– Бедная моя, – сказал он без насмешки, – представляю, что сейчас с тобой творится!
Вера недоверчиво пробормотала:
– Как же, представляешь!
– Ну а что, я могу тебя понять. Я, между прочим, только что узнал, что у меня будет ребенок. Потрясение о-го-го, если честно. Одному с таким не справиться. Но мы же вместе, да? Вдвоем?
– Да я не знаю! Ты можешь не давить на меня сейчас?
Костя понял, что надо временно отступить, заговорил успокаивающе:
– Конечно, я тебя не тороплю. Времени сколько угодно. Будем привыкать друг к другу, постепенно, маленькими шагами… – и тут же перебил себя: – Я никуда тебя не отпущу!
С лестницы донесся шум, чьи-то возбужденные возгласы. В зале появилась компания, человек пять – мужчины в смокингах, дамы в вечерних платьях. Для них уже был готов большой круглый стол, официант повел их туда, но кто-то из мужчин узнал Костю, подскочил:
– Герр Садовничий, мы с вашей премьеры! Это что-то великолепное, неподражаемое! Мы давно ждали постановок в этом роде, и вот, благодаря вам, к нам вернулся молодой Моцарт!
Он еще что-то говорил, восторженно захлебываясь, но Костя его не слушал, только автоматически кивал в ответ.
Вера, воспользовавшись паузой, встала и быстрыми шагами двинулась к выходу. Костя кинулся за ней следом, подхватил под локоть, бросил мужчине, обернувшись:
– Извините, я спешу!
На улице было прохладно, и он сдернул пиджак, накинул Вере на плечи. Она шла вперед, не глядя на него, и Костя, подстроившись, зашагал с ней в ногу. Они миновали оперу, перешли Ринг напротив Бурггартена и оказались на Марияхильфер. Вера свернула в переулок, Костя за ней. Липы всплескивали им вслед круглыми листьями, похожими на сердечки.
Вера остановилась у подъезда, над которым разливал жидкое золото на тротуар кованый фонарь. Она замерла в круге света, и Костя в ужасе подумал, что сейчас они расстанутся, и он больше ее не увидит. Вера повела плечами, пиджак соскользнул, и Костя подхватил его, думая, что это означает прощание. Но нет, она просто потянулась достать из сумочки ключи.
Пискнула цифровая панель замка, Вера вошла и жестом показала – ты тоже. Костя заторопился, повел ее к лифту. На последнем этаже Вера отперла квартиру, впустила его, дала осмотреться. Первым, что он увидел, была картина – подарок мужа. Костя приветствовал Сомова, как старого приятеля: сколько времени он провел над его альбомами, сколько ходил по «Альбертине», пока они готовили декорации!
– Я хотела ее отдать, – Вера неслышно подошла к нему со спины, – но Магнус настоял, чтобы картина осталась.
– Как благородно! – едко заметил Костя.
Вера ничего не ответила, прошла на кухню, стала варить кофе.
– А тебе можно? – тут же взметнулся Костя.
– Как-нибудь разберусь сама, – усмехнулась она.
С чашками в руках они сели на диван. Вера сбросила туфли, подобрала ноги.
– Давай ты послушаешь, как я вижу ситуацию, – сказала она, глядя перед собой.
Костя молча кивнул.
– Я забеременела случайно. Ребенка не хотели ни я, ни ты. Ты ничем мне не обязан, и я хочу и дальше жить одна. Ребенок не должен нас связывать.
– А у меня есть право голоса?
– Хорошо. Скажи ты.
Костя задумался на мгновение, а потом медленно произнес:
– Нам дали второй шанс. Случайности – язык бога. За эти месяцы я много передумал и понял, что без тебя мне не нужен ни театр, ни Вена, вообще ничего. Я работал ради тебя. Чтобы показать, как тебя люблю. Я люблю тебя, ты слышишь, Вероника?
Вера вздрогнула, подняла на него глаза. Костя продолжал:
– Если ты мне сейчас откажешь, я уеду. Не буду тебя больше беспокоить. Честное слово. Но если согласишься, я хочу жить с тобой. Хочу, чтобы каждый мой спектакль посвящался тебе. Чтобы ты всегда была рядом.
Вера собралась что-то возразить, но он приложил палец к ее губам:
– Не из-за ребенка! Я ведь и не знал про него до сегодняшнего дня. Из-за тебя. Мы могли бы пожениться…
Вера оттолкнула его руку:
– Я не хочу замуж!
– Хорошо-хорошо, – заторопился Костя, – будем просто жить вместе.
– Только не сразу!
– Не сразу, – закивал он, – со временем.
– Мне нравится эта квартира…
– Мне тоже, но и у меня хорошо. Вот ты посмотришь, сама решишь. Там есть терраса на крыше, и вид прямо на оперу.
– А у меня на музей.
– Ну пускай будет музей. Главное, скажи, ты же не против?
– Нет… наверное, не против.
Костя в душе возликовал, отставил чашку на пол. Осторожно взял Веру за щиколотку, переложил ее ноги себе на колени. Она посмотрела на него исподлобья, но сопротивляться не стала. Костя погладил стройные лодыжки, помассировал пальчики.
– Устала, наверное, на каблуках?
– А ты как думал!
– Я буду о тебе заботиться! Следить, чтобы ты отдыхала.
– Мой врач тебя одобрит, – улыбнулась Вера.
– Кстати, про врача: пол мы еще не знаем?
Услышав его «мы», Вера задрала одну бровь, но не возмутилась.
– Нет, конечно. Для этого слишком рано.
– Ты кого хочешь?
Снова Вера едва заметно напряглась, потом сказала растерянно:
– Сама не знаю. А ты?
– Девочку! Чтобы была похожа на тебя.
– Уверен?
– Естественно.
– Ладно. Пускай будет девочка, – согласилась она.
Костя наклонился, поцеловал ее коленку, выступающую из пены многослойной фатиновой юбки. Вера неуверенно протянула руку, погладила его по волосам. Осмелев от ее прикосновения, он двинулся выше, к бедру. Провел губами по коже, уперся в нее лбом. Выдохнул с негромким стоном, обнял Веру за талию.
Она не сопротивлялась, но и отзываться не спешила. Сидела, замерев, глядя широко раскрытыми глазами в пространство. У Кости побежали по спине мурашки, руки дрогнули, смыкая объятие. Он оторвался от ее ног, скользнул по диванным подушкам к ней ближе, прижался губами к губам. Провел пальцами по шее, по груди, заново встречая знакомые контуры, притянул к себе, упоенно вдыхая Верин запах. Расстегнул одну за другой маленькие пуговички на корсете, освободил ее из шелкового плена; платье осталось лежать на диване.
Он думал подхватить Веру на руки, унести в спальню, но она встала сама, повела его за собой. У нее была широкая кровать с прохладными белыми простынями, где они просторно поместились вдвоем, и Костя долго ласкал Веру, стремясь пробудить в ней такое же ненасытное желание, какое испытывал сам.
Она разрешила ему остаться, не уходить среди ночи. Костя долго лежал в тишине, прислушиваясь к ее дыханию. Убедившись, что Вера уснула, он поднялся, прошел по квартире, дотрагиваясь до ее вещей, перебирая платья в гардеробе. Смотрелся в зеркала, привыкшие к ее отражению, гладил флаконы на туалетном столике; поднял с пола туфли, сброшенные ею, покрутил в руках.
Потом вернулся, тихо лег рядом с ней. Долго рассматривал темные волосы, рассыпавшиеся по подушке, выступающую цепочку позвонков на теплой спине. В голове не было ни единой мысли, в теле бродила приятная усталость. Косте жалко было засыпать, расставаться с этим вечером, превращать его в воспоминание. Колеблясь между сном и явью, он посмотрел в окно, и ему померещилась там, прямо на темном небе, прозрачная радуга.
Эпилог
Ежегодный бал в Венской опере устраивали на Пепельную среду, в начале февраля. Со всего мира съезжались солисты, программа готовилась за несколько месяцев. В партере размонтировали кресла и уложили на их место доски, а поверх – паркет. Когда-то балы проводились в императорском дворце, потом их перенесли в театр, но старинный протокол соблюдался неукоснительно. Традиция прервалась в мировые войны, но потом возобновилась снова.
Протокол диктовал даже порядок танцев: первым шел традиционный венский вальс. Дебютантки в белых платьях, с цветами в волосах, выходили на него в сопровождении мужчин в смокингах и военных мундирах; обязательно присутствовали президент и премьер-министр – смотрели из директорской ложи.
Вера собиралась на бал дома, Костя уже уехал в театр. Она думала отказаться, но бал проходил под патронажем ООН, а сама традиция считалась объектом культурного наследия, и ей обязательно следовало быть. С самого утра она лежала на диване, задрав вверх ноги, чтобы не было отеков – хотела надеть открытые туфли. Платье выбрала длинное, струящееся, на бретельках-цепочках в мелкие камешки. Бал начинался в десять вечера; к этому времени Вера оделась, и, вызвав такси, спустилась вниз.
Звонить Косте и говорить, что подъезжает, она не стала: сама прошла в гардероб, сдала легкую шубку и направилась в зал. Кости нигде не было видно; Мейер суетился в толпе гостей, но сразу ее заметил.
– Мы зарезервировали для вас место наверху! – он поцеловал Вере руку, подхватил ее под локоть, увлекая за собой.
Она позволила себя увести, устроилась в ложе; партер оттуда напоминал шахматную доску – в черно-белую клетку из платьев и смокингов. С ней рядом расположилась делегация ЮНЕСКО, несколько спонсоров, и внезапно Вера увидела среди них Магнуса. Он обрадовался, протолкнулся к ней и изумленно выкатил глаза:
– Боже! Ты…
Вера погладила рукой выступающий живот, похожий на футбольный мяч.
– Да.
– И когда?
– В этом месяце.
Магнус покачал головой:
– Ну надо же! А твой… – он сбился, потом договорил: – Герр Садовничий здесь?
– Конечно. Он режиссировал концерт.
– Я тебя поздравляю, – Магнус никак не мог отвести глаз от ее живота, смотрел то на него, то на сияющее лицо Веры.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно! А ты? Твоему сыну уже сколько – месяц?
– Почти два.
Магнус полез за телефоном, показал фотографии. Малыша держала на руках остроносая девушка со светлыми кудрями. Сам он был толстощекий, немного хмурый – как бывают совсем маленькие дети.
– Они сейчас в Бад-Ишле. Там климат лучше. И ребенок не мешает работать.
– Я понимаю, – согласилась Вера. – А ты не скучаешь? Ты так хотел быть отцом!
Лицо Магнуса стало слегка брезгливым: