Я знала, что Питер отчасти перестал быть ребенком в ту ночь, когда погиб его отец и он взял ружье, чтобы защитить своих родных. Он отнял жизнь, но, наверное, думал, что убил чудовище, а это не считается. Я сама, черт побери, тоже когда-то так думала. Убить женщину, которая его насиловала — это отняло куда больший кусок его личности. Мне даже представить трудно, как обожгло его душу сексуальное насилие. Хорошо это, что он так сразу отомстил? Или это еще больше ему стоило?
Я тогда сказала ему только ту правду, что могла в ту ночь:
— Ты убил ее, Питер, и это хорошо тем, чем вообще хороша месть: когда убиваешь врага, его больше нет.
Месть — штука сравнительно простая; куда сложнее — жить после нее. Жить с тем, что ты сделал. И с тем, что сделали тебе или дорогим тебе людям.
— Анита? Ты меня слышишь? Ответь, Анита.
— Извини, Эдуард. Ни хрена сейчас не услышала из того, что ты сказал.
— Ушла на тысячи миль в собственные мысли. Не самое безопасное место в разгаре боя.
— До боя еще пока не дошло.
— Ты меня поняла, Анита. Я должен забрать своего помощника и организовать транспорт. На это уйдут примерно сутки. Постараюсь побыстрее, но ты пока поглядывай, что у тебя за спиной.
— Я буду изо всех сил стараться, чтобы меня не убили до твоего приезда.
— Анита, ничего смешного. Ты очень отвлекаешься.
Я задумалась и поняла, что не так: я счастлива — впервые в жизни. Я люблю мужчин, с которыми живу в одном доме. У меня, как у Эдуарда, есть семья, которую надо защищать, и моя-то не будет в далекой безопасности Нью-Мексико, как у него, пока мы будем тут разбираться.
— Я только что поняла, что у меня тоже семья есть и мне не нравится, что она как раз и будет на линии огня. Очень не нравится.
— О ком именно ты тревожишься?
— Натэниел, Мика, Жан-Клод — все.
— С нетерпением жду встречи с твоими новыми любовниками.
Я не сразу сообразила.
— Да, ты же не видел Мику и Натэниела. Забыла совсем.
— Жан-Клод может о себе позаботиться не хуже любого другого, Анита. Похоже, что твои оборотни тоже прикрыты. Мика — глава местных леопардов и это место получил не за красивые глазки. Он боец, умеющий выживать, иначе уже бы его на свете не было.
— Это воодушевляющая речь перед боем? — спросила я.
Изданный им звук вполне мог сойти за смех:
— Ага.
— Хреново она у тебя получилась.
Здесь он засмеялся откровенно:
— Кто из твоих любовников — пушечное мясо, Анита? О ком ты больше других беспокоишься?
Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула и ответила:
— Это Натэниел.
— Почему он?
— Потому что он не боец. Я его таскала в тир, основы он знает…
Но тут мне вспомнился момент, когда Химера, очень плохой человек, побывал в нашем городе. Засаду, в которой со мной был Натэниел. Я забыла. Он тогда убил врага, а я забыла. И даже не подумала, как это могло на нем сказаться. Блин, королева леопардов, называется. Мать его…
— Анита, ты меня слышишь?
— Да. Я только что вспомнила одну штуку — наверное, нарочно старалась ее забыть. Натэниел однажды убил врага — убил, чтобы меня спасти. Один из наших леопардов был убит, и Натэниел взял у него пистолет и выстрелил, как я его учила.
Тут я вдруг похолодела с головы до ног. Сперва те люди, которые заставляли его делать страшные вещи, когда он жил на улице, теперь я, которая заставила его убить. Он сделал это из любви, но от мотивов результат не меняется — убитый так и останется убитым.
— Он справится, Анита.
Я не до конца поняла его интонацию. Кажется, одобрительная.
— Ты знаешь, я вот до сих пор ни разу не вспомнила о том, что он сделал. Это кем же надо быть, чтобы забыть такое?
— А с виду он переживал по этому поводу?
— Нет.
— Тогда выкинь из головы, — сказал Эдуард.
— Вот так просто?
— Вот так просто.
— Я не очень хорошо умею выкидывать из головы.
— Это правда.
— А сколько знает Питер о твоей жизни наемного убийцы нежити и мохнатых?
— Это мне решать, Анита, а не тебе.
И дружелюбия уже не было в его голосе.
— Я рада бы поспорить, но ты прав. Я его не видела с тех пор, когда ему было четырнадцать.
— Ему в тот год исполнилось пятнадцать.
— А, так не два года я его не видела, а всего лишь полтора. Это ж насколько у меня больше оснований на тебя злиться, что ты ему открываешь глаза на страшные стороны жизни.
— Я только сказал, что он уже не был ребенок, когда мы с ним познакомились. Это был молодой мужчина, и я соответственно к нему отнесся.
— Не удивительно, что он тебя обожает.
Настала очередь Эдуарда замолчать.
— Слышу, слышу, как ты дышишь, — сказала я.
— Помнишь, я сказал, что мы не треплемся с тобой?
— Ага.
— Вот до меня только сейчас дошло, что ты — единственный человек, с которым я могу об этом говорить.
— О Питере?
— Нет.
Я стала мысленно составлять список вещей, о которых Эдуард мог бы говорить только со мной. Ничего на ум не пришло.
— Я вся внимание.
— Донна хочет ребенка.
Тут я опешила. Мой черед настал не находить слов, но какие-то я нашла — как раз те, что не надо было.
— Правда? Но мне казалось, ей уже поздно снова начинать.
— Ей всего сорок два, Анита.
— Ой, прости, Эдуард. Я совсем не то хотела сказать. Просто никогда не представляла тебя с младенцем.
— Аналогично, — ответил он, и тоже уже сердито.
Черт побери, у меня горло перехватило, глаза стало жечь. Блин, что же это со мной творится?
— Ты хотел когда-нибудь для себя жизни, где есть место деткам и прочей такой ерунде? — спросила я, пытаясь сдержать внезапно нахлынувшие эмоции.
— Нет.
— Никогда? — спросила я.
— Ты думаешь насчет завести ребенка? — спросил он в ответ.
И тут я ему рассказала то, что никогда не собиралась рассказывать.
— Месяц назад я всерьез опасалась, что беременна. Ложноположительный тест и другие признаки. Скажем так: это заставило меня заново оценить некоторые аспекты моей жизни.
— Самая большая между нами разница, Анита, в том, что если у нас с Донной будет ребенок, вынашивать его ей, а не мне. У тебя забот было бы гораздо больше.
— Мне ли не знать.
— Ты серьезно насчет детей думаешь?
— Нет. Я дико радовалась, когда выяснилось, что я не беременна.
— А как отнеслись бы к этому твои любовники?
— Знаешь, вообще-то почти все назвали бы их бойфрендами.
— Ни одна женщина не может встречаться с таким количеством мужчин, Анита. Трахаться — да, но романтические отношения — нет. У меня куча трудностей из-за отношений с одной женщиной, Анита, и не могу себе представить, что было бы, если бы их было с полдюжины, как шариков у жонглера.
— Может, я просто лучше умею строить отношения, чем ты, — ответила я тоже не слишком дружелюбно.
Уже у меня не слезы наворачивались, а согревала меня зарождающаяся теплая злость.
— Может быть. У девушек это вообще лучше получается.
— Погоди-ка, а откуда ты знаешь, со сколькими мужчинами я сплю?
— Ты и твой маленький гарем — это в обществе противоестественных созданий одна из самых популярных тем.
— Правда? — Я даже не стала скрывать враждебности в голосе.
— Не надо, Анита. Я бы своего дела не знал, если бы не имел своих источников. Ты же хочешь, чтобы я свое дело делал хорошо? Тед Форрестер — легальный охотник на вампиров и федеральный маршал, такой же как ты.
Когда-то мне жутко стало, когда я узнала, что у Эдуарда есть значок. Мне казалось, что так неправильно, так не должно быть. Но слишком многие охотники на вампиров не выполнили норматива по стрельбе, а из новых многие не выдержали более детального тренинга. Тогда правительство зачерпнуло из существующего источника, чтобы набрать достаточное количество охотников/маршалов на всю страну. Эдуарда включили в программу обучения стрельбе, без проблем. Но то, что Тед Форрестер выдержал правительственную проверку, показывало, что либо у Эдуарда есть где-то наверху сильные друзья, либо Тед Форрестер — его настоящее имя, или то, под которым он служил в армии. Я спросила его, какое именно — он не ответил. Чтобы Эдуард да ответил? Слишком он таинственная личность.
— Эдуард, ты знаешь, я не люблю, когда за мной шпионят.
А знал ли он про ardeur? Давно ли я ему рассказала о метафизической стороне моей жизни? Уже не помню.
— А как твои любо… бойфренды восприняли новость о грядущем младенце?
— Тебе действительно интересно?
— Иначе бы я не спросил, — ответил он, и, наверное, это была чистая правда.
— Отлично, — сказала я. — Мика и Натэниел были готовы менять свою жизнь, играя роль папочки и нянюшки, если бы я решила его оставить. Ричард сделал предложение, я ему отказала. Жан-Клод был как всегда: осторожен, ждал, пока я решу, какая реакция не будет меня злить. — Я задумалась. — Ашер, по-моему, был уверен, что ребенок не его, поэтому особо не комментировал.
— Я знал, что ты живешь с Микой и Натэниелом. Но когда начал Жан-Клод делить тебя с другими вампирами? Мне казалось, что мастера вампиров делиться не любят.
— Ашер для Жан-Клода — некоторое исключение.
Он вздохнул:
— Обычно я люблю играть с тобой в игры, Анита, но сейчас рано, и я знаю, что у тебя было тяжелое утро.
— Что это должно значить? — спросила я, не в силах сдержать подозрение в голосе.
Он издал звук, средний между смешком и хмыканьем.
— Я тебе скажу, какие слухи до меня доходили, а ты мне скажешь, сколько в них вранья.
— Слухи. А какие слухи?
— Анита, благодаря моему новому статусу, я много сейчас общаюсь с убийцами разных созданий. Ты не единственная, у кого тесные связи с монстрами своего города. Правда, надо признать, у тебя они… наиболее интимные.
— А это что значит? — спросила я, не пытаясь даже скрыть раздражение.
— Значит, что никто другой с местным мастером города не трахается.
В такой формулировке против слова «интимные» возразить трудно.