С этим признанием обаятельный Педгифт поставил стул для своего клиента и весело отдал приказания слуге:
– Замороженный пунш, Уильям, после супа. Я ручаюсь за пунш, мистер Армадэль. Он сделан по рецепту моего деда. Тот держал таверну и положил основание нашему фамильному состоянию. Я хочу сказать вам, что между Педгифтами был публицист, во мне нет ложной гордости. «Достоинство делает человека, – говорит Поппе. – А остальное все кожа да прюнель». Я занимаюсь и поэзией, и музыкой, сэр, в свои свободные часы, словом, я более или менее в фамильярных отношениях со всеми музами. Ага! Вот и пунш! Выпьем в торжественном молчании за упокой моего двоюродного деда, мистер Армадэль!
Аллан старался не отстать от своего спутника в веселости и остроумии, но без успеха. Его поездка в Кингсдоун Крешент весь вечер беспрестанно приходила ему на память – и за обедом, и в театре, куда он поехал затем со своим стряпчим. Когда Педгифт-младший задувал свою свечу в эту ночь перед сном, он покачал своей умной головой и с сожалением произнес во второй раз: «Женщины».
В десять часов на следующее утро неутомимый Педгифт был уже на месте действия. К великому облегчению Аллана, он вызвался провести необходимые расспросы в Кингсдоун Крешенте сам лично, пока его клиент подождет поблизости в кэбе, который привез их в гостиницу. Минут через пять он явился, разузнав все интересующие их подробности, какие только можно было узнать. Вернувшись, он попросил Аллана выйти из экипажа и расплатиться с извозчиком, потом вежливо предложил свою руку и провел клиента через сквер в очень оживленный переулок – здесь располагалась извозчичья биржа. Тут стряпчий остановился и шутливо спросил, понимает ли мистер Армадэль, как теперь поступить, или необходимо не испытывать его терпение и кое-чего объяснить.
– Я не вижу ничего, кроме извозчичьих экипажей, – с изумлением сказал Аллан.
Педгифт-младший сочувственно улыбнулся и начал объяснение. В Кингсдоун Крешенте это был дом, в котором сдавались меблированные квартиры. Он настойчиво попросил вызвать хозяина. К нему вышла очень милая женщина с остатками былой красоты на лице. Видимо, пятьдесят лет назад она была очень хороша собой, совершенно во вкусе Педгифта, если бы только он жил в начале нынешнего столетия. Но может быть, мистер Армадэль предпочтет информацию о миссис Мэндевилль? К несчастью, рассказывать было нечего. У нее ни с кем не было ссоры и ни одного фартинга не осталась она должна. Она уехала, и нельзя было ухватиться ни за один факт, чтобы объяснить это обстоятельство. Или миссис Мэндевилль привыкла так исчезать, или тут крылось что-нибудь такое, чего пока нельзя было выяснить. Педгифт узнал, которого числа и каким образом она уехала. Последнее, возможно, поможет отыскать ее. Она уехала в кэбе со слугой, который ходил за ним на ближайшую биржу. Эта биржа была теперь перед их глазами, к этому слуге следовало обратиться прежде всего. Сказав Аллану, что он вернется через минуту, Педгифт-младший перешел чрез улицу и сделал знак слуге пойти с ним в ближайший трактир.
Через некоторое время оба вышли, слуга водил Педгифта попеременно к первому, третьему, четвертому, пятому и шестому извозчику, кэбы которых стояли на бирже. Самые долгие переговоры проходили с шестым извозчиком и закончились тем, что коляска шестого кэба подъехала к тому месту, на котором стоял Аллан.
– Садитесь, сэр, – сказал Педгифт, отворяя дверцу. – Я нашел извозчика. Он помнит эту даму, и, хотя забыл название улицы, он думает, что может найти место, куда отвез ее, когда проедет по этому маршруту. Я рад сообщить вам, мистер Армадэль, что до сих пор нам посчастливилось. Я просил слугу показать мне порядочных извозчиков на бирже, и получилось так, что один из этих порядочных извозчиков отвозил миссис Мэндевилль. Слуга клянется, что этот извозчик честнейший человек, он ездит на собственной лошади и никогда не попадал ни в какую историю. Такие-то люди, сэр, поддерживают веру в человеческую порядочность. Я разговаривал с ним и согласен со слугой. Думаю, что мы можем на него положиться.
Поиски нужного адреса потребовали некоторого терпения. После того как проехали расстояние между Бэйсуотером и Пимлико, извозчик поехал тише и начал осматриваться вокруг. Раза два он возвращался назад, потом въехал в тихий переулок, заканчивающийся невысокой стеной, и остановился у последнего дома с левой стороны.
– Здесь, господа, – сказал извозчик, отворяя дверь кэба.
Аллан и его стряпчий вышли, и оба взглянули на дом с чувством какого-то инстинктивного недоверия кэбману. Строения имеют свое лицо, особенно в больших городах, и вид этого дома отличался затаенностью. Выходившие на улицу окна были все закрыты, а шторы на них опущены. Фасад дома казался не больше, чем у других домов на улице, но позади имелась пристройка. В нижнем этаже располагалась лавка, но на витрине, в промежутке, не закрытом красной занавесью, скрывавшей большую часть внутренности помещения от глаз, ничего не было выставлено. Сбоку была дверь лавки, тоже с красными занавесями за стеклом и с медной дощечкой, на которой стояло имя: «Ольдершо». С другой стороны дома была дверь с колокольчиком и тоже с медной дощечкой. Из надписи на ней можно было узнать, что здесь жил врач. На доске стояло: «Доктор Доуноард». Если бы камни умели говорить, то здесь они сказали бы ясно: «У нас есть секреты внутри, и мы намерены их сохранять».
– Это не может быть тот дом, – сказал Аллан. – Тут, должно быть, какая-нибудь ошибка.
– Вы лучше должны знать, сэр, – заметил Педгифт-младший со своей деловой серьезностью. – Вы знаете привычки миссис Мэндевилль.
– Я! – воскликнул Аллан. – Вам, может быть, удивительно будет слышать, но я совсем не знаю миссис Мэндевилль.
– Я вовсе этому не удивляюсь, сэр. Хозяйка в Кингсдоун Крешете сказала мне, что миссис Мэндевилль старуха. Не спросить ли нам? – прибавил непроницаемый Педгифт, поглядывая на красные занавеси у окна лавки с большим подозрением. – Может быть, за ними скрывается внучка миссис Мэндевилль?
Они попробовали сначала открыть дверь лавки – она была заперта. Они позвонили – худощавая молодая женщина, с желтым лицом, с изорванным французским романом в руках, отворила дверь.
– Здравствуйте, мисс, – сказал Педгифт. – Дома миссис Мэндевилль?
Молодая женщина с желтым лицом с удивлением вытаращила на него глаза.
– Здесь не знают такой, – ответила она резко с иностранным акцентом.
– Может быть, ее знают у соседей? – заметил Педгифт-младший.
– Может быть, знают, – сказала молодая женщина с желтым лицом и захлопнула перед ним дверь.
– Немножко вспыльчивая особа, сэр, – сказал Педгифт. – Я поздравляю миссис Мэндевилль с тем, что она не знакома с ней.
Говоря это, он перешел к двери жилища доктора Доуноарда и позвонил в колокольчик.
На этот раз дверь отворил слуга в поношенной ливрее. Он тоже вытаращил глаза, когда было произнесено имя миссис Мэндевилль, и он тоже не знал такой особы.
– Очень странно! – обратился Педгифт к Аллану.
– Что странно? – тихим голосом спросил человек в черном, вдруг появившийся на пороге двери приемной.
Педгифт-младший вежливо объяснил цель прихода и поинтересовался, не имеет ли он удовольствие говорить с доктором Доуноардом.
Доктор поклонился. Если можно было предположить, то он принадлежал к числу тех скромных докторов, к которым пациенты – особенно женщины – питают большое доверие. Он имел необходимую для этого плешивую голову, роговые очки, строгий черный костюм и необходимо солидную наружность. Голос его был приятен, обращение деликатное, улыбка льстивая. Какой специальностью своей профессии владел доктор Доуноард, не было написано на дощечке его двери, но он жестоко ошибся в своем призвании, если не был доктором по женским болезням.
– Уверены ли вы, что в названном вами имени нет ошибки? – спросил доктор с сильным беспокойством, которое пытался скрыть. – Я знал, что иногда происходили очень большие неприятности от ошибки в именах. Нет? Действительно нет ошибки? В таком случае, господа, я могу только повторить то, что мой слуга уже сказал вам. Пожалуйста, не извиняйтесь. Прощайте.
Доктор ушел так же тихо, как появился. Слуга в поношенной ливрее молча отворил дверь, и Аллан со своим спутником опять очутились на улице.
– Мистер Армадэль, – сказал Педгифт, – я не знаю, как вы, а я нахожусь в недоумении.
– Неприятно, – отвечал Аллан. – Я только что хотел спросить вас, что вы будете делать теперь.
– Мне не нравится ни этот дом, ни лавочница, ни доктор, – продолжал Педгифт. – Однако я не думаю, чтобы они обманывали нас, я не думаю, чтобы они знали миссис Мэндевилль.
Предчувствия Педгифта-младшего редко обманывали его, они не обманули его и в этом случае. Предосторожность, заставившая миссис Ольдершо переехать из Бэйсуотера, обернулась против нее, как это случается часто. Эта предосторожность заставила ее не открывать никому в Пимлико тайну имени, которое она приняла как поручительница за мисс Гуилт, но она не учла возможность непредвиденного случая, который представился теперь. Словом, миссис Ольдершо позаботилась обо всем, кроме единственной невообразимой для нее возможности – дальнейших расспросов о репутации мисс Гуилт.
– Мы должны сделать что-нибудь, – сказал Аллан. – Кажется, бесполезно оставаться здесь.
Еще никто не ставил Педгифта-младшего в тупик, и Аллану это теперь не удалось.
– Я совершенно согласен с вами, сэр, – сказал он. – Мы должны сделать что-нибудь. Мы опять допросим извозчика.
Извозчик упорно стоял на своем. Когда его обвинили в том, что он ошибся с домом, он указал на пустое окно лавки.
– Я не знаю, что вы видели, господа, – сказал он, – но я видел в моей жизни только одно пустое окно в лавке. Это и заставило меня запомнить этот дом, и вот почему я узнал его, когда увидел.
На обвинение в том, что он ошибся или насчет дамы, или насчет того дня, в который он возил эту даму, извозчик твердо стоял на своем. Слуга, который нанимал его на бирже, был там хорошо известен. Тот день остался у него в памяти потому, что он был наименее прибыльный во всем году, а даму он запомнил оттого, что она недолго в сумочке искала деньги, а сразу же заплатила ему (что редко случается с пожилыми дамами), и потому, что заплатила ему сумму, которую он запросил, не торгуясь (чего также не делает ни одна из пожилых дам).