрович. И он уже уходит.
— Запри за ним дверь и приходи. Можешь прихватить из машины музыку.
Тонька проворно привела в порядок стол, нарезала закуску, ополоснула стаканы и скинула пиджак.
— Душно у тебя здесь. Дышать нечем.
— Змеям везде душно.
— Да, я змея, но, согласись, кр-расивая.
— Что верно, то верно. Этого у тебя не отнимешь.
— Ты как будто чем недоволен? А вот и молодой человек. Проходите к столу. Садитесь. Меня зовут Тоня. А вас?
— Алексей.
— Очень приятно. Вот и познакомились. Ну, давайте, мужички, за знакомство. Вы, Алексей, себе побольше налейте. Мы с Анатолием Ивановичем — уже. Должны с нами сравняться.
Выпили еще и еще… Незаметно стены тесной каморки раздвинулись, вместо тусклой, засиженной мухами сорокаваттки загорелась роскошная люстра, улетучились застоявшиеся запахи прокисшей одежды, отволглой кожи, и воздух наполнился приторным ароматом французских духов вперемешку с резким, распаляющим похоть, женским потом.
Глаза у Антонины поплыли, зрачки сузились. Она громко невпопад смеялась и близоруко щурилась, не мигая глядела в упор, уже не заботясь о том, чтобы произвести впечатление на мужчин; была уверена, что они дозрели, от нее без ума и вот-вот потеряют контроль над собой, но этого ей было мало, и она продолжала распалять их, доводя до исступления.
Еще в начале пьянки она невзначай ощупала член Алексея, проверяя, насколько его мужское достоинство соответствует рекомендациям Михалкина. Осталась довольна, однако для верности проверила еще несколько раз.
Вполсилы работал магнитофон. Мужчины о чем-то бессвязно галдели, перебивая друг друга и все больше злобясь. Антонина молча наблюдала за ними, время от времени подливая им коньяк. Все трое были уже изрядно навеселе, но едва ли это осознавали, озабоченные каждый своей целью.
— Ксюша, Ксюша, дай тебя послушать. И никому уж больше не давай, — промурлыкала Антонина, пародируя песенку из магнитофона, встала со стула, требуя внимания, и вихляющей походкой супермодели прошла к двери.
Мужчины оборвали на полуслове разговор и оторопело уставились на нее. Отвернувшись от них, она что-то поколдовала со своим туалетом, выпрямилась и резко обернулась.
— Оп-па, — объявила она голосом цирковой фокусницы, и… юбка соскользнула к ее ногам. Антонина осталась в полупрозрачных трусиках ослепительной белизны и ажурных чулках с широкими кружевными резинками. Из-под трусиков курчавились прядки темно-каштановых волос.
— А не пора ли нам, мальчики, заняться сексом?
Мужчины еще более ошалели. Леха так и примерз к стулу. Антонина распахнула дверь. Анатолий Иванович торопливо вскочил, стремясь первым овладеть ею.
— Не здесь, не здесь, мои драгоценные. В деннике. Свободные у тебя имеются, Анатолий Иванович?
Лошади, разбуженные в неурочный час, задвигались, зацокали подковами на бетонном полу, заволновались и насторожились. Антонина вошла в первый же свободный денник, сгребла в угол свежую пахучую стружку и плюхнулась на спину, раздвинув призывно ноги, согнутые в коленях.
— Леша, принесите, пожалуйста, бутылку и не забудьте стаканы, — прошептала она альковным шепотом, определив таким образом, кто первый на нее влезет.
Жеребцы в ближайших денниках, растревоженные запахом женской плоти, забили копытами, заржали и полезли на перегородки. Их волнение передалось соседям. Вскоре все лошади в конюшне забились в любовной истерике. Этот концерт Антонине уже приходилось слышать. Он возбуждал ее еще больше.
— Ну, чего ты стоишь? Смелей же. Или я не в твоем вкусе? — ободрила она Алексея, когда Михалкин кончил.
— А ты не уходи. Посиди рядом, — удерживала она Анатолия Ивановича, уже извиваясь под Алексеем.
— Ой, мужики, до чего же мне хорошо с вами. Сейчас и помереть не жалко…
— Лучше тебя у меня никого не было, — нашептывала она на ухо то одному, то другому.
— Мужики, отдерите меня так, чтобы я не могла таскать ноги. Ну, еще по разочку…
И это были не только слова. Обессилев, она прикладывалась к бутылке, некоторое время лежала трупом и снова принималась за дело с удвоенной яростью.
Мужчины уже с трудом справлялись с Антониной, а ей все было мало. Все хорошо понимали: это скотство, избегали смотреть друг другу в глаза, но какие-то непонятные силы, неподвластные рассудку и воле, снова и снова толкали их в бездну блаженства.