меня совершенно в неизвестности, что я считаю – наверно, и вы, мистер Армадэль? – совершенно бесчеловечным. Позвольте мне переменить адрес, папа, пожалуйста, душечка!
– Мы не получим завтрака, мистер Армадэль, если я не скажу «да», – возразил майор добродушно. – Поступай, как хочешь, моя милая, – обратился он к дочери. – Только бы твоя бабушка устроила для нас это дело, а остальное не имеет никакой важности.
Мисс Мильрой взяла перо, зачеркнула последнюю строчку в объявлении и написала другой адрес собственной рукой:
«Обратиться письменно к М. в почтовую контору в Торп-Эмброз в Норфолк».
– Вот, – сказала она, поспешно подходя к своему месту у чайного стола, – теперь объявление может отправляться в Лондон, и если оно доставит нам гувернантку, о папа! Кто такая будет она?.. Чай или кофе, мистер Армадэль? Мне, право, стыдно, что я заставила вас ждать. Но так успокоительно, – прибавила она лукаво, – кончить дело до завтрака!
Отец, дочь и гость сели вместе за маленький круглый столик, как добрые соседи и уже добрые друзья.
Три дня спустя один из лондонских рассыльных тоже до завтрака кончил свое дело. Его округом была улица Диана в Пимлико, и последнюю из утренних газет, которые он разносил, он оставил у миссис Ольдершо.
Глава IIIОбщественное мнение
Примерно час спустя после того, как Аллан отправился осматривать свои владения, Мидуинтер встал и в свою очередь наслаждался при дневном свете великолепием нового дома.
Хорошо выспавшись, он сошел с большой лестницы так же весело, как Аллан, и так же заглядывал во все обширные комнаты нижнего жилья, вне себя от удивления при виде красоты и роскоши, которые окружали его.
«Дом, в котором я служил, когда был мальчиком, был очень красив, – думал он, – но он ничто в сравнении с этим домом. Желал бы я знать, так ли был удивлен и восхищен Аллан, как я?»
Красота летнего утра увлекла его в открытую дверь передней, как и его друга часом раньше. Он проворно сбежал со ступеней, напевая мотив, под который плясал в былое время. Даже воспоминания о его несчастном детстве были окрашены в это счастливое утро в светлые тона, сквозь которые он и смотрел на них.
«Если бы я не отвык, – думал он, облокотившись на ограду и смотря в парк, – я попробовал бы одну из моих прежних штук на этой чудесной траве».
Он обернулся, приметил двух слуг, разговаривавших у кустарника, и спросил, где хозяин дома. Слуги с улыбкой указали на сад и сказали, что мистер Армадэль пошел туда более часа тому назад и встретил там мисс Мильрой. Мидуинтер пошел по тропинке через кустарник, но, дойдя до цветника, остановился, подумал и вернулся назад.
«Если Аллан встретился с этой молодой девицей, – сказал он сам себе, – я ему не нужен».
Он засмеялся при этом философском выводе и пошел осматривать красоты Торп-Змброза с другой стороны дома. Пройдя угол передней стены здания, он спустился с нескольких ступеней, прошел по вымощенной дорожке, повернул за другой угол и очутился с задней стороны дома. Позади него находился ряд небольших комнат, расположенных в уровень со службами. Перед ним с дальней стороны небольшого садика возвышалась стена, закрытая лавровой изгородью с дверью на одном конце, которая вела мимо конюшен к воротам, открывавшимся на большую дорогу. Приметив, что до сих пор он нашел только кратчайшую дорогу к дому, по которой ходили слуги и поставщики, Мидуинтер вернулся назад и посмотрел на окно одной из комнат в нижнем этаже, когда проходил мимо него. Людские, что ли, были эти комнаты? Нет, людские, очевидно, были с другой стороны нижнего жилья, а окно, на которое он взглянул, принадлежало кладовой. Следующие две комнаты в этом ряду были пусты. Четвертое окно, когда он подошел к нему, отличалось от остальных: оно служило также дверью и в эту минуту было открыто в сад.
Привлеченный книжными полками, которые он приметил на стенах, Мидуинтер вошел в эту комнату. Книги, которых было немного, недолго задержали его – на них достаточно было взглянуть и незачем было снимать с полок. Романы Вальтера Скотта, повести мисс Эджеворт и многих ее последователей, поэмы миссис Гэманс и несколько разрозненных томов иллюстрированных альманахов того времени составляли маленькую библиотеку. Мидуинтер повернулся, чтобы выйти из комнаты, когда предмет с одной стороны окна, прежде не примеченный им, привлек его внимание и остановил у порога. Это была статуэтка, стоящая на пьедестале, уменьшенная копия знаменитой Ниобеи в флорентийском музее. Мидуинтер перенес свой взгляд со статуэтки к окну с внезапным опасением, заставившим сердце его сильно забиться. Это было французское окно, а статуэтка стояла перед ним по левую руку. Он выглянул из окна с подозрением, которое еще не прочувствовал. Вид открывался перед ним на луг и на сад. С минуту воображение его смело боролось, чтобы избавиться от предчувствия, овладевшего им, и боролось напрасно. Тут как раз около него и как раз перед ним, безжалостно заставляя его возвратиться от счастливого настоящего к ужасному прошлому, была комната, которую Аллан видел во Втором Видении Сна.
Мидуинтер, раздумывая, внимательно осматривался вокруг. В его лице и в его действиях было удивительно мало расстройства. Он осмотрел пристально каждый предмет в комнате, как будто это открытие скорее опечалило его, чем удивило. Какие-то заграничные циновки покрывали пол, два тростниковых стула и простой стол составляли всю мебель. Стены были обиты простыми обоями и пусты. В одном месте дверь вела во внутренность дома, в другом стояла небольшая печка, в третьем висели книжные полки, уже примеченные Мидуинтером. Он вернулся к книгам и на этот раз снял некоторые с полок.
В первой, раскрытой им, обнаружил строчки, написанные женским почерком и чернилами, поблекшими от времени. Он прочел:
«Джэн Армадэль от ее возлюбленного отца. Торп-Эмброз, октябрь 1828».
Во второй, третьей и четвертой книгах была та же надпись. Так как Мидуинтер знал числа и людей, то это помогло ему сделать правильное заключение из того, что он прочитал. Эти книги, видимо, принадлежали матери Аллана, и она, должно быть, надписала свое имя в промежуток времени от ее возвращения в Торп-Эмброз с Мадейры и рождения сына. Мидуинтер взял книгу с другой полки, из сочинений миссис Гэманс. Тут белый лист в начале книги был исписан с обеих сторон стихами, все рукой миссис Армадэль. Стихи эти имели заглавие «Прощание с Торп-Эмброзом, март 1829», – только два месяца спустя после рождения Аллана.
Не имея никаких литературных достоинств, эта маленькая поэма представляла единственный интерес для домашней истории, одна из страниц которой в ней раскрывалась. Та самая комната, где стоял Мидуинтер, была там описана – вид в сад, окно, открывавшееся в него, книжные полки, Ниобея и другие, более тленные украшения, разрушенные временем. Тут, в несогласии с братьями, убегая от своих друзей, вдова убитого заточилась, по собственному своему признанию, не имея никаких других утешений, кроме любви и прощения своего отца, до тех пор, пока не родился ее ребенок. Прощение отца и смерть его наполнили несколько стихов. К счастью, выражения раскаяния и отчаяния были слишком неопределенны, чтобы объяснить историю брака на Мадейре читателю, не знавшему истины. Затем следовал намек на отчуждение писавшей от ее родных и на приближающийся отъезд из Торп-Эмброза. Потом выражалась решимость матери расстаться со всеми прежними воспоминаниями, не брать с собой ничего, даже малейшей безделицы, которая могла бы напомнить ей о несчастном прошлом, и начать ее новую жизнь в будущем с рождением ребенка, который оставался ее утешением и был теперь единственным существом на земле, способным еще говорить ей о любви и надежде. Таким образом старая история пылкого чувства, находящего утешение в стихотворных фразах, ибо не от кого было ожидать утешения в жизни, была рассказана еще раз. Мидуинтер с тяжелым вздохом положил книгу назад на полку и не стал раскрывать никакой другой.
– Здесь, в деревенском доме, или там, на корабле, – сказал он с горечью, – следы преступления моего отца встречаются мне повсюду.
Он подошел к окну, остановился и оглядел эту уединенную, заброшенную комнатку.
– Неужели это случайность? – спросил он сам себя. – Место, где страдала его мать, он видел во сне, и первое утро в новом доме показало это место не ему, а мне. О, Аллан! Аллан! Как это кончится?
Только эта мысль промелькнула в его голове, как он услыхал голос Аллана, звавшего его по имени. Мидуинтер поспешно вышел в сад. В эту самую минуту Аллан выбежал из-за угла, извиняясь скороговоркой, что забыл в обществе новых соседей законы гостеприимства и права на внимание его друга.
– Мне, правда, не было без вас скучно, – сказал Мидуинтер, – и я очень-очень рад слышать, что новые соседи произвели на вас такое приятное впечатление.
Он постарался, говоря это, перейти на другую сторону дома, но внимание Аллана было привлечено открытым окном и уединенной комнаткой. Он немедленно туда вошел, Мидуинтер последовал за ним, наблюдая с растущим с каждой минутой беспокойством за тем, как Аллан осмотрел комнату. Ни малейшее воспоминание о сновидении не возмутило спокойную душу Аллана, ни малейшего намека на это сновидение не сорвалось с безмолвных губ его друга.
– Именно в таком месте я ожидал вас найти! – весело воскликнул Аллан. – Маленькая уютная комнатка без претензий! Знаю я вас, мистер Мидуинтер! Вы будете ускользать сюда, когда будут приезжать гости, и мне кажется, что в этих печальных случаях и я буду следовать за вами… Что с вами? Вы как будто больны и не в духе. Голодны? Разумеется, непростительно с моей стороны, что я заставил вас ждать завтрак… Эта дверь ведет куда-нибудь, я полагаю. Попробуем войти в дом кратчайшим путем. Не бойтесь, что я не буду с вами завтракать. Я немного ел в коттедже, я услаждал мои глаза созерцанием прелестной мисс Мильрой, как говорят поэты. О, милочка! Милочка! Как только вы взглянете на нее, она закружит вам голову. А что касается ее отца… Подождите, пока увидите его удивительные часы, они вдвое больше знаменитых страсбургских часов и так громко бьют, как никогда не случалось слышать мне!