Даже в зал Брейгелей в Музее истории искусств, ради которого поселилась на Марияхильфер, Вера не заглядывала. Раньше картины со смешными человечками ее забавляли и утешали, но сейчас она не рассчитывала на них. Театры были закрыты, сезон еще не начался. Оставалось только сидеть в ресторанчике на первом этаже, пока не закроется кухня и официанты не начнут переворачивать стулья.
Однажды она встретила там Зеехофера, такого же изящного, модно одетого, жизнерадостного. Он был со спутником – симпатичным юношей с соломенными волосами и длинными ресницами.
– Только посмотри, Иво, – воскликнул Зеехофер при виде Веры, – это же моя студентка! Дорогая фрейлейн Вера, как вы поживаете?
Вера искренне обрадовалась профессору, пригласила их с Иво присесть.
– За это время я успела стать фрау, – сказала со смехом. – И перейти из отдела переводов в информационное сопровождение.
– О, я наслышан о вашей карьере, – закивал Зеехофер. – Вы большая молодец!
Иво поглядывал на Веру с любопытством; она подумала, что они с ним, кажется, ровесники. Разговор зашел, конечно, о музыке, которой Зеехофер страстно увлекался. Он рассуждал о грядущих премьерах, сетовал на мертвый сезон – в выходные в Вене сейчас совсем нечем заняться.
– Мы даже запланировали поездку на яблочную ферму! – Зеехофер взмахнул руками. – Там сейчас собирают урожай и варят сидр. Если вы свободны, может быть, поедете с нами?
Иво его поддержал:
– Конечно, присоединяйтесь! Вам понравится, вот увидите! Это в Штирии, там сейчас такая красота!
Вера подумала, что отвлечься ей не помешает, и согласилась.
Добираться решили на машине Зеехофера – стареньком отреставрированном кабриолете с матерчатой крышей. Выехали на рассвете, а уже на полпути стало очевидно, что они в краю яблок: где бы они ни останавливались купить кофе или воды, им попадались прилавки с яблочным повидлом, джемом, бальзамическим уксусом, соками, имбирными пряниками с яблочной начинкой, пастилой и сидром – сотнями и сотнями бутылок. Сначала Вера дремала на заднем сиденье под музыку, шелестевшую из колонок; Зеехофер с Иво о чем-то негромко переговаривались впереди. Потом, когда солнце поднялось высоко, Вера проснулась и попросила сделать остановку для перекура; Зеехофер жизнерадостно ответил, что останавливаться не обязательно, он курит в машине и пассажирам тоже разрешает.
Потом завтракали в придорожном баре, и Вера купила у стойки путеводитель по Штирии. Она зачитывала вслух отрывки оттуда: про миллионы яблоневых деревьев, про тысячи литров шнапса и ликеров, про термальные курорты и исторические городки, мимо которых они проезжали.
Наконец, добрались и до фермы, где стоял такой густой запах спелых яблок, что начинала кружиться голова. Яблоками торговали в амбарах, где возвышались штабеля ящиков, переложенных соломой, яблоки можно было собирать с деревьев самим, а потом взвешивать и покупать, а есть не возбранялось сколько угодно – бесплатно.
Вера вгрызалась в истекающую соком желтую яблочную плоть, изумленная тем, что усталость отступила и тошноты как не бывало. Хохотала, гоняясь за Иво между деревьями, пока Зеехофер снисходительно, как на детей, смотрел на них издалека. Их усадили под кронами, начинающими желтеть, за стол со скамьями. Сидр выносили в пивных кружках; можно было выбирать, покрепче или послабее, сухой или сладкий. Они перепробовали с десяток сортов, все показались им замечательными. Там же остались на обед: жена фермера жарила для гостей на огромном гриле колбаски, ломтики цукини и сладких перцев, смешивала в фаянсовой миске картофельный салат.
Вера достала свой путеводитель и объявила, что хочет еще успеть в термальные купальни.
– Зачем? – удивился Зеехофер, но Иво ее поддержал, и сказал, что тоже не прочь искупаться.
Переехали в Бад-Блумау, в термальный парк Хундертвассера, где в окружении белых домиков в черную клетку, встроенных в склоны холма, с башенками и бастионами, легко было почувствовать себя Алисой в Зазеркалье. Между домиками петляли медленные реки, соединявшие бассейны; на террасах росла настоящая трава и кусты форзиции. Вера купила в магазинчике на входе первый попавшийся купальник, переоделась и нырнула в теплую воду. Иво последовал за ней, Зеехофер остался полеживать на шезлонге в махровом ха лате.
Небо постепенно темнело, и в воде загорелись светильники. Они с Иво сидели на массажной скамье в бассейне, подставляя спины и ноги тугим струям пузырьков.
– Я, кажется, понимаю, – сказала Вера, отмахиваясь от брызг, – почему римских легионеров возили лечиться после ранений в термы. Вода тут правда волшебная!
Иво согласно кивнул и погрузился в бассейн с головой.
На обратном пути они грызли в салоне машины яблоки и подпевали «Женитьбе Фигаро», льющейся из колонок. Вера вспоминала, как в детстве участвовала в театральной постановке по той же пьесе – играла Фаншетту.
– Почему не Сюзанну? – спросил Зеехофер, и Иво подхватил: да, роль Вере пошла бы.
– У режиссера была девушка, и он отдавал ей все главные роли, – объяснила она, смеясь.
– Обычная история, – согласились Верины спутники.
Над ними парил в космической пустоте Млечный Путь; Зеехофер притормозил у обочины, откинул крышу кабриолета, и они посидели, запрокинув головы и вглядываясь в сиреневую россыпь блесток. Все трое курили, выпуская в темноту дым, и он уплывал прочь туманными облачками. Пахло мокрой травой и асфальтом, а еще яблоками из корзины между передним и задним сиденьями. У Веры горели щеки, и было такое ощущение, будто поднялась температура, но в то же время она чувствовала себя живой – наконец-то!
Прощаясь перед домом на Марияхильфер, она расцеловала Зеехофера в обе щеки и Иво тоже, поблагодарила за великолепно проведенный выходной. Звала зайти, выпить чего-нибудь на посошок, по русской традиции, но мужчины деликатно отказались. Она поднялась к себе, выложила яблоки прямо на стол, за неимением подходящего блюда, и несколько минут вдыхала их пьянящий аромат.
Думала поставить градусник – возможно, небольшая температура все-таки есть, надо бы проверить, – но поленилась и легла спать, против привычки даже не умывшись. С утра усталость вернулась, навалилась с новой силой. Ее опять мутило, болел желудок, и гудело в голове. Злясь на себя, Вера позвонила семейному врачу, записалась на прием.
На работе ее ждала большая стопка почты, но Вера отложила ее на потом. Пробегала весь день, даже пообедать не собралась. До почты руки дошли уже под вечер, когда в офисе стало тихо и большинство сотрудников разъехались по домам. Вера налила себе чаю, сбросила туфли, положила усталые ноги на край рабочего стола. Распечатала первый конверт, второй и вдруг замерла, увидев под ними письмо из Венской оперы. Отдернула руку, прикусила зубами ноготь на большом пальце, глядя на обратный адрес. Осторожно, словно хищного зверька, погладила веленевую бумагу. Шелковистый и плотный конверт скользнул ей в ладонь. Вера нащупала внутри что-то жесткое: точно не листок, скорее, картонка. Клапан надрывать не стала; вместо этого взяла ножницы и срезала край.
Из конверта выпала открытка, и Вера, охнув, прижала ладони к щекам. На открытке была та самая картина из Костиной комнаты, из Третьяковки, из ее воспоминаний – арлекин и дама. Белые буквы La Finta Giardiniera, изящный витиеватый шрифт. Остаток почты просыпался на пол, Вера вскочила, подошла к окну. Вокруг возносились в небо высотки ООН-Сити, на ветру трепетали флаги, сверху казавшиеся игрушечными. Вера уперлась лбом в холодное стекло, прижала к нему внезапно вспотевшие ладони. Немного перевела дух, разглядывая суетящихся далеко внизу человечков и машины, отъезжающие от входа.
Снова взялась за открытку, развернула и прочла приглашение. Официальный текст был отпечатан в типографии, от руки вписан только номер ложи. А в самом низу, на русском «Пожалуйста, приходи». Костя приглашал ее на свою премьеру.
Вместо того, чтобы сразу отправиться домой, Вера доехала на трамвае, как в студенчестве, до здания оперы. На фасаде там была та же самая афиша – она занимала все гигантское электронное табло. К ней подскочил маклер в красном плаще с капюшоном и карнавальном цилиндре:
– Хотите приобрести билет? На премьеру все раскуплено, но есть на следующие даты.
Вера покачала головой:
– Не надо.
Она обошла оперу по кругу, разглядывая, словно в первый раз. Постояла на другой стороне Кертнерштрассе, у отеля «Бристоль», любуясь ее безупречной имперской архитектурой. Повинуясь внезапному импульсу, заглянула в цветочный магазин за букетом, привезла его домой и выставила в той самой супнице, которую всегда использовала для цветов, на барную стойку, отделявшую кухню от жилой комнаты.
Долго сидела на диване, разглядывая острые копья гладиолусов – розовых, фиолетовых и белых. Так и заснула, не перебравшись в спальню, проспала до утра. Встала разбитая и поплелась в приемную к врачу, рассчитывая успеть до работы.
Первым делом у нее взяли кровь, потом усадили пить крепкий сладкий чай. Он немного придал Вере сил, и она воспрянула духом. С врачом говорила даже весело, пеняя на слабость и проблемы с желудком, как на мелкие неприятности. Доктор ее легкомысленности не разделял: он подробно расспросил Веру, когда и как началось недомогание, что ему предшествовало, какие именно беспокоят симптомы.
Постепенно она выложила ему все: как в семнадцать лет похудела на двадцать килограммов, как с тех пор ограничивала себя в еде, как приучилась постоянно заниматься спортом. Как пыталась забеременеть, принимала гормоны, сделала две попытки ЭКО – безуспешных. Как муж заговорил о разводе, как они разъехались, как она за месяц успела дважды слетать в Россию, а потом в Женеву, в командировки.
– Вы всегда живете в таком плотном графике? – спросил доктор, нахмурив лоб.
– В основном да, – кивнула Вера.
– Это никуда не годится, – он нахмурился еще сильнее. – Вам надо больше отдыхать.
– Пока что не получается.
Он сделал пометку в своих записях, поднял голову, всмотрелся Вере в лицо.