– Отец нужен ребенку, когда он взрослеет. Младенцу достаточно матери.
– Понятно, – Вера улыбнулась.
Коллеги из ООН подошли к ней, оттеснили бывшего мужа в сторону. Веру поздравляли, спрашивали, как она собирается назвать дочь. Они с Костей выбрали имя «Ольга» – величественное, княжеское, русское. Насчет того, что родится девочка, Костя не ошибся; Эстрелла подтвердила это, когда они вместе пришли на прием. Костя вообще не пропускал ни одного визита к врачу, дрожал над Верой, каждую свободную минуту старался проводить с ней.
Он быстро перебрался в ее квартиру, вернув свою театру, и они решили пока остаться там – места для троих на Марияхильфер вполне хватало. Им порекомендовали няню, и они заранее заключили с ней контракт, чтобы Вера могла вернуться на работу через месяц после родов.
В ложу заглянул Мейер, поманил Веру за собой. Она извинилась перед коллегами, вышла в коридор, застеленный ковровыми дорожками. На стенах горели бронзовые рожки, на потолках светильники – опера сверкала, как рождественская елка в сочельник.
Наверное, от этого света и музыки, лившейся со всех сторон, ребенок у Веры в животе задвигался, перевернулся, и она на секунду остановилась, прежде чем войти к Мейеру в кабинет. Там собрались их друзья: русские артисты из труппы, несколько человек из посольства, Гуннар Йонссон с Сельмой. Они стояли полукругом, но, увидев Веру, расступились, и перед ней оказался Костя. Он держал в руках охапку белоснежных мелких розочек и был похож на цветущий куст с торчащей поверх черноволосой головой.
Костя сделал шаг ей навстречу, протянул букет, и Вера взяла цветы, почувствовав, как по животу опять пробежало движение и стало немного больно. Такое уже бывало, и она привыкла; Эстрелла объясняла, что организм перед родами готовится – устраивает предварительные схватки.
– Сегодня большой день, – провозгласил Мейер, обращаясь к гостям, – и я имею честь вам объявить, что мы подписали с господином Садовничим контракт еще на один год. Он будет ставить у меня две оперы, и вы все, безусловно, пригла шены!
Раздались аплодисменты; Вера, обрадованная, обернулась к Косте и поцеловала его в щеку. Костя помотал головой, указывая глазами на Мейера – слушай дальше!
– Но это еще не все. Господин Садовничий, вам слово!
Все взгляды обратились к Косте; он выпрямил спину и запустил руку в карман смокинга. Вере хотелось, чтобы речи скорее закончились, и она могла присесть: боль в животе усиливалась.
Костя посмотрел на нее:
– Вы все знаете, кому я обязан тем, что оказался здесь, в Вене, и сейчас стою перед вами. В мою жизнь вошла удивительная женщина, и своим нынешним успехом я полностью обязан ей. Но я никогда не рассказывал вам, что знаю ее с детства. Судьба надолго развела нас, мы расстались, а когда встретились снова, я ее не узнал. Да-да, в буквальном смысле! Мы познакомились заново, и я влюбился – надеюсь, и она тоже, потому что сейчас ей предстоит решить, готова ли она и дальше идти по жизни со мной.
Живот у Веры стал каменным, она едва удержалась от того, чтобы не вскрикнуть и не скривиться, но устояла на ногах, только на секунду зажмурилась.
Костя вытащил из кармана бархатную коробочку, откинул крышку, и внутри блеснуло кольцо. Слава богу, не традиционное бриллиантовое – Костя выбрал элегантный тонкий обруч из белого золота с чернением. Вера едва успела бросить на него взгляд, как боль стала невыносимой, и руки непроизвольно сцепились под животом.
Все взгляды были сосредоточены на Косте и коробочке у него в руке; он продолжал:
– Когда-то я обещал не жениться на тебе, – гости засмеялись, оценив шутку, – но сейчас собираюсь нарушить обещание.
Костя картинно опустился на одно колено, поднял кольцо, протягивая его Вере:
– Ты выйдешь за меня замуж?
Она пошатнулась, одной рукой вцепилась в его плечо, все засмеялись снова, и только Сельма воскликнула:
– Дорогая! – А потом, раздвигая руками гостей и устремляясь к ней: – Она же рожает!
Костя вздернул голову, испуганно подхватил Веру, стал подниматься; Гуннар придержал ее под локти и пододвинул стул.
– Подгоните машину, – быстро распоряжалась Сельма, – мы едем в госпиталь!
Костя беспомощно топтался рядом с ней, предлагал воды, потом искал по карманам номер Эстреллы. Гуннар побежал за машиной, Костю Сельма отправила в гардероб за Вериной шубой. Они укутали ее, усадили на заднее сиденье и вчетвером помчались в больницу.
Вера сидела, крепко сцепив зубы, Сельма говорила ей дышать, Костя держал за руку и поминутно спрашивал, больно ли ей и не надо ли помочь. Вере хотелось, чтобы он замолчал, но Костя от страха совсем потерял голову; внезапно он выхватил коробочку с кольцом и стал надевать его ей на палец.
– Мне сейчас не до этого, – прошипела Вера, – убери!
– Ни за что, – таким же громким шепотом ответил Костя, – соглашайся!
Сельма поняла, о чем идет речь, хоть и не знала русского; глазами она показывала Вере: «Скажи «да!»
– Пожалуйста, ну, пожалуйста! – умолял Костя. – Я тебя очень прошу!
Вера выдохнула сквозь сжатые зубы, яростно на него взглянула и выпалила:
– Ладно!
– Ты согласна?
– Да!
– Вы слышали, – воскликнул Костя на английском, обращаясь к Гуннару с Сельмой, – вы свидетели!
Те закивали головами; вдали уже показалось ярко освещенное здание госпиталя. Эстрелла встречала их в приемной, как всегда улыбчивая и добродушная.
– Вы на неделю раньше срока, – заметила она, и Костя бросил на нее сумасшедший счастливый взгляд.
Веру, как была, в вечернем платье, увезли в палату, Костю попросили подождать. Он остался с Гуннаром и Сельмой, начал мерять шагами коридор. Потом и ему разрешили войти, выдав предварительно хирургический костюм и смешную прозрачную шапочку. Костя выглядел в ней до того забавно, что Вера даже забыла о боли; она послушно выполняла команды Эстреллы, и девочка появилась на свет спустя четыре часа, когда на Венском балу танцевали полонез.
Йонссоны дождались ее появления, пришли в палату поздравить родителей с новорожденной. Сельма склонилась над ней, вгляделась в сморщенное личико.
– У нее будут черные глаза, – констатировала она, – как у папы. Здравствуй, Ольга!
Крошечные бровки нахмурились, и Гуннар объявил:
– И характер, как у мамы.
Он развернулся к Вере:
– Не передумали выходить замуж? Я могу подтвердить, что на вас было оказано давление!
Вера, которой отчаянно хотелось спать, все-таки нашла в себе силы улыбнуться.
– Нет. Чего уж там. Согласилась – значит согласилась.
Костя торжествующе хлопнул в ладоши, Йонссоны распрощались и уехали домой.
В палате осталось трое: Вера, Костя и Оля, которая успела заснуть и уже видела свои младенческие сны. Костя прилег на кровать рядом с Верой, подложил руку ей под голову поверх подушки.
– Мы с тобой родители, – прошептал ей на ухо, и Вера кивнула. – Садовничьи. Семья.
– Я не говорила, что возьму твою фамилию, – проваливаясь в сон, еще успела пробормотать Вера.
Костя посмотрел на нее, поцеловал в висок, где под смуглой кожей билась голубая жилка.
– Я за тебя сказал, – закончил он.
С оперного бала разъезжались дебютантки, солисты снимали грим, в буфетах собирали в коробки бокалы для шампанского. Музыканты увозили свои скрипки и виолончели в черных футлярах, дирижер с облегчением снял в гардеробе фрак и набросил пальто. Облачное небо опустилось на город пуховым одеялом, и в темноте на мостовые посыпался снег. Снежинки, как крошечные балерины, крутили фуэте, но воздух был сырым и теплым, и в нем уже ощущалось приближение весны. Древняя Вена, пропитанная музыкой, стояла на пороге нового дня.