– Судмедэксперты уже здесь, – сказал Рудольф, посмотрев на часы. – Тебя отведут в помещение для осмотра и анализов, и, когда будет доказано, что ты… не совершала акта каннибализма, будем двигаться дальше.
– На моей одежде есть кровь и мамы, и Дейлинки, – нехотя сообщила Барбара. – Но я никого не ела.
– Вот и хорошо. В любом случае сейчас тебе пора.
Рудольф поднялся с жёсткого стула, подошёл к двери и постучал. Створка с протяжным скрипом распахнулась, и в комнату вошли три одинаково мрачных конвоира. На поясе у каждого висела резиновая дубинка и пистолет в кобуре. Двое встали справа и слева от Барбары, третий отстегнул наручники от скобы, приваренной к столешнице. Когда замок щёлкнул, конвоиры рывком подняли её со стула. Она не понимала, зачем к ней приставили трёх здоровенных охранников. Может, так делалось всегда, вне зависимости от того, кто сидел за металлическим столом, – хрупкая испуганная девушка или агрессивный рецидивист. А может, полицейские действительно видели в ней опасную сумасшедшую, которая могла кинуться на следователя и перегрызть ему горло.
Конвоиры повели Барбару по длинному коридору. Выкрашенные серой краской стены, тусклые лампочки в решётчатых плафонах, закрытые железные двери и никаких окон – это место уже выглядело как тюрьма, и вдоль позвоночника Барбары пробежали мурашки. Она понимала, что экспертиза не подтвердит факт каннибализма, но и без этого бездушная машина правосудия сделает всё, чтобы упечь её за решётку.
Кабинет врача располагался на этом же этаже. Барбара каждую секунду находилась под пристальным вниманием своих сопровождающих, однако перед тем, как войти внутрь, с неё сняли наручники и приказали положить раскрытые ладони на стенку. Обыскав её (кажется, в пятый или шестой раз за последние несколько часов), охранники снова защёлкнули на запястьях наручники и лишь после этого распахнули дверь смотровой.
В кабинете было прохладно, а кафель, яркие холодные лампы и блестящие металлические поверхности вызывали ассоциацию с моргом. Дизайн в стиле «пятьдесят оттенков белого» не распространялся только на один угол, где находилось огороженное решёткой пространство с одиноко стоявшей кушеткой без подлокотников и спинки. За письменным столом сидела худая, похожая на грифа женщина в медицинском халате. Нос с горбинкой и шерстяной шарфик, обмотанный вокруг длинной костлявой шеи, лишь усиливал сходство с птицей-падальщиком. Из-за длинного лабораторного стола, уставленного пробирками, выглядывала молодая медсестра. Когда Барбара подошла ближе, врач поджала и без того тонкие губы.
– Садитесь, – произнесла она, погружаясь в изучение бумаг, которые вручил ей один из полицейских.
Конвоир подтолкнул Барбару к стулу, и она опустилась на жёсткое пластиковое сиденье. Пробежавшись глазами по документам, женщина нахмурилась и сразу сделала у себя в блокноте несколько отметок.
– Барбара Вернер?
– Да.
– Возраст?
– Семнадцать лет.
– Раздевайтесь до нижнего белья.
Барбара беспомощно посмотрела на одного из конвоиров: неужели ей придётся устраивать стриптиз прямо при них? Впрочем, охранник воспринял этот взгляд как руководство к действию – схватив девушку под локоть, он отвёл её в клетку.
– Это она сожрала собственную мамашу? – услышала Барбара за спиной.
Говорила медсестра, и в её голосе явно слышалось омерзение.
– Ага, – отозвался один из конвоиров. – Готы, тьфу на них!.. У меня племянница загоняется по этой дряни. Красится, как вампир, на кладбище ходит, как другие – в парк. Я говорю сестре – сделай что-нибудь, это же ненормально, а она отмахивается. Говорит, перебесится. А в итоге такие вот девочки готовят из собственных матерей гуляш!
Конвоир избавил Барбару от наручников и запер тяжёлую решётчатую дверь.
– Быстрее! – раздражённо бросила врач. – Если не в состоянии сама раздеться, тебе помогут.
Барбара понимала, что полицейским плевать, как она выглядит в нижнем белье, но всё равно ей пришлось перешагнуть через себя, чтобы стянуть джинсы и футболку. Кровь успела засохнуть, склеив верхнюю одежду с бельём. Отдирая футболку, она случайно расстегнула застёжку лифчика. Всё это было настолько унизительно, что из глаз Барбары в очередной раз брызнули слёзы. Брошенная на кушетку одежда смотрелась так, словно её только что сняли с человека, попавшего в ДТП.
Раздетая до нижнего белья, Барбара напоминала не убийцу, а жертву маньяка. Из-под корки запёкшейся крови проглядывали ушибы, синяки, кровоподтёки и царапины. Врач надела очки в роговой оправе и подошла к вольеру, который вполне сгодился бы для содержания дикой гориллы. Именно так Барбара и чувствовала себя в данный момент – опасным животным, к которому в целях безопасности лучше не приближаться.
– На кушетке лежит пакет, всю одежду положите туда, – сказала врач, разглядывая подозреваемую, как энтомолог разглядывает редкого, но неприятного на вид жука.
Пока Барбара запихивала одежду в пакет, к вольеру приблизилась медсестра с планшетом в одной руке и авторучкой в другой.
– Подойдите ближе и встаньте ровно, – сказала врач. – Итак… На голове с правой стороны, два сантиметра над бровью, ушибленная рана углообразной формы, два на три сантиметра, края осаднённые, наличие признаков лёгкого кровотечения. В области туловища множественные ссадины и кровоподтёки по передней подмышечной линии. В области конечностей ссадины и кровоподтёки правого плеча, правого коленного сустава…
Медсестра записывала всё, что ей диктовали.
– Откуда у вас эти ушибы? – спросила врач, сделав небольшую паузу в осмотре.
– Упала с лестницы.
Это была чистая правда, но Барбара понимала, что каждое её слово будет подвергаться сомнению.
– Покажите зубы. – Врач сама сомкнула зубы и оскалилась, демонстрируя, как Барбара должна это сделать. Девушка повторила движение. – Широко положите руки на решётку, подойдите ближе и откройте рот.
Барбара сделала то, что ей велели. Она понимала, что, если будет чётко выполнять указания, процедура быстрей закончится. Словно из ниоткуда в руках доктора возникла пара стоматологических зондов, которыми она бесцеремонно полезла Барбаре в рот. Оттянув ей щеку (и явно не заботясь о том, чтобы процедура прошла безболезненно), она принялась ковырять зондом между зубами.
– Зубы относительно чистые, – констатировала она спустя пару минут.
Этого следовало ожидать – когда жизнь летит под откос, становится не до еды. Девушка старалась не задумываться, зачем ей на самом деле осматривали рот.
Закончив с зубами, врач проверила ногти Барбары, острым инструментом вытащив из-под них грязь и засохшую кровь. Образцы отправились в плоскую стеклянную чашку.
– Как давно у вас эти татуировки? – спросила она, возвращаясь к общему осмотру.
– Лет с шести… или семи. Они добавлялись постепенно.
Бровь врача поползла вверх – кажется, даже для человека, видавшего всякое, это оказалось чересчур.
– Моя мама – известная гадалка, – попыталась объяснить девушка. – Была… известной гадалкой. И это просто защитные символы. Ничего особенного.
Барбара с детства привыкла прятать татуировки. Носила длинные рукава и зимой и летом. Говоря «ничего особенного», она оправдывала мать и сейчас делала это вполне искренне. Ещё позавчера Барбара считала, что принудительно татуировать ребёнка станет только психически неуравновешенный человек, и собиралась со временем свести эти художества. Но теперь символы на руках служили её единственной защитой от нечистой силы и связью с мамой, которая пожертвовала собой, чтобы Барбара могла жить.
– С этим уже будет разбираться психиатр, – сказала врач, на что её помощница кивнула и сделала очередную запись. – Так… а теперь повернитесь спиной и встаньте ровно.
Когда общий осмотр завершился, медсестра протянула Барбаре пакет с чистой одеждой. Внутри оказалось нечто похожее на пижаму мышиного цвета. Ещё не тюремная роба, но нечто очень близкое к тому.
«Привыкай, больше никаких джинсов и футболок с клёвыми принтами», – подумала Барбара, натягивая мешковатые штаны. От этой мысли ей снова захотелось плакать. Да, жизнь под опекой фрау Вернер казалась странной и порой сложной, но не настолько плохой, чтобы с радостью променять её на тюремную камеру.
Тем временем медсестра достала из шкафа прозрачную пластиковую бутылку с широким горлышком. Ёмкость выглядела немаленькой – литра на полтора. Барбара уже облачилась в казённую пижаму и теперь с тревогой наблюдала, как медсестра наполняет бутылку из кулера и что-то насыпает в тёплую воду.
– Взболтайте и выпейте залпом, – сказала медсестра, просунув между прутьями бутылку и несколько салфеток. – Под кушеткой стоит ведро – вам придётся вызвать у себя рвоту.
Барбара прекрасно понимала, для чего это нужно, и не стала задавать лишних вопросов. Подняв бутылку повыше, она увидела кристаллики, осевшие на дно, – похоже, это была самая обыкновенная соль. Вытащив пластиковое ведро, Барбара села на кушетку. Процедура предстояла неприятная. Оставалось надеяться, что не придётся совершать дополнительных манипуляций и благодаря противно-тёплой воде всё произойдёт естественным образом.
Барбара поставила ведро на колени, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов и припала губами к горлышку. Она старалась пить быстро, крупными глотками, чтобы успеть обмануть желудок, прежде чем он сообразит, что здесь что-то не так. Осушив таким образом половину бутылки, девушка не выдержала. Её желудок, а потом и горло сжал мучительный спазм. Выпитая вода мгновенно оказалась в ведре, но внутренности продолжали сокращаться, заставляя Барбару кланяться, словно праведницу во время богослужения.
Горло саднило, во рту стояла мерзкая горечь. Последним, что она съела, был хот-дог, купленный возле собора Святого Вита. Это случилось так давно, что в треклятом ведре, кроме солёной воды, плескалась лишь желчь и слизь.
Промежутки между рефлекторными спазмами становились всё длиннее. Когда организм успокоился, Барбара вытерла салфетками рот, поставила ведро на пол и ногой подвинула его к решётке: