– Я мог бы показать вам разные другие способы лечения в том же роде, – продолжал он, показывая дорогу вниз, – но это будет в основном только повторение того же. Нервный больной, который всегда может поступить по-своему, никогда не раздражается, а нервный больной, никогда не раздражающийся, всегда выздоравливает. Пожалуйте посмотрите аптеку, милостивые государыни, аптеку, а потом кухню.
Опять мисс Гуилт пошла позади посетителей, пристально глядя на комнату, которую доктор отворял, и на аппараты, которые доктор показывал. Опять, хотя ни одного слова не было сказано между ними, она его поняла. Мисс Гуилт знала так же хорошо, как если бы он признался в этом, что доктор хитро ввел ее в страшное искушение, при свидетелях, которые могли засвидетельствовать, не вдаваясь в подробности о безвредности приборов виденных ими, если бы случилось что-нибудь серьезное. Аппарат, первоначально предназначенный для медицинских хитростей доктора, очевидно, должен быть теперь направлен для другого использования, о котором сам доктор, вероятно, не представлял до сих пор. И вероятно, что в этот же самый день об этом другом использовании ей будет тайно сообщено в присутствии настоящего свидетеля.
«Армадэль умрет на этот раз, – сказала она сама себе, медленно спускаясь с лестницы. – Доктор убьет его моими руками».
Посетители были в аптеке, когда она присоединилась к ним. Все дамы восхищались красотой старинного шкафика, и все дамы пожелали видеть, что там внутри. Доктор бросил взгляд на мисс Гуилт и добродушно покачал головой.
– Для вас нет ничего интересного внутри, – сказал он, – ничего, кроме ряда маленьких дрянных склянок с ядами, употребляемыми в медицине, которую я держу под замком и ключом. Пойдемте на кухню, милостивые государыни, и удостойте меня вашими советами о хозяйственных делах внизу.
Он опять взглянул на мисс Гуилт, когда общество проходило через переднюю, и взгляд его ясно говорил: «Ждите здесь».
Через четверть часа доктор изложил свои воззрения на стряпню и диету, а посетители, снабженные рекламными проспектами, прощались с ним у дверей.
– Очень полезное ознакомление! – говорили они друг другу, снова направляясь изящной процессией к железной калитке. – Какой умный человек!
После минутной нерешительности она пошла за ним. Когда мисс Гуилт вошла в аптеку, там был провизор, вызванный хозяином за минуту перед тем.
– Доктор, – сказала она холодно и как-то машинально, как бы повторяя урок, – мне также любопытно, как и другим дамам, взглянуть на ваш хорошенький шкафик. Теперь, когда они ушли, не покажете ли вы его содержимое мне.
Доктор засмеялся самым приятным образом.
– Старая история! – сказал он. – Запертая комната Синей Бороды и женское любопытство! Не уходите, Бенджамин, не уходите. Вам интересно посмотреть на медицинскую склянку только потому, что эта склянка с ядом?
Она во второй раз повторила свой урок:
– Мне интересно посмотреть на нее и представить, что если склянка попадется в руки кого-нибудь, какие страшные вещи может она натворить!
Доктор посмотрел на своего провизора с сострадательной улыбкой.
– Любопытно, Бенджамин, – сказала он, – какой романтический взгляд имеют дамы на эти наши снадобья. Если это интересует вас, – прибавил он, опять обращаясь к мисс Гуилт, – то вам незачем просить меня отпереть шкафик, вам стоит только осмотреть полки на стенах в этой комнате. В этих склянках находятся всякого рода медицинские вещества, самые невинные и самые полезные сами по себе, которые в соединении с другими веществами и с другими жидкостями, становятся ядами столь же страшными и столь же смертельными, как те, что я держу в моем шкафике под замком и ключом.
Она посмотрела на него с минуту и перешла на противоположную сторону комнаты.
– Покажите мне одну склянку, – попросила она.
Все улыбаясь также добродушно, как и прежде, доктор исполнил прихоть своей нервной больной. Он указал на склянку, из которой накануне вылил желтую жидкость и которую опять наполнил смесью собственного изобретения такого же цвета.
– Видите эту склянку, – сказал он, – эту круглую, красивую скляночку? Возьмем эту склянку и назовем ее, если хотите, собственным именем. Не назвать ли нам ее Нашим Сильным Другом? Очень хорошо. Наш Сильный Друг сам по себе безвредное и полезное лекарство. Он свободно раздается каждый день десяткам тысяч больных во всем цивилизованном мире. Он не появлялся романтически в уголовных судах, он не возбуждал интереса в романах, он не играл ужасной роли на сцене. Это невинное, безобидное существо, которое не вызывает ни у кого необходимость запереть его. Но введите его в прикосновение с чем-нибудь другим, познакомьте его с неким минеральным веществом общедоступного рода, разбитым на куски; запаситесь шестью приемами Нашего Сильного Друга и выливайте эти приемы на куски минерала, упомянутые мною, в промежутке на более чем пять минут. Множество маленьких пузырьков будет подниматься, когда вы будете лить; соберите газ в этих пузырьках и перенесите его в запертую комнату, и, хоть сам Самсон находись в этой запертой комнате, Наш Сильный Друг убьет его через полчаса, убьет его так медленно, что он не увидит ничего, не почувствует никакого запаха, не почувствует ничего, кроме дремоты. Убьет его и ничего не скажет целой коллегии врачей, если они будут анатомировать его после смерти, кроме того, что он умер от апоплексического удара или от воспаления легких! Что вы думаете об этом относительно таинственности и романтизма? Так ли же интересен теперь наш безвредный Сильный Друг, как если бы он пользовался страшной популярностью мышьяка или трихнина, которые я держу запертыми здесь. Не думайте, что я преувеличиваю! Не предполагайте, будто я несу вздор для того, чтобы заморочить вас. Спросите Бенджамина, – сказал доктор, обращаясь к своему провизору и устремив глаза на мисс Гуилт. – Спросите Бенджамина, – повторил он, делая ударение на каждом слове, – если шесть приемов этой склянки, налитые через пять минут при условиях, высказанных мною, дадут результат, мною описанный.
Провизор, скромно восхищавшийся мисс Гуилт издали, вздрогнул и покраснел. Ему было просто приятно небольшое внимание, включившее его в разговор.
– Доктор совершенно прав, – обратился он к мисс Гуилт с самым изящным поклоном. – Испарений газа, продолжающихся постепенно в течение получаса, будет вполне достаточно, и, – прибавил провизор обращаясь к хозяину, в надежде что тот позволит ему показать свои химические познания, – объема газа будет достаточно, наконец, если я не ошибаюсь, сэр, чтобы быть гибельным для любого человека, который войдет в комнату менее чем через пять минут.
– Неоспоримо, Бенджамин, – сказал доктор, – но я думаю, что нам пока довольно химии, – обратился он к мисс Гуилт. – С искренней готовностью исполнить каждое ваше желание я осмелюсь предположить более веселый предмет для беседы. Не оставить ли нам аптеку, прежде чем она представит еще предметы для расспросов вашему деятельному уму? Нет? Вы желаете видеть опыт? Вы желаете посмотреть, как составляются маленькие пузырьки? Ну-ну! В этом нет ничего вредного. Мы покажем миссис Армадэль пузырьки, – продолжал доктор тоном отца, исполняющего прихоть избалованного ребенка. – Посмотрите, не найдете ли вы нужные камешки, Бенджамин. Наверно, работники (они такие неаккуратные!) оставили что-нибудь в этом роде около дома.
Провизор вышел из комнаты.
Как только он ушел, доктор начал открывать и закрывать ящики в разных местах с видом человека, который торопится что-то найти и не знает, где отыскать.
– Господи помилуй! – воскликнул он, вдруг остановившись у ящика, из которого он вынул накануне пригласительные билеты. – Это что такое? Ключ? Дубликат ключа от моего аппарата наверху! О боже, боже! Каким я становлюсь небрежным, – сказал доктор, обращаясь к мисс Гуилт. – Я не имел ни малейшего понятия, что у меня есть этот второй ключ. Я никогда бы его не хватился, уверяю вас; я никогда бы его не хватился, если бы кто-нибудь вынул его из этого ящика.
Он суетливо перешел на другой конец комнаты, не заперев ящика и не вынув ключа.
Молча мисс Гуилт слушала, пока он говорил; молча проскользнула она к ящику, молча вынула ключ и спрятала его в кармане передника.
Провизор вернулся с обломками камней, сложенных в тазу.
– Благодарствуйте, Бенджамин, – сказал доктор. – Пожалуйста, облейте их водой, пока я принесу склянку.
Так как неприятные случаи бывают иногда в наиболее устроенных семействах, так и неловкость встречается иногда с наиболее приученными к делу руками. Когда доктор снимал с полки склянку, она выскользнула из его рук и разбилась вдребезги на полу.
– О пальцы мои, пальцы! – закричал доктор с видом комической досады. – Зачем вы сыграли со мною такую злую шутку? Ну, делать нечего. У нас нет этого больше, Бенджамин?
– Ни одной капли, сэр.
– Ни одной капли! – повторил доктор. – Милостивая государыня, как мне извиняться перед вами? Моя неловкость сделала невозможным сегодня наш маленький опыт. Напомните мне завтра, чтобы выписать еще этого состава, Бенджамин, и пожалуйста, не беспокойтесь исправлять этот беспорядок. Я пришлю сюда слугу подтереть пол. Наш Сильный Друг довольно безвреден теперь, милостивая государыня, в соединении с деревянным полом. Мне очень жаль, право, жаль, что я обманул ваше ожидание.
С этими извинительными словами он предложил руку мисс Гуилт и вывел ее из аптеки.
– Вы закончили со мною теперь? – спросила она, когда они были в передней.
– О боже, боже! Каким тоном вы это говорите! – воскликнул доктор. – Обед в шесть часов, – прибавил он с подчеркнутой вежливостью, когда она отвернулась от него и с холодным молчанием медленно пошла наверх в свою комнату.
Часы самые тихие, неспособные расстроить самые раздражительные нервы были прикреплены в стене над площадкой первого этажа в лечебнице. В эту минуту, когда стрелка показывала без четверти шесть, тишина на этажах нарушилась только шелестом платья мисс Гуилт. Она пошла по коридору первого этажа, остановилась у закрытого аппарата, прикрепленного снаружи у комнаты под номером четвертым, прислушалась с минуту, потом отперла крышку ключом.