Сознание Моргана оказалось особенно восприимчивым в те дни, когда он нанес свой последний визит Дарлингам в Лахоре. Ему очень понравилось у них в прошлый раз, но только теперь он полностью осознал, насколько необычной семьей Дарлинги были среди всех индийских британцев. Каждую неделю тут устраивались встречи, на которые приглашались и индийцы, и европейцы, и как-то на вечеринке Морган встретил пожилого человека, чье имя произвело на него впечатление. После вечеринки этот человек прогулялся с Морганом по парку, и они обсуждали особенности индийской музыки. Если говорить о раге, объяснял мистер Футбол, то в зависимости от времени суток здесь можно использовать разные гаммы, и, чтобы проиллюстрировать это свое высказывание, мистер Футбол спел некий фрагмент раги в до-минор, который, как он утверждал, был вполне уместен вечером, но не утром.
Сам джентльмен казался слишком запоминающейся личностью, но его имя в памяти Моргана осело. Таким именем можно назвать второстепенного, проходного персонажа, которого никто не запомнит. Но проблема и с мистером Футболом, и с прочими обрывочными фактами, накопившимися у Моргана, состояла в том, что они пока оставались разрозненными, ничем не связанными друг с другом фрагментами – обрывки разговоров, моментальные наблюдения, сделанные на ходу. Ничто не связывало их в единую картину. Когда он писал свои прошлые романы, там всегда нечто прочно стояло в центре повествования – некое уплотнение, вокруг и посредством которого разворачивалась история. Все сходилось в одно, и все исходило из него. Без этого элемента он даже не мог начать! И хотя о своей индийской книге он размышлял уже долгое время, он так и не знал пока, что ляжет в ее основание.
Ну что ж – либо получится, либо нет. Если некое Большое Событие не явится Моргану, книга не состоится. И мир, наверное, от этого не станет беднее.
Тем временем он по-прежнему оставался путешественником, а Индия предлагала на выбор разнообразные события и места. В Дели Малькольм организовал для него еще одну встречу с Бапу-сагибом. Моргану очень хотелось повидаться с Их Высочеством, который занимал в его душе второе место после Масуда как лучший и любимейший из индийцев. Не успел Морган оказаться в отеле, где остановился Бапу-сагиб, как сразу почувствовал чьи-то ладони на своих глазах. Оглянулся – Бапу-сагиб со счастливой улыбкой на лице! Их радостное взаимное приветствие определило и тон их отношений в те два дня, что провел Морган в компании Их Высочества.
Их Высочество был здесь с Рани. Здесь же жил их ребенок, брат Бапу-сагиба, его премьер-министр и шестьдесят пять сопровождающих лиц. Все они жили в одном отеле и должны были принять участие во всеиндийской конференции штатов и территорий. В последний день своего пребывания в Дели Морган сопровождал Их Высочество, когда тот наносил официальные визиты. Когда все обязанности были исполнены, Бапу-сагиб принялся по-мальчишески веселиться, прыгая на подушках экипажа, который вывез их в центр города, где они встретились с братом Их Высочества и другими придворными, посещающими магазины. Перебраниваясь и шумя, веселая компания – десять человек – осадила экипаж со всеми своими горами покупок. Морган оказался между Их Высочеством, на котором красовался большой бледно-желтый тюрбан, и его братом, на голове которого сидел тюрбан пурпурного цвета. Напротив расположился доктор в махараштрийском тюрбане, в то время как к нему с одной стороны притулился секретарь, несший на голове что-то вроде оранжевой чашки с блюдцем, а с другой – придворный шут, державший на коленях страдающего одышкой пожилого мопса. Снаружи сидели кучер, слуга, лакей и грум. Как заметил Морган, никто на улице не обращал ни малейшего внимания на шумную компанию.
Это событие вернуло Моргану доброе расположение духа, не оставлявшее его во время поездки через Джайпур, который ему не понравился, и Джодхпур, что, наоборот, произвел на него самое приятное впечатление. Еще больше развеселил его своими долинами, рощами и храмами Маунт-Абу, и в Хайдерабад, на самом юге, он прибыл почти в восторженном настроении. Через несколько дней он приехал в Аурангабад – завершающую, финальную точку его индийских странствий.
Едва Морган прибыл в придорожную гостиницу, как его перехватил Саид, младший брат Ахмеда Мирзы, и отвез в самые красивые помещения из тех, что он видел в этой стране, – большой зал, разделенный надвое изысканными голубыми арками, одна сторона которого открывалась в сад, где деревья, казалось, ждали на пороге, чтобы вот-вот влиться в дом шумной толпой. Воздух был насыщен запахом цветов. Каждый день перед сном Морган выходил из дома и рассматривал его с противоположного берега искусственного прямоугольного водоема, полного рыбы. Вид напоминал Лоджию Ланци во Флоренции.
Свое жилище – небольшой домик во дворе – Саид делил с муниципальным инспектором и адвокатом, и на второй день по приезде Моргана они все вместе ужинали, курили кальян, беседовали, читали стихи на персидском, урду, арабском и греческом, а также обсуждали астрологию и недостатки англичан. Был ясный, спокойный вечер, и на мгновение Моргану показалось, что он вернулся в прошлое, во времена одного из своих первых визитов в Оксфорд, когда у них с Масудом все только начиналось.
Он немного знал Саида еще по Лондону, но с тех пор этот молодой человек стремительно вырос и возмужал. Он уже был мунсифом, судьей и младшим магистратом, и Морган несколько раз навещал его в суде, подолгу сидя в зале судебных заседаний. Там он смотрел, как местный хирург свидетельствовал по поводу совершившегося убийства, в то время как слуга, огромный, с голой грудью и скульптурной статью юноша, в котором слились воедино и идол, и человек, бесстрастно, словно одна из Мойр, Атропос, управлялся с веревкой, к которой было присоединено подвешенное под потолком опахало, пунках.
Моргану становилось все более ясно, что его роман мог бы взрасти на каком-нибудь из тех дел, что разбираются в суде. Такая идея отлично вязалась с его индийским опытом как таковым – большинство образованных индийцев, которых он здесь встретил, включая Масуда и его друзей, были адвокатами. С другой стороны, многие из его английских знакомых трудились на Индийскую гражданскую службу в качестве магистратов.
Морган чувствовал, что неплохо подготовился к работе над романом еще в Аллахабаде, когда ходил в суд и наблюдал, как во время сессий там председательствует Руперт Смит. Морган уже мысленно отметил для себя Смита как представителя определенного типа, но сейчас его заинтересовало и его окружение. Морган очень расстраивался от того, что две эти группы людей – лучшие умы из тех, что были рождены обеими нациями, живущими бок о бок в Индии, относились друг к другу подозрительно и с известным презрением. Индийцы чувствовали, что их недооценивают и этим обижают, а английские официальные лица говорили, что образованный индиец – словно капля в океане, а потому не значит ничего. Даже правосудие, похоже, раскололось на две части. И раскол, эта глубокая пропасть, пройдет через всю книгу. Две нации, два совершенно различных взгляда на мир, находились в неразрешимом противоречии друг с другом. Это было очевидно во всем. Конфликт существовал и в самом Моргане, и вокруг него, и он просился на чистый лист бумаги.
Дом уже неясно вырисовывался впереди – не только как идея, но и как приближающаяся реальность. Через неделю он сядет на корабль в Бомбее. Поскольку теперь на уме у него была Англия, он и в разговорах упоминал ее чаще, чем обычно, и это обстоятельство стало причиной взрыва.
Морган и Саид ехали верхом посмотреть находящуюся недалеко махараштрийскую деревню. Наступал вечер, и Морган маялся желудком, пострадавшим накануне во время банкета, устроенного в его честь. За два дня до этого он еще умудрился упасть с той самой лошади, на которой ехал, но, слава богу, сегодня животное не выкидывало никаких фокусов. Зато Саид был раздражен и, в очередной раз услышав из уст Моргана название его страны, не сдержался.
– Что вы тут, англичане, себе воображаете? – кричал он. – Что вы будете вечно нами править? А разве вы не ощущаете, что ваши дни сочтены? Убирайтесь отсюда, пока не поздно! Ваше правление закончится, и вы будете побеждены. Пусть это время наступит через пятьдесят лет, пусть даже через пятьсот, но мы выгоним вас отсюда!
Лицо его было искажено яростью. Весьма острый и довольно неприятный момент, который Моргану хотелось поскорее оставить позади. Через некоторое время они восстановили в разговоре более дружественный тон, но Морган думал: «Как он нас ненавидит! Гораздо сильнее, чем его брат».
Их дружбе был нанесен удар – все отношения Моргана с индийцами заканчивались примерно одинаково. Тем не менее на следующий день этот тяжелый разговор был забыт, и Саид отправился сопровождать Моргана в пещеры, располагавшиеся недалеко от Эллоры. По пути они остановились в Даулатабаде и осмотрели крепость на холме. Это неприглядное сооружение выглядело абсолютно неприступным: чтобы попасть в него, нужно было пройти по мосту, перекинутому через глубокий ров, а затем подняться наверх по спиральной лестнице, устроенной в толще холма. С самого верха крепости, с площадки над пушками и оборонительными сооружениями, видно было, как раскаленный воздух колеблется над унылым и безрадостным плато Деккан.
Когда они спускались, Саид швырнул камень через парапет и сказал:
– Когда я смотрю на эти толстые стены внизу, я презираю их.
Что до Моргана, то он думал: «А что я делал бы с этим королевством?» Желание властвовать не имело над ним силы. Это люди, подобные Саиду, жаждут повелевать и управлять, но, похоже, не знают, что за этим стоит. Это же огромный труд и колоссальное бремя, как он заметил в последние недели. Власть делает тех, кто ею обладает, одновременно и сильными, и немощными.
После обеда они прошлись по внешней стороне рва, аккуратно пробираясь через каменистый ландшафт, который пекся в дрожащих солнечных лучах. Жара, глухая тишина и общая неподвижность, поразившая местность, послужили отличной прелюдией к тому, что вечером ожидало их в Эллоре. В течение шести месяцев Морган увидел так много крепосте