кидали меня сложно закрученные обороты отзвучавшей речи, жили во мне, лаская и поражая своими красотами мой слух. И всё же, всё же что-то главное, неуловимое не давалось, ускользало, пока однажды, волею случая, не пришлось присутствовать на выступлении консерваторского хора, исполнявшего забытую и вновь возрождённую стараниями его дирижёра музыку, творцом которой был мой Василий Кириллович Тредиаковский. И вот, когда я услышал, когда наполнилась маленькая зала взволнованными голосами, плетущими великолепную, панегирически-пронзительную барочную вязь мелодии, тогда лишь, когда я прикоснулся к ожившему языку, громкозвучному голосу эпохи, мне показалось, что я сумел уяснить, почувствовать наконец и тайну голоса моего героя. Первая нота была найдена, заглавная нота мотива.
Роман о поэте обязан быть музыкальным, во-первых, потому что любой поэт рождается из музыки, во-вторых, потому что любая проза, по сути своей, тоже имеет свою мелодию, порой только едва различимую, и, в-третьих и в основных, потому что донести до современного тебе читателя почти непонятного теперь, архаичного автора можно только, на мой взгляд, настроившись на музыкальный лад его творений. Иначе язык его, доступный, близкий, понятный его современникам, будет нем сегодня, покажется скучным, а значит, и смешным.
Время изменяет язык, изменяет быстро и неумолимо, но это не значит, что мы имеем право забывать его. Он всегда с нами, и стоит лишь повнимательней прислушаться, повнимательней вглядеться в давно написанное, сродниться с текстом, как происходит на глазах волшебство – снова оживают, казалось бы, забытые струны, и очаровывает, захватывает, покоряет их звучание, потому как подлинный, непридуманный, родной, с молоком матери впитанный язык всегда прав, всегда прекрасен. Ещё в 1922 году о подобном чуде, предостерегая, писал Осип Эмильевич Мандельштам: «Чаадаев, утверждая своё мнение, что у России нет истории, то есть что Россия принадлежит к неорганизованному, неисторическому кругу культурных явлений, упустил одно обстоятельство – именно: язык. Столь высокоорганизованный, столь органический язык не только – дверь в историю, но и сама история. Для России отпадением от истории, отлучением от царства исторической необходимости и преемственности, от свободы и целесообразности было бы отпадение от языка. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории».
Я не ставил себе специальной задачей обелить память Василия Кирилловича Тредиаковского, и если это получилось, то невольно. Мне лишь очень хотелось, чтобы звучание его песенного языка, музыка его времени на те недолгие минуты чтения его стихов завладела благосклонным читателем, чтобы трагическая судьба его, незначительно дополненная воображением и оборванная в миг наивысшего подъёма (и заката) его славы, стала более понятна на фоне удивительного века, на который я пытался взглянуть изнутри, глазами героя.
Да, именно воображение вело перо, подсказывало образы, дополняло лакуны его биографии, и именно, повинюсь тут перед взыскательным историком, воображение в некоторых случаях позволило дополнить (но незначительно, ни в коей мере не меняя основы) некоторые свидетельства времени, как случилось, например, с записками Корнелия Бруина, зовомого в России восемнадцатого столетия Лебрюном. Писатель, и тут я уверен, имеет право на вымысел, он не реконструирует биографию, но лепит её, отталкиваясь от документа, исторического факта.
Тщетно стал бы искать досужий историк и некоторых героев данного повествования в документах восемнадцатого столетия – и аббат Тарриот, и Монокулюс (хотя такое прозвище встречается в списке учеников Заиконоспасской академии), и иезуит Шарон – образы скорее собирательные, образы эпохи.
Человек в давние ещё времена, приступая к описанию прошедшего, оказывался перед сложной моральной и этической проблемой: как, не согрешив против правды, донести её до читателя. Проблема эта осталась и встаёт всякий раз перед любым пишущим на историческую тему. Посему закончу словами Плутарха, открывающими его «Сравнительные жизнеописания»: «Подобно тому как историки в описаниях Земли всё ускользающее от их знания оттесняют к самым краям карты, помечая на полях: “Далее безводные пески и дикие звери”, или: “Болота Мрака”, или: “Скифские морозы”, или: “Ледовитое море”, точно так же и мне, в работе над сравнительными жизнеописаниями пройдя чрез времена, доступные основательному изучению и служащие предметом для истории, занятой подлинными событиями, можно было о поре более древней сказать: “Далее чудеса и трагедии, раздолье для поэтов и мифографов, где нет места достоверности и точности…”. Я бы хотел, чтобы сказочный вымысел подчинился разуму и принял видимость настоящей истории. Если же кое-где он со своевольным презрением отвернётся от правдоподобия и не пожелает даже приблизиться к нему, просим благосклонного читателя отнестись со снисхождением к этим рассказам о старине».
Хронологическая таблица
1703
22 февраля/5 марта – в семье астраханского священника родился Василий Кириллович Тредиаковский.
1722
Июнь – Пётр I посещает Астрахань.
1723–1726
Учёба В. К. Тредиаковского в Славяно-греко-латинской академии в Москве.
1726
В. К. Тредиаковский работает канцеляристом у русского посла в Гааге И. Г. Головкина.
1727–1730
Учёба В. К. Тредиаковского в Сорбонне, в Париже.
1730
В. К. Тредиаковский возвратился в Россию. Вышел в свет перевод романа П. Тальмана «Езда в остров Любви» в переводе В. К. Тредиаковского.
1733
Октябрь – В. К. Тредиаковский становится переводчиком при Академии наук.
1735
Тредиаковский пишет трактат «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», в котором предлагает новую систему стиха – силлабо-тоническую, основанную на регулярном чередовании ударных и неударных слогов.
1740
4 февраля – А. П. Волынский избил беззащитного поэта, получившего приказ сочинить вирши к «потешной» свадьбе придворного шута князя Голицына с калмычкой Бужениновой в Ледяном дворце.
1745
В. К. Тредиаковский становится членом Академии наук. Одновременно был пожалован в академики и М. В. Ломоносов, с которым у Тредиаковского уже шла полемика по поводу способов стихосложения.
1748
В. К. Тредиаковский опубликовал «Разговор об орфографии» – первый в русской науке опыт изучения фонетического строя русской речи.
1752
В труде «Сочинения и переводы как стихами, так и прозою» В. К. Тредиаковский изложил свою теорию поэтического перевода.
1755
В исследовании «О древнем, среднем и новом стихотворении российском» Тредиаковский отдаёт явное предпочтение силлабической поэзии перед новейшей.
1759
В. К. Тредиаковский уволен из Академии.
1766
Опубликован перевод романа Фенелона «Приключения Телемака» (под названием «Тилемахида»), в предисловии к которому В. К. Тредиаковский разработал русский гекзаметрический стих, предвосхитив Н. И. Гнедича и В. А. Жуковского.
1769
6/17 августа – в Петербурге умер В. К. Тредиаковский.
Об авторе
АЛЕШКОВСКИЙ ПЁТР МАРКОВИЧ родился в 1957 г. в Москве. В 1979 г. окончил исторический факультет МГУ (кафедра археологии). Шесть лет участвовал в работах по реставрации памятников Русского Севера: Новгорода, Кирилло-Белозерского, Ферапонтова и Соловецкого монастырей. Автор трилогии о жизни русского провинциального города, состоящей из романов «Чайки», «Старгород», «Жизнеописание Хорька» (финалист Букеровской премии 1994 г.), увлекательного детективного повествования «Владимир Чигринцев». Проза Петра Алешковского посвящена дню сегодняшнему, при этом ориентирована на богатые традиции нашей литературы. Наряду с сегодняшними проблемами в ней всегда присутствует отсылка к истории, документу.
Роман «Арлекин» — о Василии Тредиаковском — впервые увидел свет в журнале «Согласие» в 1994 г. в сокращенном варианте.