се начиналось сначала: пробежка, вареная рыба, прыжки, мысли о том, что до занятий остается еще шесть недель, четыре, две…
Двадцать седьмого августа Вера вошла в аптеку, встала на весы и увидела, что за полтора месяца сбросила двадцать кило. Она поехала в универмаг «ХЦ», рекламы которого висели по всему городу, и купила себе брюки в мелкую клетку, джинсы, сидевшие низко на бедрах, два обтягивающих свитерка и ботильоны на шнурках.
Здание иняза на Остоженке было небольшое, и занятия в нем шли в две смены: сначала переводчики, потом педагоги. Вере предстояло являться на пары к восьми утра, списки групп уже вывесили в холле. Судя по фамилиям, в ее группе были одни мальчики; сомнение вызывал разве что некий – некая? – Л. Согомонян.
В первый учебный день Вера нарядилась, на метро доехала до «Парка культуры» и прибежала к институту за десять минут до начала церемонии посвящения. Первокурсников выстроили, как в школе, квадратом на площадке, в динамики включили Gaudeamus, поздравили с началом студенческой жизни и учебы в одном из самых престижных вузов страны. Они стояли по группам, и Вере стало ясно, что Л. Согомонян – все-таки девочка: невысокая улыбчивая армянка с длинноватым носом и проволочными черными волосами. Ее звали Луизой, и она не скрывала, что поступила «по обмену» – отец Луизы, академик Согомонян, устроил в Бауманский университет сына ректорши иняза. Остальные на свои связи только намекали: папа дипломат, дед замминистра, мама в УПДК.
Вера, проникнувшись уважением к себе за то, что сумела измениться до неузнаваемости, и не думала стесняться своего приземленного происхождения. Тем более что из толстушки в очках внезапно проступила красавица: у нее оказалось тонкое выразительное лицо, изящные руки и ноги, пропорции песочных часов, про которые давно известно, что они убивают мужчин наповал.
Первым за ней начал ухаживать Вадик Залужный – тот самый внук замминистра. Вера вела себя сдержанно: приглашения сходить в клуб или в кафе то принимала, то отклоняла, сама инициативы не проявляла, на попытки вызвать ревность не реагировала вообще никак. Вадик жил в отреставрированном доме на Садовом кольце, который напомнил Вере бабушкин – там тоже были просторные квартиры, немногочисленные соседи знали друг друга десятилетиями и здоровались, встречаясь в лифте. Она побывала у него в гостях несколько раз, познакомилась с родителями, которые оказались приветливыми и в целом милыми людьми, повидала даже высокопоставленного деда – пожилого, усатого и разговорчивого. Вот только Вадик от этого нисколько не выиграл в ее глазах, так и оставшись избалованным мажором, которому родители во всем потакают.
В компании, с которой Вадик обычно проводил время, в Веру влюбился третьекурсник ВШЭ Митя Керн, и сначала она отвечала ему благосклонно – Митя был удивительно начитанный и интересный, а еще по-мальчишески симпатичный, с открытым скуластым лицом и улыбкой в тридцать два зуба. Он заваливал ее цветами, приглашал полететь с ним на зимние каникулы в Стамбул, караулил у выхода из института, чтобы проводить до общежития. Единственное, что отпугивало Веру – его настойчивые приставания, в которых он сам не видел ничего необычного. Митя привык к вниманию девушек и считал уступкой Вере то, что ухаживает за ней. По его мнению, он и так делал для нее чересчур много, а она все не сдавалась. В конце концов Вера, раздраженная его назойливостью, начала Митю избегать. Он обиделся, пропал на неделю, потом объявился и просил прощения. Вера объяснила ему, что между ними ничего не может быть.
Надвинулась сессия, всем стало не до увлечений. Вера не боялась, поскольку об учебе все полгода думала в первую очередь. Два зачета, которые считались самыми сложными, она получила автоматом, экзамен по отечественной истории сдала на «пять». В каникулы мама приехала ее проведать, перепугалась, увидев, в каких условиях Вера живет, как выглядит – совсем отощала! – и завела разговор о том, чтобы снять ей квартиру, хотя бы маленькую.
Вера обсудила это с Луизой Согомонян, с которой успела подружиться. Луиза – она просила, чтобы к ней обращались Лу, – давно хотела сбежать от своих заботливых армянских родителей, преувеличенно ее опекавших. Те поставили условие: сначала они должны познакомиться с Верой. Вера ничего не имела против, и ее позвали к Согомонянам на воскресный обед.
Лу предупреждала, что соберется вся семья, но Вера и не представляла себе, насколько та многочисленная. За столом сидели бабушки и дедушки, тетки и племянники, сестры и братья. Угощение было царским: после холодных закусок, долмы и хороваца, мама Лу, Егине, подала горячее, потом баранье седло с чесноком, которое неизвестно как поместилось в духовке, потом кюфту. Вера, давно отвыкшая много есть, пробовала по чуть-чуть, искренне восторгалась кулинарными талантами Егине, выслушивала длинные тосты академика Согомоняна. Ей мягко пеняли на то, что она совсем не ест, и Вера начинала понимать, почему Лу никак не может похудеть, хотя всеми секретами диеты звезд она с по другой давно поделилась.
В разговорах постоянно вспоминали какого-то Роберта, который не смог прийти. Егине говорила о нем с придыханием: Роберт то, Роберт се. Лу, наклонившись к Вере, шепнула ей на ухо, что Роберт – ее старший брат, а на обеде он отсутствует потому, что улетел в Германию по делам. Она восторгов матери на его счет не разделяла, и хмуро вспоминала, как Роберт дразнил ее д’Артаньяном из-за усиков над верхней губой.
Знакомство прошло успешно, Веру академик с женой одобрили, и вскоре они с Лу переселились в съемную квартиру на Фрунзенской, откуда до института можно было дойти пешком или проехать одну станцию на метро. В хорошую погоду Вера не отказывала себе в возможности прогуляться: шагала по Комсомольскому проспекту, подставляя лицо ветерку, и наслаждалась своей новой жизнью, в которой больше не спотыкалась, не отдувалась и не уставала через десять минут ходьбы.
Она продолжала бегать по утрам и почти ничего не ела, боясь поправиться снова. Лу набивала холодильник сладкими йогуртами и творожками, привозила из дома мамину выпечку, покупала тортики к чаю, но Вера их словно и не видела. Чашка кофе заменяла ей завтрак, обед она пропускала, а вечером съедала кусок рыбы или вареной курятины. Могла сгрызть морковку или яблоко, сидя за учебниками, но ничего больше, боже упаси! Егине, навещая «своих девочек», старалась Веру тоже накормить, но та любыми способами уворачивалась, даже убегала из дома, зная, что мама Лу должна прийти.
В конце апреля они отмечали день рождения Лу, и с утра пораньше в дверь раздался звонок. Лу крикнула Вере, чтобы та открыла – она в ванной. Растрепанная Вера спросонья распахнула дверь – на пороге стоял высокий красавец со смоляными волосами, державший в руках охапку роз высотой чуть ли не в два метра. От такого эффектного появления Вера опешила, отступила в коридор, и он со смехом представился: «Роберт», – а потом спросил: «Ты Вера?» Она кивнула, и Роберт крикнул в глубь квартиры:
– Д’Артаньян, выходи, ты где там?
Лу, возмущенная, высунулась из ванной, рявкнула на брата:
– Я тебя убью, честное слово! Это кончится когда-нибудь?
Роберт подхватил ее, как была, в полотенце, закружил, поставив розы, словно полено, в угол.
– С днем рождения, расти большая, еще больше!
Лу замолотила его кулаками по плечу, потом рассмеялась и поцеловала в гладко выбритую щеку.
– Щас оденусь, – фыркнула она и снова нырнула в ванную.
Роберт повернулся к Вере:
– Ну что, давай знакомиться!
Вера уже немного пришла в себя, поэтому ответила сухо:
– Давайте.
Он и бровью не повел:
– Я Роберт. Брат этого гусара.
– Я догадалась.
– Кофе нальешь?
Вера пожала плечами и пошла на кухню. Насыпала растворимого кофе в кружку, залила кипятком.
– Молока добавь и сахар, – распорядился Роберт.
Он сделал из кружки глоток, сморщился, как от отравы, и выплеснул кофе в раковину.
– Одевайся, – велел Вере, – сейчас все завтракать поедем. Нормального кофе попьем.
– Спасибо, я не смогу, – отказалась она. – Не хочу лекции пропускать.
– Никуда ваши лекции не денутся, – усмехнулся Роберт. – Находитесь еще. Давай-давай одевайся.
Противостоять такому напору было трудно, и Вера пошла в ванную следом за Лу. По-быстрому приняла душ, причесалась – собралась за десять минут. Перед подъездом Роберта ждала машина – большая черная «ауди» с тонированными стеклами. В салоне вкусно пахло мужским одеколоном и цветами. Веру Роберт усадил на пассажирское место рядом с собой, скомандовав сестре:
– Мелкая, лезешь назад!
Лу, поворчав, уселась, и Роберт повез именинницу с подружкой в ресторан – шикарный «Мост» на Кузнецком. Угощал омлетом с трюфелем, настоял, чтобы обе попробовали устриц, а когда устрицы ни той ни другой не понравились, заказал, посмеявшись, Наполеон-бар.
Вера, на еду не налегавшая, в отличие от Лу, рассматривала интерьер «Моста»: роспись на стенах, золоченые бархатные кресла, подвески на люстрах. Роберт, заметив это, бросил мимоходом, что ресторан – один из лучших в Москве, Вера заспорила. Благодаря Мите и Вадику она успела посмотреть дорогие заведения, и постепенно выяснилось, что они с Робертом бывают в одних и тех же барах и клубах.
– Я думал, вы дома сидите, – наклонился к ней Роберт, – а студентки наши, значит, ведут ночную жизнь?
– Я нет, – вставила Лу, намазывая хлеб взбитым маслом, – Вера только.
– Что, д’Артаньян, не зовут?
Лу возмутилась:
– У меня день рождения, между прочим! Хватит уже твоих шуточек!
– Ладно-ладно, – сказал Роберт примирительно, – лучше посмотри, что тебе привезли.
К столу подкатили тележку с Наполеон-баром: официант при них собрал каждой по пирожному из свежевыпеченного слоеного теста, ягод на выбор и сливочного крема. Вера отломила краешек вилкой, попробовала, запила шампанским.
– Нравится? – спросил Роберт.
– Очень сладко.
– Вранье, – снова вмешалась Лу, – вкуснотища! Вера у нас ничего не ест, за фигурой следит.