При дальнейшем осмотре острова с противоположных сторон его были обнаружены высокие указательные столбы. Назначение их, должно быть, состояло в том, чтобы указывать зимой дорогу к лагерю участникам экспедиции, если бы они заблудились во время вьюги. Аналогичные меры предосторожности принимал много лет тому назад Парри во время его зимней стоянки на острове Мельвиля. Отряд, открывший место зимовки Франклина, назвал глубокий залив между островом Бичи и мысом Райли бухтой Эребуса и Террора, предполагая, что эти корабли должны были зимовать именно здесь. Неподалеку от этого места в пределах лагеря были обнаружены постройки обширного склада и мастерской, а также строение поменьше, служившее, по-видимому, для научных наблюдений. Что это здание было обсерваторией, на это ясно указывало расположение находившихся внутри камней, служивших опорой для астрономических и метеорологических инструментов. Очень интересной была находка нескольких кусков холста с надписью «Т-е-р-р-о-р». Почему-то порожние банки из-под мясных консервов были сложены правильными рядами, каждая из них была наполнена галькой. Некоторые из таких валов достигали двух футов высоты. Подсчитано было шестьсот или семьсот жестянок, но гораздо большее число их лежало разбросанными. Все они были вырыты и осмотрены членами поисковых экспедиций в надежде найти в них спрятанные бумаги. Были обнаружены большие куски парусины, Осборну попались оставленные для сушки рукавицы, кто-то нашел старый ключ, но нигде не было никаких следов официальной бумаги.
Поиски письменных документов продолжались в течение всего следующего дня, но все понапрасну. Был разобран и снова сложен большой каменный гурий, сооруженный руками Франклиновой команды на самой вершине острова. Под ним не нашли ничего, хотя перерыли при этом кругом всю почву. Все места, где можно было ожидать хоть с малой долей вероятности найти спрятанные документы, самым тщательным образом осматривались, и вся почва перекапывалась кирками и лопатами. Этим способом были осмотрены все внутренние помещения и земля вдоль внешних стен складов, мастерских и жилых домов, а также вся почва вокруг могил. Открыть могилы не решались из уважения к умершим. Между тем осмотр покойников мог бы помочь получить истинное представление о состоянии, в котором находились зимовщики в первый год путешествия. Это было возможно сделать, так как тела, погруженные в слой почвы, охваченный вечной мерзлотой, не должны были подвергнуться гниению. То, чего не решились сделать экспедиции 1850 года, было сделано позднее, и осмотр тел неопровержимо показал, что все трое умерли не от цынги. Таким образом подозрение, высказывавшееся очень многими, что Франклина могла навестить эта ужасная болезнь уже в первую зиму, оказалось неверным. Но в 1850 году даже этого еще не знали. Впрочем, Сюзерленд придерживается именно такого мнения. Соображения его по этому вопросу представляют большой интерес:
«Явилась мысль разрыть могилы, но так как к этому действительно уместному и важному шагу почувствовали отвращение, то предложение это не повторилось. Было бы очень интересно исследовать причину смерти. Весьма вероятно, что сделать это было бы нетрудно, потому что трупы, наверно, целиком заморозились и вполне сохранились в ледяном покрове. Как следует из надписи, могилы были вырыты и засыпаны в период самого сильного мороза, а следовательно трупы вполне затвердели. Если же впоследствии, во время оттепели, в них проник снег, то под влиянием низкой температуры почвы под поверхностью просачивающаяся вода замерзла бы и образовала настоящий ледяной ящик. Находясь даже всего лишь на глубине одного фута, этот ящик сопротивлялся бы действию солнца в продолжение целого лета.
«Очень мало вероятно, чтобы люди погибли от цынги. В самом деле, невозможно, чтобы эта болезнь Появилась в экспедиции в такой ранний период и оказалась роковой для первых заболевших в начале января. Если все же предположить, что это была цынга, то я думаю, что кратчайший срок, в который она может разрушить жизнь, если принять задерживающие ее развитие меры, не меньше трех месяцев. В этом случае цынга должна была появиться в конце сентября, то есть через два месяца после того, как Франклин передал китобоям письма, и уже через пять месяцев после того, как экспедиция покинула Англию».
«Прежняя таинственность продолжает окружать судьбу сэра Джона Франклина, — говорит дальше Сюзерленд. — Побережье острова, истоптанное ногами всех членов этой экспедиции, хранит память многочисленных посещений людей, прежде таких любимых, теперь неведомо куда пропавших. Как интересно было бы получить стереотип разговора того времени между веселыми товарищами, занятыми приятной и спокойной прогулкой. Не менее интересно было бы узнать планы начальников экспедиции и услышать их шутливую беседу под ясным куполом голубого неба, полного сверкающих звезд, при мимолетной игре северного сияния и при светлой луне во время длинной, но, надеюсь, не угрюмой зимы. Если бы могли говорить известняки, полные остатков животных, существовавших на земле в такое время, когда еще не жил человек, если бы могли рассказывать изумительные желтые попугаи, возвращающиеся из теплых стран вместе с летом и восхищавшие взоры многих членов пропавшей экспедиции, если бы все они были одарены способностью говорить— тогда мы имели бы перед собой толпу свидетелей, которые разогнали бы туман, легший на наш ум из-за отсутствия документов. Нам казалось очень странным, что место зимней стоянки было брошено и не было при этом оставлено никаких письменных доказательств пребывания здесь экспедиции или сообщений об избираемом ими дальнейшем пути. Может быть, они считали, что могилы будут достаточным доказательством их зимовки здесь, а что касается их пути после оставления стоянки, то возможно ведь, что они сами не знали его, так как он зависел целиком от состояния льдов в проливах Бэрроу к Веллингтона. Поэтому было невозможно оставлять документы, которые только ввели бы в заблуждение позднейшую экспедицию, посетившую эти места».
В связи со всеми сделанными здесь открытиями, Пенни отказался от своего предположения, что экспедиция Франклина отступала сюда со стороны предполагаемой на севере стоянки, убедившись, что следы ее к северу от мыса Спенсера указывают только на существование на берегу канала наблюдательного пункта. В тот же день Пенни отправил одну из своих лодок для изучения окрестностей мыса Райли, мыса Рикет и прохода Гасконь с поручением продолжать исследования также за мысом Рикет, если там будут обнаружены какие-нибудь следы.
«В 3 часа пополудни, — рассказывает Сюзерленд, — покинули мы корабли и направились к востоку, пока не достигли мыса Райли. Здесь мы высадились и нашли следы пропавшей экспедиции, а также бумаги, оставленные «Помощью», «Решительным», «Принцем Альбертом» и двумя американскими кораблями: «Успехом» и «Спасением». Осмотрев бумаги, мы продолжали свой путь вдоль берега, очень часто высаживаясь на сушу. Сразу за мысом Райли мы заметили трех белых зайцев, одного из которых удалось убить. Нашли также старые оленьи рога, но следов живого оленя или его помета нигде не было видно. Уже миновав проход Гасконь, мы заметили корабли «Решительный» и «Пионер». Мы направились им навстречу, так как это только немного отклоняло нас от нашего пути. Я уверен, что при виде лодки многие на борту кораблей подумали, что среди нас есть лица, принадлежащие к пропавшей экспедиции». Это объясняется тем, что только что прибывший на этих судах из Ланкастера капитан Остин, конечно, ничего не мог знать о совершившихся событиях, а относительно Пенни думал что он должен еще находиться в проливе Джонса. Поэтому естественно, что, заметив лодку с «Леди Франклин» и не видя поблизости кораблей, он не сразу распознал ее, а сидящих в ней людей принял за спутников Франклина.
«Мы поднялись на палубу, — продолжает Сюзерленд, — и рассказали капитану Остину о наших похождениях с тех пор, как мы расстались у мыса Йорк. После передачи этих сведений, которые были для них полны интереса, мы покинули «Решительного» и причалили к мысу Рикет. Тщательно обследовав его до пролива Гаскона, мы не нашли ни малейших следов пропавшего экипажа и решили вернуться к кораблям. В 5 часов утра 28 августа мы прибыли в бухту Объединения. Это имя было дано бухте, расположенной между островом Бичи и мысом Спенсера в память дня, в который так много кораблей встретилось поблизости от места зимовки экспедиции сэра Джона Франклина».
Отсутствие каких бы то ни было письменных документов так и осталось загадкой. Можно привести много соображений, предположительно побудивших Франклина не оставлять письменных следов своего пребывания, но все они отпадают, если учесть, что обязанностью Франклина было оставить документ, содержащий историю экспедиции. Многие высказывали предположение, что Франклин не успел оставить записки, будучи вынужденным в спешном порядке покинуть место зимовки. Это соображение основывалось главным образом на том, что в лагере были найдены некоторые вещи, очевидно, сознательно брошенные, чтобы не тратить времени на их укладку. Тут же валялось не мало предметов, совершенно очевидно забытых, или не захваченных только случайно.
Участвовавший в поисках документов американец Элиза Кейн придерживается этого взгляда. Он пишет: «Я легко представляю себе ту поспешность, с которой были сломаны обсерватория и кузница и покинут лагерь. Вполне понятно, что на берегу остались брошенными штабеля жестянок, могущие, вообще говоря, понадобиться в экспедиции, но не представляющие собой большой ценности, совершенно также, как то, что остались позабытыми рукавицы, плащ и ключ. Отсутствие сведений в каменном гурии, по-моему, легко объясняется волнением, которое охватило людей в момент неожиданного освобождения из ледяных тисков, предвещавшего возобновление энергичной деятельности».
Как бы там ни было, но никому не удалось найти письменных свидетельств, оставленных Франклином, и потому вполне понятна разноголосица в мнениях, возникшая среди отдельных начальников в отношении избранного Франклином дальнейшего пути. Наиболее правильным казалось, конечно, придерживаться в основном имевшейся у Франклина инструкции, считая, что Франклин отклонился бы от данных в ней указаний только в крайнем случае. Один из биографов Франклина, давший тщательное описание и анализ всех событий, связанных с судьбой его последней экспедиции, высказывал в 1854 году следующие соображения, основанные на данных 1850 г