Мидуинтер остановился и посмотрел на нее.
– Странные вещи произошли после того, как вы оставили нас, – продолжала она. – Я была принуждена оставить свое место; за мною следит наемный шпион. Не спрашивайте, кто принудил меня оставить мое место и кто нанял шпиона, по крайней мере, теперь я не могу решиться сказать вам это, пока не успокоюсь. Отпустите этого негодяя. Вам не трудно проводить меня до квартиры? Это вам по дороге. Не могу ли я попросить разрешения взять вас под руку? Мои силы на исходе.
Она взяла его под руку и буквально повисла на ней. Женщины, только что тиранившей Бэшуда, только что бросившей шляпу шпиона в лужу, больше не было. Робкое, дрожащее, слабое существо предстало перед Мидуинтером. Мисс Гуилт приложила к глазам носовой платок.
– Говорят, что бывают моменты в жизни, когда не до приличий, – слабо прошептала она. – Я обращаюсь с вами как со старым другом! Богу известно, как мне нужен друг!
Они пошли к городу. Мисс Гуилт оправилась от волнения, решительно спрятала в карман носовой платок и настойчиво старалась повернуть разговор на путешествие Мидуинтера.
– Уж и без того дурно быть вам сейчас в тягость, – сказала она, нежно опираясь на его руку. – Я не должна больше расстраивать вас. Расскажите мне, где вы были и что вы видели. Заинтересуйте меня подробностями вашего путешествия; это поможет мне избавиться от грустных мыслей.
Они дошли до жалкого небольшого предместья, где в скромной маленькой квартире проживала мисс Гуилт. Дама сняла перчатку, взяла руку Мидуинтера.
– Я поселилась здесь, – сказала она просто. – Здесь чисто и спокойно. Я слишком бедна, чтобы желать или надеяться на большее. Мы должны проститься, я полагаю… если только…
Она сделала вид, что колеблется, и бросила украдкой быстрый взгляд по сторонам, видимо, затем, чтобы проверить, не наблюдают ли за нею.
– Если только вы не захотите зайти и отдохнуть немножко. Я так признательна вам, мистер Мидуинтер! Как вы думаете, могу ли я предложить вам чашку чая?
Непреодолимая сила влекла Мидуинтера к мисс Гуилт. Перемена мест и довольно длительное отсутствие, которые, как он полагал, должны были ослабить влияние мисс Гуилт на него, дали обратный результат – укрепили это влияние. Мужчина, исключительно чувствительный, мужчина, очень чистый в отношении женщин, стоял теперь рука об руку в таинственной ночной тиши с красавицей, под влиянием ее неотразимого обаяния. Зная трудное положение, в котором оказалась мисс Гуилт, мог ли Мидуинтер оставить ее? Да и не было настоящего мужчины на свете, который мог бы оставить ее. Мидуинтер вошел.
Заспанный мальчишка отворил дверь дома. Даже он, как маленький мужчина, просиял, увидев мисс Гуилт.
– Самовар, Джон, – ласково сказала она, – и еще чашку и блюдечко. Я возьму вашу свечку зажечь мои свечи наверху, а потом не стану вас больше сегодня беспокоить.
Джон в одно мгновение проснулся и оживился.
– Никакого беспокойства нет, мисс, – сказал он смущенно.
Mисс Гуилт взяла у него свечу с улыбкой.
– Как добры ко мне люди! – тихонько шепнула она Мидуинтеру, показывая дорогу наверх, в маленькую гостиную на первом этаже.
Она зажгла свечи и, быстро повернувшись к своему гостю, остановила его, когда он сделал движение, чтобы снять с плеч дорожный мешок.
– Нет, – сказала она кротко. – В прежнее, старое время дамы помогали снимать доспехи своим рыцарям. Я хочу также помочь своему рыцарю.
Ее проворные пальцы развязали ремни и расстегнули пряжки, и она сняла с плеч пыльный дорожный мешок, прежде чем он успел помешать ей дотронуться до него.
Они сели за маленький столик в комнате, которая была очень бедно меблирована, но в жалких украшениях на камине, в двух прекрасно переплетенных книгах на шифоньерках, в цветах на столе и в скромной рабочей корзинке на окне чувствовался изящный вкус женщины, жившей тут.
– Не все женщины кокетки, – сказала она, снимая шляпку и мантилью и бережно кладя их на стул. – Я не пойду в свою комнату, не стану смотреться в зеркало и охорашиваться – принимайте меня такой, какая я есть.
Руки ее переставляли чайные принадлежности на подносе бесшумно и проворно. Ее великолепные волосы ярко блестели при свечах, особенно когда она поворачивала голову в стороны, отыскивая с присущей ей грацией нужные вещи на подносе. Вечерняя прогулка сделала ярче румянец на ее щеках, глаза ее тихо светились, и лицо улыбалось, точно сквозь дымку, белые зубы сверкали на нем, брови как-то забавно и мило поднимались, когда она говорила. В самом незначительном слове, сказанном ею, в самом простом движении, сделанном ею, было что-то заставлявшее охотно покоряться ей.
Очень простая в обращении, мисс Гуилт отличалась сдержанностью и благовоспитанностью светской женщины. Во всем ее существе, живучем и красивом, была какая-то особенная обаятельная смесь хитрости и беспечности; во всем сквозило женское колдовство.
– Ошибусь ли я, – спросила мисс Гуилт, вдруг прекратив разговор, содержание которого до сих пор настойчиво ограничивала путешествием Мидуинтера, – если угадаю, что у вас есть что-то на душе, что-то такое, чего ни мой чай, ни мое общество не могут облегчить? Так ли любопытны мужчины, как женщины? Ради бога, скажите, не касается ли это меня?
Мидуинтер тщетно боролся с очарованием ее прекрасного лица и голоса.
– Я очень хотел бы услышать, что случилось здесь с тех пор, как я покинул эти места, – сказал он, – но я еще больше хочу, мисс Гуилт, не огорчать вас, расспрашивая, по-видимому, о тягостном для вас предмете.
Мисс Гуилт с признательностью взглянула на него.
– Это для вас я избегала разговора о столь тягостном предмете, – ответила она, помешивая ложкой в своей полупустой чашке. – Но вы услышите об этом от других, если не услышите от меня. А вам надо знать, почему вы нашли меня в таком странном месте, в такой странной компании и почему вы видите меня здесь. Пожалуйста, запомните прежде всего одно. Я не осуждаю вашего друга мистера Армадэля, я осуждаю тех людей, орудием которых он служит.
Мидуинтер вздрогнул.
– Возможно ли, – начал он, – чтобы Аллан был виноват?.. – Он замолчал и с удивлением посмотрел на мисс Гуилт.
Она слегка дотронулась до его руки.
– Не сердитесь на меня за то, что я скажу только правду, – произнесла она. – Ваш друг виноват во всем, что со мной случилось, невольно виноват, мистер Мидуинтер. Я в этом твердо уверена. Мы оба жертвы. Он жертва своего положения, как самый богатый холостой молодой человек в здешних окрестностях, а я жертва замысла мисс Мильрой выйти за него замуж.
– Мисс Мильрой… – повторил Мидуинтер, все более и более удивляясь. – Сам Аллан сказал мне…
Он опять недоговорил.
– Мистер Армадэль сказал вам, что я предмет его восторга. Бедняжка! Он восхищался всеми. Его голова, видимо, пуста, как это, – промолвила мисс Гуилт, показывая с многозначительной улыбкой на свою пустую чашку.
Она опустила туда ложку, вздохнула и снова стала серьезной.
– Я виновата в том, что позволила ему ухаживать за мной, – с раскаянием продолжала она, – не испытывая ни малейшего интереса к тому мимолетному вниманию, которое он проявлял ко мне. Я не унижаю многих превосходных качеств мистера Армадэля, понимаю, какое превосходное положение он может предложить своей жене. Но сердцу женщины приказывать нельзя. Нет, мистер Мидуинтер, даже счастливому владельцу Торп-Эмброза, который приказывает многим другим.
Она посмотрела ему прямо в глаза, произнося с чувством эти слова. Мидуинтер опустил голову, густой румянец покрыл его щеки. Он почувствовал, как сердце его забилось при словах о ее полном равнодушии к Аллану. В первый раз с той поры, как они узнали друг друга, его интересы противоречили интересам друга.
– Я была, признаюсь, тщеславна, позволила мистеру Армадэлю волочиться за мною, и наказана за это, – продолжала мисс Гуилт. – Если бы между моей ученицей и мною было хоть какое-нибудь доверие, я легко уверила бы ее, что она может стать миссис Армадэль, не боясь соперничества с моей стороны. Но мисс Мильрой возненавидела меня и не доверяла мне с самого начала. Она, без сомнения, видя легкомысленное внимание ко мне мистера Армадэля, испытывала чувство ревности. В ее интересах было унизить меня в его глазах, и, весьма вероятно, мать помогла ей в этом. Миссис Мильрой также имела свои причины (о которых мне стыдно даже говорить) желать выгнать меня из дома. Заговор удался. Меня принудили (с помощью мистера Армадэля) оставить место у майора. Не сердитесь, мистер Мидуинтер, не составляйте опрометчивого мнения. Наверно, и мисс Мильрой имеет какие-то хорошие качества, хотя я их не приметила, и опять уверяю вас, что я не обвиняю мистера Армадэля, я только обвиняю тех людей, орудием которых он служит.
– Как, он был их орудием? Как он мог быть орудием ваших врагов? – спросил Мидуинтер. – Пожалуйста, извините мою тревогу, мисс Гуилт, но доброе имя Аллана так же мне дорого, как мое собственное!
Взгляд мисс Гуилт опять устремился на него, он был полон нежности и вдохновения.
– Как я восхищаюсь вашей вдумчивостью! – сказала она. – Как мне нравится ваше беспокойство за доброе имя друга! О! Если бы женщины могли поддерживать подобные дружеские связи! О! Счастливые, счастливые мужчины!
Она замолчала и в третий раз стала рассматривать свою пустую чашку.
– Я отдала бы очень многое, – сказала она, – за то, чтобы найти такого друга, какого нашел в вас мистер Армадэль. Я никогда не найду такого, мистер Мидуинтер, никогда! Вернемся к тому, о чем мы говорили. Я могу рассказать, в чем ваш друг виноват в моих несчастьях, только рассказав прежде о себе самой. Я похожа на многих других гувернанток; я жертва печальных семейных обстоятельств. Может быть, это мне вредит, но я терпеть не могу рассказывать о них при посторонних. Мое молчание о родных и друзьях вызывает превратные толки о причинах моего зависимого положения. Вредит это мне в вашем уважении, мистер Мидуинтер?
– Сохрани боже! – с жаром возразил Мидуинтер. – Нет ни одного челове