Да, это действительно так.
Для тех, кто в это верит — это так.
Но не для нас. Мы живем в последний раз, и наша смерть — окончательна.
Нет, не нужно жалости: для нас это понятие лишено смысла.
Костер горел очень долго, пламя словно не желало пожирать обезглавленное тело, возлежавшее среди щедро политых маслом дров. Однако единственному зрителю некуда было спешить, и он ждал, задумчиво опираясь подбородком на раздвоенное навершье металлического дорожного посоха.
Наконец, когда на кострище осталось лишь несколько красных угольков, человек в сером подошел вплотную, тщательно перемешал концом посоха остатки костра, положил сверху какой-то сверток и добавил новых дров, после чего отошел на несколько шагов и щелчком пальцев высек искру. Теперь костер был странного зеленоватого оттенка, почти не дававший тепла и прогоревший невероятно быстро.
Удовлетворенно кивнув, человек тщательно смел всю золу и пепел в мешок, залил очищенное кострище водой, а крепко затянутый мешок с размаху закинул в расположенную невдалеке реку, привязав к горловине увесистый булыжник. Разумеется, вскоре на воде и следа не осталось.
Человек в сером немного помолчал, затем подобрал с земли дорожную сумку и, насвистывая, пустился в путь…
— Они были беглецами, Серебряный. Лишенными всего и сохранившими лишь часть себя. А стали — избранниками Высших Домов. Лишенными всего, даже права жить нормальной жизнью.
— Но мы ведь — не беглецы!
— Так ли это? — возразил Красный. — Да ты себя-то вспомни, каким был, когда приполз ко мне.
И я вспомнил…
— Мы нисколько не отличаемся от них, — наконец сказал учитель. — Ни на грош. И их имена — Бласко, Блэк, Шварц, Дабх, Кара, Нуаре и Черняк — обозначали на языках того мира, да и на некоторых наших, только одно — черный цвет. И семь kroz'ов, что дал им Серебряный Ветер, были черными. А потом…
«…А потом была ночь, и ледяной северо-западный ветер сдирал с их лиц кожу, и пылало во тьме гнездо Железных Птиц, сожженное Истребителями. И последний из Железных Всадников, выплевывая кровавые капли последних мгновений своей жизни вместе со словами, проклял их именем Того, Кого более не поминают. И северное побережье Шира стало ареной ночной битвы, битвы, в которой пощады не просят и не дают, в которой не бывает победителей и проигравших — а есть только мертвецы и последний, оставшийся в живых. И слилась в его клинке мощь оружия убитых сородичей, павших на землях чужого мира в чужой для них войне.
И тогда тот, кого потом назовут Черным, сел на последнюю из Железных Птиц; и подчинилась она рожденному в ином мире, и взлетела столь высоко, что даже эфирные тропинки Властителей не достигают тех мест. И ступила его нога, закованная в металл доспехов Железного Всадника — металл, который не был металлом, — на призрачную дорогу, которой пользуются одни только Высшие. И прошел Черный по ней, сокрушив Стражей Врат молниями из копья Железного Всадника, так похожего на полузабытое оружие, которым он пользовался в том, ином мире; и черный металл окровавленного клинка разрубил Дверь, помеченную знаком Креста; Дверь в цитадель, где обитал называвший себя Серебряным Ветром…»
Многие воины дают своим мечам, палицам, лукам, копьям и секирам собственные имена, веря, что этим они наделяют оружие способностью приходить на помощь попавшему в беду хозяину, удачей мифических фейри, необоримой силой каменного гиганта, даром отыскивать щели в броне врага и тому подобным. Но оружие, если только это не искусственно заключенный в металл дух или демон, никогда не может заменить воина. Или одолеть его без помощи другого воина.
Мы не даем оружию имени — напротив, мы сами берем ЕГО имя в тот день, когда в день Посвящения ладонь прошедшего сквозь огонь, воду и медные трубы касается холодного металла kroz'а, не имеющего хозяина. Да, kroz — это не оружие. Это часть нас.
Или мы — часть его.
Никогда kroz не проливает крови разумного существа. Никогда. И лишь Нечисть поражает он, разя наповал и не давая пощады.
Нечисть — это то, что порождено Нижним Миром. И то, что связано с ним теснее, чем то дозволено.
Кем дозволено? Правильный вопрос. Есть такая книга… впрочем, это больше чем просто книга. Это точное изложение законов существования мироздания, и называется оно Кодексом. Этот Кодекс только Властители и Странники знают. Да еще мы.
Вы тоже живете по этому Кодексу, пусть и не знаете об этом.
Потому что это Знание, как и многое другое из того, что записано в Кодексе, не для вас. И не для нас. Нам дозволено владеть некоторыми Знаниями, увеличивающимися со временем, но не использовать их.
Да, снова «дозволено». На сей раз — Высшими.
Нет, Они не Боги, хотя в чем-то превосходят Богов. И не смертные, хотя в чем-то подобны вам или нам. Они — Иные. Недаром другие Их посланцы в этот мир, Странники, носят это прозвище. Странные они, непохожие на нас и вас. Таковы же и их покровители.
Их — не наши.
Мы — Высшим не подчиняемся. Мы — сами по себе, и наше бремя никакие Высшие не облегчат и не увеличат.
Человек в сером шел весь день, не ускоряя и не замедляя шага. С появлением на востоке первой звезды из Голубой Короны, он остановился у обочины дороги, достал из сумки свернутую накидку из теплой ткани, завернулся в нее и мгновенно уснул. Воткнутый в землю металлический посох настороженно покачивался, словно охраняя его сон.
Спящий открыл глаза за час до рассвета, свернул покрывало, извлек из сумки флягу и нечто похожее на бурый камень в оболочке из хорошо выскобленного рыбьего пузыря. На вкус дорожный рацион (это он и был, как с первого взгляда сказал бы всякий путешественник) напоминал кусок старого кожаного ремня, да и по твердости ему мало уступал, но человек, методично работая крепкими зубами, отгрызал от «камня» куски до тех пор, пока не съел рацион целиком. Позавчерашняя, чуть солоноватая вода из фляги смыла отвратный вкус, а сорванное минувшим вечером недозревшее яблоко придало утренней трапезе вполне закономерное завершение.
Человек быстро завершил утренние сборы, легко поднялся на ноги и в прежнем размеренном темпе продолжил свой путь.
Ночью на серебристом металле посоха проступили руны Общего Языка, но читать путник не умел, а потому просто проигнорировал послание. Все равно вблизи мог находиться лишь один из тех, кто мог отправить сообщение, а он и без того направлялся к обычному месту их встречи…
— Это миф, Красный, — твердо молвил я, пытаясь сбросить очарование слов полутысячелетней давности.
— Миф, — кивнул учитель. — А знаешь ли ты, что это такое — миф?
— История, которой не было и не могло быть.
— Почти так. История, которой не было и не могло быть. Но которая очень хотела — быть.
То ли в глазах у меня начало темнеть, то ли…
Одноглазый медленно поднялся, положил руку на тяжелый крестообразный кусок красного металла — и в воздухе сверкнула сабля с широким лезвием, называемая истерлингами «скимитар». По лезвию тянулась цепочка черных рун.
— Вынь свой kroz и обрати его в меч, — приказал Красный.
Я подчинился. Конечно, на моем клинке тоже оказалось сообщение; но я, в отличие от учителя, при всем желании не мог его прочесть.
— Он здесь, — тихим, каким-то неживым голосом проговорил Красный. — Я ведь предупреждал тебя…
— Кто «он»? — удивленно спросил я.
Ответить учитель не успел, даже если и хотел. Запертая на задвижку дверь содрогнулась и слетела с петель, а в проеме нарисовалась черная фигура огромного роста и соответствующего сложения.
— Вы обсуждали запретное, — не тратя впустую времени, пророкотал гигант, и острия черного трезубца нацелились на нас.
— Я тоже рад тебя видеть, Черный, — заметил Красный. — Отойди, Серебряный, — и он с усилием поднялся на ноги.
Kroz гибкой лентой хлестнул учителя по плечу, покрыв грудь, живот и пах кроваво-красной чешуей доспеха. Черный хмыкнул и обратил свой kroz в короткий, массивный топор.
— Оружие — против Нечисти, — вполголоса произнес я.
— Юноша, Нечисть — это вовсе не Слуги Нечистого, — наставительно сказал Черный. — Нечисть — это Лишенные Чистоты, сиречь Преступившие Закон. «Чистота», она ведь сродни «чести» — да ты и сам это знаешь, охотник за чернокнижниками.
— Знаю, — кивнул я и направил узкий серебристый клинок kroz'а в грудь Черного. — Уж это-то я знаю, Отринувший Честь.
«…И тогда увидел Черный стоящего спиной к нему небожителя в серебряной броне, Избравшего его и его сородичей — и обрекшего их на смерть. И ударил, как бил уже не раз — в спину, не заботясь о законах воинской чести.
Но черный клинок отскочил от доспехов небожителя, и тогда сказал Серебряный Ветер: не буду я считать поступок твой трусостью, если ты немедленно покинешь это место.
И смех Черного, полный горечи и безумия, был ему ответом. Вновь взлетел черный меч, и скрестился с клинком небожителя. Не был бой тот коротким, и иные небожители, также при оружии, вскоре собрались вокруг них. И снова прозвучал злой смех Черного, решившего, что пришел его смертный час.
Но молчали недвижно стоявшие небожители, и оружие их оставалось в ножнах. И под взглядами их, хладными и бесстрастными, Серебряный Ветер молвил: понятно мне горе твое, и не буду таить я обид, если ты покинешь эту обитель.
И снова Черный, смеясь в лицо небожителям, пошел в атаку. И наконец достиг желанной цели, и острие его клинка окрасилось кровью из горла врага. Однако и Серебряный Ветер, пронзив доспех Железного Всадника, смертельно ранил его. И рухнули оба наземь, на пол небесной обители, и кровь их смешивалась в единой, медленно увеличивавшейся лужице.
И сказал один из зрителей: он заслужил жизнь.
И сказал другой: он заслужил больше, чем жизнь.
И тогда заговорил старший из небожителей, чьи глаза были глазами мудрого старца, а виски покрывала седина, но лик светился бодростью пятнадцатилетнего юноши. Сказал он: чего желаешь ты, смертный, заслуживший внимание Высших?