Кирилл летел гораздо ниже и, припав лицом к иллюминатору, мог рассмотреть на широких рукавах фьордов крошечные соринки яхт, длинные личинки сухогрузов, редкие серые тушки военных кораблей, оставляющих за кормой белые следы. Затем самолёт заложил крен, натянув наручники, приковавшие кисти, к переднему сиденью, и внизу поплыли снежные шапки горных вершин. Свист двигателей опустился на полтона ниже, самолёт перешёл на снижение и, часто меняя курс, рыскал из стороны в сторону. Внизу снова блеснуло солнце, отразившись в серой воде фьорда, затем побежало по красным крышам домов, сплошь усыпавших небольшой вытянувшийся остров. Кажется, прилетели.
Кирилл уже знал, что его везут в Тромсё. Город, возникший из поселения саамов, облюбовавших эти земли ещё в эпоху последнего оледенения. Расположенный в четырёхстах километрах за полярным кругом, он автоматически претендовал в Европе на статус всего самого северного. Самый северный мост, самый северный собор, а ещё ботанический сад и даже пивоварня. Но это произошло не сразу – всего пару столетий назад, когда норвежцы по достоинству оценили его расположение как незамерзающего порта и ворот в Арктику. Город быстро разрастался. На острове остался лишь центр, а основная масса домов разместилась вдоль побережий фьорда, соединяясь с историческим началом мостами и даже подземным тоннелем с перекрёстками и светофорами. Таким Тромсё виделся беззаботным туристам. Кириллу же предстояло узнать изнанку городской жизни, потому что конечным пунктом его путешествия была норвежская тюрьма. Из самолёта состоялась быстрая пересадка в полицейский микроавтобус, который и привёз Кирилла к воротам с эмблемой синего щита с норвежской короной. В обе стороны забор из сетки-рабицы, за ним трёхметровая каменная стена, за которой с него наконец-то сняли наручники.
– Ну здравствуй, здравствуй, символ демократии, – проворчал он, глядя на распахнувшиеся стальные двери. – Свобода встретит нас у входа? – Кирилл подмигнул ничего не понявшему сопровождавшему полицейскому. – Да только это не про меня.
Дальше – залитый светом коридор, ведущий к стойке с норвежским флажком под блестящей стеклянной поверхностью. За стойкой офицер с заплывшими жиром волосатыми руками, кое-как вместившимися в короткие рукава форменной футболки. Широкие брюки, с грехом пополам стянутые ремнём и передавившие массивный живот на два верблюжьих горба, едва не звенели тканью, обтянув упитанные ляжки. За спиной, ещё не оправившееся от задницы мастодонта, медленно приходило в себя пухлое кресло. Вынужденный встать полицейский покинул его с явным неудовольствием и теперь всю свою злость вложил в тяжёлый насупленный взгляд.
– Все имеющиеся вещи на стол.
Общался с Кириллом он так же, как и констебль Доккен, через электронный переводчик. Нажав клавишу, дождался, когда прозвучит его фраза на русском, довольно кивнул, затем постучал ладонью по стойке.
– Вот сюда.
В ответ Кирилл театрально вывернул пустые карманы и ехидно заметил:
– Не повезло тебе, – и ткнув пальцем за спину, добавил: – всё, что у меня было, он забрал. Вы уж как-то там сами делитесь.
Зря так сказал. Потому как не привык старший смены Маркус Сабо, чтобы арестанты позволяли себе подобные вольности. Но Кирилл сейчас был не в том расположении духа, чтобы демонстрировать представителю норвежской власти чувство почтения. Дали о себе знать и бессонные ночи в ожидании самолёта, и бесцеремонные обыски с раздеванием догола. Стоило узнать прилетевшим за ним полицейским, что он русский, как каждый из них тут же считал своим долгом сделать ему хотя бы мелкую, но гадость. То оставили мокнуть под дождём рядом с трапом самолёта, демонстративно затянув оформление документов. То, наоборот, заставили бежать в микроавтобус рядом с ехавшим на велосипедах сопровождением. В салоне прицепили наручники к креслу, сделав вид, что не видят неудобно вывернутую руку. Так и пришлось лететь весь путь. Когда измученный жаждой Кирилл, матерясь, показывал полицейскому то на стакан, то на рот, в ответ ему лишь вежливо улыбались – не понимаем. Так что накопившуюся неприязнь он с радостью вылил на понимающего его Маркуса Сабо.
Полицейский за спиной торопливо положил опечатанный пакет с вещами на стойку.
– Это всё, что с ним передали, – на пакет он положил пухлый конверт. – Вот опись. Там же сопровождающие документы.
Но это уже ничего не могло изменить. Кирилл явственно почувствовал, как между ним и полицейским за стойкой пробежал разряд антипатии. Он не смог скрыть брезгливости к обвисшему и расплывшемуся телу, а Маркус Сабо, в свою очередь, не посчитал нужным прощать грязный намёк.
– Ты сказал, что мы тебя обокрали?
– Я сказал, что мне нечего выкладывать на стол, – Кирилл понял, что перегнул и постарался разрядить обстановку. – В доказательство я показал пустые карманы.
– Нет, ты сказал, что мы забрали твои вещи! Ты обвинил нас в воровстве.
– Я тебя первый раз вижу. Когда бы ты успел у меня что-нибудь украсть?
– Ты обвинил в воровстве норвежскую полицию.
– Послушай, может хватит? Что ты прицепился с этим воровством? Я устал, хочу спать, есть, пить, в душ, в туалет, в камеру, наконец! Может, достаточно надо мной издеваться? Я плыл к вам как к спасителям, а оказалось, что к палачам. Где ваша долбанная демократия? Где ваше толерантное человеколюбие? Один требует, чтобы я сто раз назвал своё имя, потому что он никак не может его запомнить! Другой, чтобы я вытащил шнурки и при этом бегал, не потеряв обувь. Ты требуешь положить на стол то, что вы у меня давно забрали. Я куда попал? Это сумасшедший дом? Это зоопарк первобытных питекантропов? Простите, я не успел прочитать вывеску?
Полицейский Маркус Сабо изумлённо уставился на переводчик, затем почесал вспотевшую подмышку. Что он понял из всего сказанного, для Кирилла осталось загадкой, потому что его ответ мало внёс ясности:
– Нельзя так говорить о норвежской полиции. За это ты будешь наказан.
В чём заключалось наказание, также осталось тайной. Толстый палец нажал на кнопку, отозвавшуюся через стену мелодичным звонком и появившимся на его зов двум полицейским Маркус Сабо указал на дверь:
– В камеру для вновь прибывших.
Указал и тут же рухнул на подкосившихся ногах в кресло, налету успев подхватить пульт телевизора и мгновенно позабыв о прибывшем в его ведомство русском.
Камера для вновь прибывших скорее напоминала приют для страдающих фотофобией. Ни одной горящей лампочки, и тусклый свет пробивался лишь в крохотное окно под потолком. После ярко освещённого коридора Кириллу показалось, что его втолкнули в тёмный шкаф. Решили исполнить обещанное наказание и по пути в камеру на пару часов запихнули в гардероб с униформой сотрудников тюрьмы. Сейчас он протянет руку и нащупает вешалки с кителями и рубашками.
Из угла кто-то недовольно проворчал, и Кирилл понял, что оказался он всё же в камере. Довольно тесной, судя по едва видимым углам, до которых можно дотянуться руками, и душной, потому как в ноздри ударил плотный, пропитанный потом воздух.
Постепенно привыкающим к темноте зрением Кирилл заметил на кровати под стеной с одним единственным окном сначала тельняшку, а затем уже и её обладателя. Но он был не единственным узником камеры. Чувствовалось присутствие ещё как минимум одного человека. А то и двух. Тьма упорно скрывала противоположный угол, и прошло не меньше минуты, прежде чем Кирилл разобрал, что силуэта всё же два. Итого трое. Понимая, что сейчас всё внимание приковано к нему, а пауза молчания переходит все границы, Кирилл решился поприветствовать своих сокамерников, пусть даже на русском:
– Здорово, народ! Ни хрена не вижу, так что, если на кого-то наступлю – извиняйте. Кто бы ещё подсказал – куда идти?
– О! – вдруг встрепенулся обладатель тельняшки и встал, превратившись в фигуру с протянутой рукой. – В нашем белом братстве прибыло. Так что теперь держитесь, чёрные жопы!
– Русский? – не поверил собственным ушам Кирилл, хотя лёгкий акцент говорил об обратном.
– Не-а! – игриво хлопнул его по ладони силуэт, на этот раз обнажив бледное лицо с белой шевелюрой ярко выраженного блондина. – Хотя рядом. Дай на тебя повнимательней взгляну. Так… бицепсы почти как у меня, хотя на целую башку ты выше. А кулаки? Ну-ка сожми. Хорош! Вот теперь им точно конец.
– Кому? – не понял Кирилл.
– Им! – последовал кивок в угол с неподвижными и молчаливыми фигурами.
Кирилл внимательно присмотрелся и очень мощно удивился. Встретить представителей этой расы на далёком севере казалось делом невозможным. Неудивительно, что темнота так долго их скрывала.
– Они?.. – спросил он неуверенно.
– Нигеры! – заржал хозяин тельняшки. – Или как теперь пишут – афроамериканцы. А по мне, эфиопы они и есть эфиопы. Теперь вдвоём мы их быстро обломаем. Камера на четверых – полный комплект. Так что помощи им ждать неоткуда. Ты, главное, не давай им орать и не подпускай к двери. Готов? Бери на себя того, что в углу. А мой за койкой прячется.
– Эй, эй, остынь! – опешил Кирилл от такого стремительного развития событий. – Какого чёрта?
– А такого, что мы должны поставить их на место!
– Тебе от них досталось?
– Ещё чего! Но целые сутки я сидел как мышь, потому что их было двое. Теперь сила за нами, и настала их очередь забиться в угол.
– Понятно, – усмехнулся Кирилл. – А ты вообще-то кто такой?
– А, ну да! – спохватился блондин и снова вцепился в его руку. – Харрис. Харрис Озолс. Не скажу, что ветром меня сюда занесло, но волной точно. На польскую «Легию» матросом нанялся по контракту. Хотел полмира посмотреть, но хватило доплыть только до Тромсё.
– Прибалт?
– Латыш. Говорю хорошо, потому что в русской школе учился. А ты, как я понял, тот самый русский? Про тебя в газетах писали, что не испугался сбежать из вражеской России.
– Мало того, что молва впереди меня бежит, так ещё и красит. Раз такое дело, то представляться не буду. И так знаешь.
– Знаю. Ну так как, Кирилл, отвесим эфиопам, чтоб вспомнили генетическую память, кто у них хозяин?