сь за запасами продовольствия, закупленного в Аргентине агентом Лилиан. Они выкрали водолазные костюмы и вышли вместе с командой субмарины в воду из шлюзовой камеры главного входа, но вода залила их скафандры, и они захлебнулись. Отец Румы Маро говорил, что Мум и Кунга не умели надевать «тяжелую одежду» и вода убила их. Таго узнал, что в железной банке у белого, по имени Хи-Мик, хранится жидкость, которая сжигает людей. Он выкрал банку и хотел бросить ее в вождя белых, в самого бородатого Апо-Стола, но умер, как только открыл ее. Белые разбежались. Лишь один из них не испугался, — это был Хи-Мик. Он издали подул на огненную воду из какого-то большого твердого шара (по-видимому, направил из баллона струю дегазирующего вещества), и все белые остались живы.
Мать Румы худела-худела и умерла. Не умерли только отец Маро и он, Рума. Что случилось дальше с его отцом, Рума не мог сказать. Он только знал, что отец Маро ушел из подводной тюрьмы и, наверное, погиб, иначе он вернулся бы за своим сыном и привел бы с собой людей «могущественного племени Больше-Вик», которое победило племя Апо-Стол. Надо полагать, что отцу Румы удалось наконец найти какую-то очень сложную по своей технике тайную лазейку из штаба-храма; он, видимо, долго к ней приглядывался, пока наконец не разобрался, как можно через нее убежать. Маро, несомненно, представлял себе, какому риску он подвергался, уходя через этот тайный люк, и потому не взял с собой сына. Он решил добраться до поверхности океана, а потом и до земли, привести других людей и выручить сына. О том, что над его головой стояла сплошная кора ледяных полей, Маро, видимо, не знал, так как ни разу в жизни не видел льда. Если он и всплыл в своем скафандре и выбрался благополучно на лед через какую-нибудь полынью, он неминуемо должен был погибнуть от холода, ибо, по словам мальчика, под «тяжелой одеждой» (скафандром) у Маро была одна только набедренная повязка. Но, уходя, он подвел сына к стене в подводном тоннеле и ногтем сделал царапину на камне:
— Если ты вырастешь на четыре твоих пальца выше этой метки, а твой отец еще не приведет людей племени Больше-Вик, чтобы тебя увести отсюда в лес, тогда знай, что он умер. Тебе тогда незачем жить здесь. Жди, когда можно будет выкрасть из склада другую тяжелую одежду, и уходи той же дверью, что и я. Если ты не умрешь в дороге, ты придешь в лес, где жили курунга. Если умрешь, ты попадешь в дом «Золотой улитки», где живут все умершие курунга. И так и так будет хорошо…
Затем Маро долго учил сына, каким образом он может уйти от злых людей племени Апо-Стол…
Но тут рассказчика и разоблачителя крестовиков охватил глубокий сон, внезапный, как обморок. Рума умолк на полуслове; он так и не рассказал, каким же образом ему удалось уйти из штаба Петера Шайно и что с ним случилось дальше. Мальчик заснул, откинувшись на подушку, окруженный небольшой группой людей, потрясенных невероятной повестью маленького курунга, переведенной Мартином дель-Грасиас.
Сколько их там засело в подводном штабе? Как они вооружены? Что замышляют Петер Шайно и его архиепископы, отсиживаясь вот уже девятнадцать лет подо льдами и водой Ледовитого океана? На эти вопросы, очевидно, ответит самое ближайшее будущее. А пока Свенсон и Ирина с Владимиром должны помалкивать и никому не говорить ни слова из того, что им рассказал он, дед Андрейчик. Все сведения, полученные от Румы, держатся пока в тайне, до приезда ответственного комиссара милиции из Северограда. Все присутствующие при разговоре мальчика с Мартином дель-Грасиас, в том числе и радиофонистка станции острова Седова, обязались честным коммунистическим словом не разглашать услышанного. Только ему, деду Андрейчику, разрешено по особому личному передатчику Ветлугина уведомить мать и отца Юры обо всем, что он узнал.
— Кстати, — сказал в заключение старик, — какую мы дичь упустили, оказывается! Ведь этот толсторожий агент подводных крестовиков вовсе не Мерс, это…
Старик тревожно оглядел с экрана кабинет Ветлугина и показал глазами на репродуктор личного радиофонного приемника Ветлугина, по которому шел разговор.
— Подойдите поближе…
Все трое — Свенсон, Ирина и Владимир, — недоумевая, подошли к диффузору репродуктора, похожему на большой белый венчик магнолии, и старик, гримасничая и делая большие глаза, едва слышно прошептал несколько слов.
То, что он сказал, ошеломило всех троих. Они удивленно переглянулись.
— Факт, — сказал дед Андрейчик и выключил свой стереовизор и радиофон.
Все, что Ветлутиным и Свенсону пришлось узнать в эти несколько минут от деда Андрейчика, совершенно озадачило их. Это было похоже на сказку, на фантастический роман о каком-то новом капитане Немо и о его таинственном подводном обиталище «Наутилусе», с той только разницей, что гордый подводный навигатор Жюль Верна сам отверг мир насилия и зла и ушел в глубины морей и океанов, а здесь авантюрист Шайно и его банда соучастников были отвергнуты миром как враги человечества, как носители зла и насилия и укрылись на дне океана…
17.«Арктания» летит
Ветлутин убрал в свою фонотечку моток пленки с звуковым фельетоном о крестовиках и вновь отправился в прерванное путешествие по крохотному кабинетику: два шага вперед, два шага назад.
Свенсон несколько минут сидел молча, потирая руки.
— Теперь я понимаю, какие гости вынырнули тогда к нам из-подо льда. Ты помнишь, Владимир? — сказал наконец гидрограф.
— Я думаю о них. Что им здесь нужно было? — в раздумье ответил Ветлугин.
Он остановился, прикрыл глаза и стал раскачиваться, как человек, у которого болит зуб.
Свенсон все еще потирал руки и старался представить себе, что последует за разоблачением мальчика-курунга, как вдруг издалека донесся гул. Все трое переглянулись.
Свенсон бросился вон из комнаты. Ветлугины последовали за ним.
Механик Хьюз и Татьяна Свенсон уже стояли подле стеклянного борта станции и оживленно разговаривали о чем-то.
— Что случилось, товарищи? — крикнул еще издали Свенсон.
— Хелло, Свенсон! — сказал Хьюз, — Старые знакомые нас не забывают.
— Вы думаете, Хьюз, это те, что уже были здесь? — спросил Ветлугин.
— Держу пари, что это вторая океанографическая экспедиция. — Хьюз весело подмигнул океанографу Татьяне Свенсон. — Вам везет, Татьяна, вы еще раз увидите профессора Осуду.
— Глупости! Океанография не знает профессора с таким именем, — серьезно сказала Татьяна Свенсон.
Подошло еще несколько человек: мать Аси, ненец Гынко, два механика, моторист.
— Эрик, ты видишь кого-нибудь? — спросил Ветлугин.
— Да, один человек идет сюда, — ответил Свенсон, не отнимая от глаз телескопического бинокля.
— Володя! — воскликнула Ирина, разглядывая в биноскоп приближающегося маленького человека. — Это он! Тот самый, что называл себя Мерсом.
— Ты не ошибаешься? — спросил Ветлугин.
— Нет, нет! Я его прекрасно помню. Это он!
— Он тоже океанограф? — спросил Хьюз.
— Нет, он крестовик, — сказал Ветлугин.
— Любопытно! Забытая специальность, — сострил Хьюз.
— Поднимите его, Хьюз, — сказал Ветлугин. — Всем остальным механикам и мотористам разойтись по ракетным камерам, к двигателям, и ждать моих распоряжений. Предупреждаю: станция должна быть готова ко всему. Ты, Эрик, встретишь его и проводишь ко мне в кабинет. Разговаривать буду только там. Я иду установить тихую связь с островом Седова.
— Есть, товарищ начальник.
Хьюз, насвистывая, направился к подъемнику, остальные разошлись, не дожидаясь появления Мерса на борту станции. На месте остался только Свенсон.
Мерс в сопровождении Хьюза подошел к Свенсону минут через пять. Не доходя нескольких шагов до гидрографа, крестовик остановился и сказал угрюмо:
— Мне нужен ваш начальник.
Свенсон с интересом разглядывал коротконогого человечка в серой меховой куртке. Перед ним стоял живой крестовик, представитель апостольского штаба-храма, какого-то таинственного подводного форта, все еще надеявшегося повернуть вспять историю человечества. Это был редкий экземпляр, и Свенсон старался разглядеть его хорошенько.
— Кто вы такой? — спросил наконец долговязый гидрограф по-английски.
— Я скажу вашему начальнику, кто я.
На лице у представителя «апостола Петра» были царапины и вздутая нижняя губа.
«Следы схватки в больнице», — подумал Свенсон и сказал:
— Хорошо. Идите за мной. Я провожу вас к нему.
— Я хочу говорить с ним здесь, — глухо сказал крестовик.
— Начальник здесь не принимает.
— Скажите, что у меня очень важное дело.
— Все равно. Начальник станции принимает только в своем кабинете.
Свенсон и очкастый крестовик пощупали друг друга внимательным взглядом. Свенсон не видел глаз своего собеседника, защищенных очками-светофильтрами, но он чувствовал, что Мерс разглядывает его настороженно и подозрительно.
— Где помещается его комната?
— Здесь недалеко.
— Хорошо. — Мерс снял перчатку и опустил руку в карман своей куртки. — Вы идите вперед… показывайте мне дорогу.
Свенсон зашагал к квартире Ветлугиных. За ним осторожно двинулся Мерс.
— Итак, ты, Джеф, слушаешь все, о чем я с ним здесь буду говорить. Понятно? Я постараюсь его задержать. Кроме того, как мы условились, в случае надобности, ты действуешь по своему усмотрению, не дожидаясь конца нашей с ним беседы.
Ветлугин, сидя в кресле перед кабинетным столом, казалось, говорил сам с собой, — никого в кабинете не было.
— Правильно, — неожиданно ответил кто-то гулким басом.
— Все, — сказал Ветлугин.
— Все, — подтвердил невидимый Джеф.
Минуты две Ветлугин сидел в абсолютной тишине.
— К вам можно, товарищ начальник? — спросил за дверью Свенсон.
— Можно, — не глядя на визитный экран, сказал Ветлугин.
Вошел Свенсон, за ним бочком протиснулся в дверь Мерс.
— Вот этот… — Свенсон замялся, подыскивая для своего спутника соответствующее обращение, — этот человек хотел с вами говорить.