— Гудини, остановитесь!
Тот поднял удивленный взгляд.
— Что вы сказали?
Дойл встал, плотно прикрыл дверь и развернулся к Гудини:
— Садитесь, пожалуйста.
— Дойл…
— Садитесь!
Гудини сел. Дойл положил руки на стол.
— Умер Дюваль.
— Я знаю, — произнес Гудини.
— Откуда?
— Я президент Американского общества магов. Мы получаем информацию по своим каналам. — Гудини сделал скорбное лицо. — Да, новость печальная.
— Это было убийство. Вам тоже известно?
— Дойл…
— Вам тоже известно? — с нажимом повторил Дойл.
— Его сбил автомобиль, — сказал Гудини.
Дойл понизил голос:
— Видимо, вы забыли, кто сейчас сидит перед вами. Если я говорю, что его убили, значит, убили. Запах преступления я не спутаю ни с каким другим.
— Позвольте спросить, в какой мере это касается меня?
— В той мере, что игра не закончена, — ответил Дойл.
— Это больше не моя игра, сэр.
— Как же так? До сих пор она была вашей.
— Больше не будет.
— Из зала реликвий похищена книга. Дюваля убили из-за нее. Теперь Лавкрафта обвиняют в убийстве…
— Ко мне это все не имеет никакого отношения! — прервал его Гудини.
— Но ведь прежде мы были единой семьей, Арканумом, прежде чем это все…
— Чепуха. Мы попусту тратили время. То, что происходило со мной, я расцениваю как помутнение рассудка.
— Самое простое — встретить феномен, не поддающийся объяснению, и назвать это помутнением рассудка.
— Вздор. Медиумы и парапсихологи — шарлатаны.
Дойл чувствовал, что теряет самообладание.
— А может, вы боретесь с ними, чтобы каждый день видеть свою фамилию в прессе? Я полагаю, для вас это самое главное.
— А вы их поддерживаете! Всю спиритическую бессмыслицу.
— Эта бессмыслица, к вашему сведению, является моим глубочайшим убеждением.
— Дойл, они же вас дурачат. Неужели не понимаете? Городят все, что придет в голову. И почему не нужно разоблачать этих медиумов, показывать, кто они есть на самом деле? Почему? Они берут у людей деньги, а затем паразитируют на их горе, пробуждают в людях ложные надежды. Мне это отвратительно. Покажите мне одного, всего лишь одного медиума, который сделает что-то, чего я не смогу объяснить, и я поверю. Боже, я жажду поверить! Вы думаете, мне не хочется поговорить с мамой? — Стоило сентиментальному Гудини произнести слово «мама», как у него перехватило горло.
Это умерило гнев Дойла.
— Вам не удастся стереть прошлое, даже если очень постараетесь.
— Я ничего не хочу слышать о прошлом.
— Значит, это все была ложь?
— Дюваль мертв. — Гудини отвернулся. — И пусть это умрет вместе с ним.
— Но у вас перед ним долг.
— Долг? — вскинулся Гудини. — Я кому-то должен? Я, Гудини? Да у меня уже в двадцать один год была мировая слава.
— Черт возьми, это единственное, что вас заботит. Верно?
— Придержите язык, Артур. Вы слишком много себе позволяете.
— А вы все фокусничаете, Гарри Гудини. Играете со смертью, пытаетесь ее обмануть. Но внутри вас прячется трус.
— Если бы вы не были пожилым человеком, я бы преподал вам урок…
— Гарри, пусть возраст не станет для меня оправданием. Давайте. Я настаиваю.
— Я джентльмен.
— Нет, вы обманщик.
— Что вы сказали? — Гудини выкрикнул это так громко, что внизу, в студии, все затихли. Послышались шаги на лестнице.
— Люди гибнут, — продолжил Дойл. — Лавкрафта заперли в эту чертову психбольницу для преступников. Он следующий!
— Они знали, что идут на риск! — бросил Гудини.
Дойл вздохнул:
— Может, я действительно уже старый. Моя жена так считает. Дело в том, что в последнее время… в первый раз за пятьдесят лет я обнаружил, что не могу сочинять. Ни слова. На месте, где прежде обитало вдохновение, одна лишь печаль. Как хотите, но гибель Дюваля просто требует, чтобы мы снова в последний раз собрались вместе и закончили начатое. Да, случались размолвки, но все же нам удалось заглянуть под покров тайны, проникнуть в святая святых, а после этого никто прежним оставаться не может. Вот, например, вы. Почему вы кидаетесь из одной авантюры в другую, не давая себе даже секундной передышки? Потому что с тех пор, как мы это сделали вместе, вы никогда не переживали ничего подобного. Многие в мире считают вас своим идолом, Гудини. Ваша слава чрезмерна. Она достигла предела, и ничто больше не может ее увеличить. Решение, которое вы сейчас принимаете, связано с тем, что вам страшно заглянуть внутрь себя.
Дверь распахнул Франц Куколь, администратор Гудини.
— Босс, мы слышали какой-то крик.
Гудини не ответил. Он пристально смотрел на Дойла.
— Босс, все в порядке?
— Мистер Дойл собирается уходить, — промолвил Гудини.
Дойл помрачнел еще больше.
— Меня не нужно провожать, я знаю дорогу. — Он метнул на Гудини уничижительный взгляд и подошел к Куколю. — Позвольте.
Администратор посторонился. У двери Дойл обернулся:
— Говард заперт в лечебнице «Беллью». Сомневаюсь, что он доживет до утра, если мы что-нибудь не предпримем.
Лицо Гудини оставалось непроницаемым. Дойл пожал плечами и шагнул в коридор.
ГЛАВА 14
— Пусть Господь, вручив нам свой праведный меч для совершения правосудия, снабдит нас также и мудростью, наполнит наши души милосердием и состраданием… Аминь.
— Аминь.
Пол Кейлеб, недавно назначенный окружным прокурором Нью-Йорка, закончил читать молитву и посмотрел на шефа городской полиции и капитана Четвертого района.
— Теперь за дело, джентльмены. — Он повесил пиджак на вешалку.
Усаживаясь за свой стол, шеф нью-йоркской полиции Макдафф недовольно поморщился. Ему не нравилось чрезмерное служебное рвение нового окружного прокурора, еще молодого человека, невероятно благочестивого и не менее честолюбивого. Конечно, со временем жизнь парня обломает, особенно когда он столкнется с деятельностью Таммани-Холл[11], а пока придется мириться.
Бартлеби, капитан Четвертого района, самого сложного из всех пяти районов города, тоже морщился, но по другой причине. Его беспокоила язва. Этот вялый пятидесятитрехлетний человек поддерживал существование с помощью кофе. Коррупционером он не был, но и принципиальным тоже. Все его помыслы были сосредоточены на функционировании кишечника. То, как оценит Кейлеб работу полиции Четвертого района, в списке его забот стояло где-то в самом конце.
Кейлеб пригладил волосы и откинулся на спинку дивана.
— Поздравляю, капитан. Рад слышать, что арестовали чатемского убийцу.
— Да, мистер Кейлеб. Постарался Маллин, наш самый лучший детектив. — Бартлеби вынул палец из уха и осмотрел его.
— Я хотел бы с ним познакомиться, — сказал Кейлеб.
— Он уже выехал, сэр.
Кейлеб посмотрел на Макдаффа:
— Если бы так работали все районные отделения.
Тот пожал плечами:
— В городском бюджете на это отпущено недостаточно средств, мистер Кейлеб. Нам бы, конечно, хотелось, чтобы каждое преступление раскрывалось, но это очень трудно. Приходится выбирать приоритеты.
Кейлеб поджал губы.
— Я понимаю. Вы имеете в виду первоочередность?
— Да, сэр. — Макдафф отрезал кончик сигары.
— Одни преступления более важные, другие нет?
— Совершенно верно. — Шеф полиции улыбнулся и затянулся сигарой.
— Иными словами, мертвый бедняк — это совсем не то, что мертвый богач.
Макдафф нахмурился.
— Мистер Кейлеб…
— Позвольте вам напомнить, шеф Макдафф: «Блаженны кроткие, ибо унаследуют они землю обетованную». Пора нашей полиции начать служить всем, а не только власть предержащим.
— Послушайте, я хочу сказать…
— Скоро здесь все изменится, я вам обещаю. А пока… — Кейлеб кивнул в сторону капитана Бартлеби. — Вот первые положительные результаты.
В дверь постучали. Вошел детектив Маллин.
— Вы хотели меня видеть, капитан?
— Да, детектив. — Кейлеб встал, пожал руку Маллину. — Хорошо сработали. Молодец.
Маллин посмотрел на капитана:
— Сэр?
— Речь идет об убийствах в Чатеме, Шонесси, — напомнил ему Бартлеби.
Маллин повернулся к Кейлебу:
— Расследование еще не закончено, сэр.
Кейлеб прищурился.
— Мне сообщили, что убийца задержан. И улик более чем достаточно.
— Вас неправильно информировали, сэр.
— Что за вздор, Бартлеби? — проворчал Макдафф.
Капитан смущенно поежился.
— Сейчас Шонесси все объяснит, верно?
— Кто сидит у вас в лечебнице «Беллью», детектив? — спросил Макдафф.
— Лавкрафт, сэр. Очень странный малый. Но в этом деле есть и другие фигуранты. Возможно, они подставили Лавкрафта. Видите ли, сэр, у этого парня в голове не все дома.
— Но у вас есть улики, — вмешался Кейлеб.
— К сожалению, ничего, что прямо указывало бы на его причастность к преступлению, сэр.
— А сатанинские трактаты? Богохульные писания? Оккультная литература? Я ошибаюсь, или все это действительно было найдено в квартире мистера Лавкрафта?
— Как я сказал, сэр, Лавкрафт странный малый.
— Странный? Разве это не свидетельствует о больном сознании, которое сублимировалось в кровавые преступления? — Кейлеб повернулся к шефу полиции Макдаффу: — Такого рода маньяки самые опасные, и мы должны приложить все усилия, чтобы их обезвредить. — Он в упор посмотрел на Маллина: — Такие типы, как Лавкрафт, являются раковой опухолью на теле общества. Этот негодяй сломал позвоночник старой женщине, заботившейся о сиротах. Неужели мы должны сидеть сложа руки?
— Почему, сэр? Я подозреваю, что здесь замешан кое-кто еще.
— Кто, Шонесси? — спросил Бартлеби. — У вас есть фамилия?
— Да, сэр. Некий Артур Конан Дойл.
Кейлеб нахмурился и покосился на Макдаффа. Капитан Бартлеби поковырял в ухе.
— Фамилия вроде знакомая…
— Пожилой человек, — пояснил Маллин. — Заявил, что он писатель. Появился в квартире Лавкрафта вечером, в день, когда его арестовали.