– Расскажи мне о ней, – вдруг сказал он, не в силах больше ждать. – Я умру, Джемми, если буду ждать и дальше. Скажи мне! Скажи мне!
– По одной вещи зараз, – сказал Бэшуд-младший, которого нисколько не трогало нетерпение отца. – Не позавтракать ли нам прежде, а потом заняться этой дамой. Потише, старичок, потише!
Он положил на стул свою кожаную сумку и спокойно сел напротив отца, улыбаясь и напевая песенку.
Никакой наблюдатель, применив обычные методы анализа, не мог бы узнать характера Бэшуда-младшего по его лицу. Его моложавый вид, который придавали ему светлые волосы и полные, румяные щеки, его непринужденное обращение и всегда готовая улыбка, его глаза, смело встречавшиеся с глазами каждого, с кем он говорил, – все соединилось для того, чтобы производить в целом благоприятное впечатление. Никакие глаза, привыкшие читать характеры, кроме, может быть, одних глаз из десяти тысяч, не могли бы проникнуть сквозь обманчивую внешность этого человека и увидеть его таким, каким он был на самом деле, – гнусным существом, обслуживающим не менее гнусные потребности общества. Он сидел тут, шпион по договоренности, в наше время выполняющий заказы клиентов, число которых постоянно растет; он сидел, человек, профессия которого, видимо, необходима для прогресса нашей национальной цивилизации; человек, который в данном случае, по крайней мере, был законным и разумным исполнителем дела, порученного ему; человек, готовый при малейшем подозрении (если малейшее подозрение платило ему) заглянуть в вашу постель и в щелку вашей двери; этот человек был бы бесполезен для тех, кто нанимал его, если бы он мог испытывать хоть малейшее чувство человеческого сострадания к своему старому отцу, он заслуженно лишился бы своего места, если при каких бы то ни было обстоятельствах испытывал чувство сострадания или стыда.
– Потише, старичок! – повторил сыщик, поднимая крышки с блюд и заглядывая в каждое. – Потише!
– Не сердись на меня, Джемми, – упрашивал отец, – постарайся, если можешь, понять, как я сейчас взволнован. Я получил твое письмо вчера утром. Я должен был приехать из Торп-Эмброза, я должен провести страшно длинный вечер и ужасно длинную ночь, когда в твоем письме прочитал, что ты узнал, кто она, а больше не сообщил вообще ничего. Неизвестность тяжело переносить, Джемми, когда доживешь до моих лет. Что помешало тебе, друг мой, приехать ко мне сюда вечером?
– Обедец в Ричмонде, – отвечал Бэшуд-младший. – Налейте мне чаю.
Бэшуд постарался исполнить эту просьбу, но рука, которой он поднял чайник, так дрожала, что чай не попал в чашку, а пролился на скатерть.
– Мне очень жаль, что я не могу унять дрожь, когда так сильно встревожен, – сказал старик, когда сын взял чайник у него из рук. – Я боюсь, что ты сердишься на меня, Джемми, за то, что случилось, когда я в последний раз был в Лондоне. Признаюсь, я упорно и безрассудно сопротивлялся возвращению в Торп-Эмброз. Теперь я стал умнее. Ты был совершенно прав, взяв все на себя, как только я показал тебе даму под вуалью, когда она выходила из гостиницы; и ты был совершенно прав, отослав меня в тот же день к моим делам в управительской конторе большого дома.
Он наблюдал за действием своих слов на сына и нерешительно осмелился на новую просьбу.
– Если ты не хочешь сказать мне теперь ничего другого, – продолжал он слабым голосом, – расскажи мне, как ты ее отыскал? Расскажи, Джемми!
Бэшуд-младший поднял глаза от своей тарелки.
– Это я вам скажу, – отвечал он. – Поиски мисс Гуилт стоили больше денег и потребовали большего времени, чем я ожидал; и чем скорее мы решим финансовые вопросы, тем скорее мы перейдем к тому, что вы желаете знать.
Без малейшего упрека отец положил свой грязный старый бумажник и свой кошелек на стол перед сыном. Бэшуд-младший заглянул в кошелек, пренебрежительно поднял брови, убедившись, что в нем находился только один соверен и мелкое серебро, и снова положил его на стол. В бумажнике оказалось четыре пятифунтовых казначейских билета. Бэшуд-младший взял себе три билета и передал бумажник обратно отцу с поклоном, выражавшим насмешливую признательность и уважение.
– Тысячу раз благодарю вас, – сказал он. – Часть этих денег пойдет людям в нашей конторе, а остальная – мне. Один из глупейших поступков, любезный сэр, совершенных в моей жизни, был, когда я написал вам, в то время когда вы в первый раз советовались со мною, что вы можете получить мои услуги даром. Как видите, спешу поправить ошибку. Час или два в свободное время я был готов вам посвятить. Но это дело отняло несколько дней и вышло из ряда обычных дел. Я уже сказал, что не могу тратиться на вас: я написал это в моем письме самыми понятными словами.
– Да-да, Джемми, я не жалуюсь, мой друг, я не жалуюсь. Оставим деньги. Скажи мне, как ты узнал, кто она?
– Кроме того, – продолжал Бэшуд-младший, упрямо не обращая внимания на слова отца, – вы получили помощь опытного сыщика – я сделал это дешево. Это стоило бы вдвое дороже, если бы другой человек взялся за дело. Другой человек подстерегал бы и мистера Армадэля, так же как и мисс Гуилт. Я избавил вас от этой издержки. Вы уверены, что мистер Армадэль хочет на ней жениться. Очень хорошо. В таком случае, в то время как мы наблюдаем за ней, мы наблюдаем и за ним. Узнайте, где женщина, и вы узнаете, что мужчина не может быть далеко.
– Совершенно справедливо, Джемми. Но как же это мисс Гуилт наделала тебе столько хлопот?
– Она чертовски хитрая женщина, – сказал Бэшуд-младший. – Вот как это было: она ускользнула от нас в магазине модистки. Мы договорились с модисткой, рассчитывая, что, может быть, она вернется примерить платье, которое заказала. Самые хитрые женщины девять раз из десяти теряют свой ум, когда дело идет о новом платье. И даже мисс Гуилт имела опрометчивость вернуться. Это все, что было нам нужно. Женщина из нашей конторы помогала ей примерить новое платье и поставила ее так, чтобы мисс Гуилт мог видеть один из наших людей, стоявший за дверью. Он немедленно догадался, кто она, основываясь на том, что ему было рассказано о ней, потому что мисс Гуилт женщина знаменитая в своем роде. Разумеется, мы этим не ограничились. Мы отыскали ее новый адрес и пригласили человека из Скотланд-Ярда, который знал ее, и мог подтвердить, что мнение нашего человека было справедливо. Человек из Скотланд-Ярда отправился к модистке и отнес от нее мисс Гуилт готовое платье. Он увидел ее в коридоре и тотчас узнал. Вам повезло, должен сказать. Мисс Гуилт – лицо публичное. Если бы мы имели дело с женщиной менее знаменитой, она могла бы стоить нам нескольких недель розысков, и вам пришлось бы заплатить сотни фунтов. В деле мисс Гуилт достаточно было одного дня, а на другой день вся история ее жизни, написанная чернилами на бумаге, была в моих руках. Вот она теперь лежит в моей черной сумке, старичок.
Бэшуд-отец бросился было к сумке с протянутой рукой. Бэшуд-сын вынул из жилета ключик, подмигнул, покачал головой и опять положил в карман.
– Я еще не кончил завтракать, – сказал он. – Не спешите, любезный сэр, потише.
– Я не могу ждать! – закричал старик, напрасно стараясь сохранить самообладание. – Теперь половина десятого! Сегодня две недели, как она уехала в Лондон с мистером Армадэлем, она могла обвенчаться с ним через две недели! Она может обвенчаться с ним сегодня! Я не могу ждать! Я не могу ждать!
– Нельзя знать, что вы можете сделать, пока вы не попытаетесь, – возразил Бэшуд-младший. – Попытайтесь, и вы узнаете, что следует ждать. Что стало с вашим любопытством? – продолжал он, искусно разжигая огонь нетерпения отца. – Почему вы не спрашиваете меня, зачем я называю мисс Гуилт лицом публичным? Почему вы не желаете знать, каким образом получил я историю ее жизни, написанную чернилами на бумаге? Если вы сядете, я вам расскажу, если вы не сядете, я ограничусь завтраком.
Бэшуд тяжело вздохнул и вернулся к своему креслу.
– Я хотел бы, чтобы ты так не шутил, Джемми, – сказал он. – Я хотел бы, мой милый, чтобы ты так не шутил.
– Шутил? – повторил сын. – В глазах некоторых людей эта шутка выглядит довольно серьезно, могу вам сказать. Мисс Гуилт была под уголовным судом, и бумаги в этой черной сумке – ее следственное дело. Вы называете это шуткой?
Отец вскочил и посмотрел через стол на своего сына с таким восторгом, который трудно было ожидать.
– Она была под уголовным судом! – вскричал он с глубоким вздохом удовлетворения. – Она была под уголовным судом!
Он тихо и как-то странно засмеялся и с восхищением щелкнул пальцами.
– Ха-ха-ха! Это испугает мистера Армадэля.
Сына, несмотря на то что он был порядочный бездельник, испугал взрыв чувств, который последовал у отца после этих слов.
– Не волнуйтесь, – сказал он угрюмо, сменив насмешливое обращение, с которым он объяснялся до сих пор. Бэшуд опять сел и вытер лоб носовым платком.
– Нет, – сказал он, благодарно улыбаясь своему сыну. – Нет, нет, я не буду волноваться, как ты просишь, я могу теперь ждать, Джемми, я могу теперь ждать.
Он ждал теперь с большим терпением. Время от времени Бэшуд-отец кивал головой, улыбался и шептал про себя: «Это испугает мистера Армадэля!»
Но ни словом, ни взглядом, ни движением не делал он попытки, чтобы поторопить сына. Бэшуд-младший закончил свой завтрак не спеша, куражась над отцом, закурил сигарету, посмотрел на него и, увидя отца все так же непоколебимо терпеливым, открыл наконец черную сумку и разложил бумаги на столе.
– Как вы хотите, чтобы я рассказывал, – спросил он, – длинно или коротко? У меня здесь вся ее жизнь. Адвокату, защищавшему ее во время этого процесса, было необходимо сильно возбуждать сочувствие присяжных. Он очертя голову кинулся описывать несчастья ее прошлой жизни и растрогал всех в суде самым искусным образом. Последовать мне его примеру? Желаете вы знать все о ней подробно с того времени, когда она носила коротенькие платьица и панталончики с оборкой, или предпочитаете тотчас перейти к ее первому появлению на скамье подсудимых?